Не время для славы

– Не надо домой, – сказал Кирилл, – нам надо осмотреть еще два участка.

Магомед-Расул согласился, и они вышли из самолета.

«Порше-кайенн» с синими номерами и мигалкой, на котором приехал Магомед-Расул, стоял у самого трапа, и Штрассмайер рассматривал машину с некоторым удивлением. Кто-то сказал ему, что синие номера означают полицию, и вице-президент «Навалис» видимо пытался понять, почему глава нефтяной компании ездит на такой же машине, на которой на Западе ездит «скорая», и кто разрешил управлению внутренних дел купить служебную машину за полтораста тысяч долларов.

Если бы такую машину купила полиция в его родной Баварии, то начальник полиции Баварии наверняка бы потерял свой пост. Магомед-Расул увидел интерес Штрассмайера к машине и истолковал его несколько другим образом.

– А, какая машина? – сказал он, – двести в час делает, как огурчик! Умеют же делать, а?

– Прекрасная машина, – сдержанно сказал Штрассмайер.

– Тогда дарю! – горячо воскликнул Магомед-Расул.

Вице-президенту «Навалис» был вовсе не нужен «порше-кайенн» с милицейскими номерами и мигалкой на крыше, и он перепугался, когда увидел, что брат президента говорит всерьез.

– Нет, что вы, – сказал Штрассмайер.

– Бери-бери! – повторил Магомед-Расул, – для друзей нам ничего не жалко. У нас такой обычай, в день Уразы-Байрама дарить человеку то, что ему нравится. Это к счастью.

Плотоядно облизнулся и прибавил:

– Не, ну до чего же у вас козырный самолет!

Штрассмайер пришел в совершенное замешательство, а Кирилл, отойдя в сторону, начал набирать номер Ташова.

* * *

Строительный участок, который они хотели осмотреть, начинался огромными ржавыми воротами. На воротах была облупившаяся пятиконечная звезда, из степных подвядших колючек росли истлевшие клубы колючей проволоки.

Перед воротами паслись барашки: они ели траву и не трогали проволоку. Перед барашками стоял длинный, как лист осоки, бронированный «мерс», и на его капот опирались двое – белокурый ас из «Кольца Нибелунгов» и черноволосый джинн из «Тысячи и одной ночи».

– Эй, – закричал Хаген, едва Магомед-Расул со спутниками показался из машины, – где тут «порш», который дарят? Слушай, подари мне, у меня как раз тачку взорвали, вон, на рыдване езжу…

– Экий ты, Ариец, весельчак, – расхохотался брат президента, – тебе не надаришься. Третью машину за месяц угробил!

Магомед-Расул помрачнел лицом, и Кирилл понял, что разговор о самолете в подарок закончен.

– Спасибо, – шепнул он Хагену.

За воротами оказался завод. Когда-то этот завод собирал торпеды и мины. Теперь от завода остались подъездные пути, истлевшие зубы цехов, да двести гектаров земли к северу от Торби-калы.

Эксперты разбрелись кто куда, а Кирилл медленно пошел вдоль берега. Покинутые цеха выглядели так, как будто в них взорвалась их же продукция, и белые барашки волн бились о бетонные сваи и выбеленные челюсти терминалов: дно в этом месте было углублено земснарядами, и когда-то сюда заплывали сторожевики и дизельные подлодки, теперь здесь можно было легко построить новые терминалы.

Километра через два ржавое железо кончилось. Потрескавшийся асфальт перешел в аккуратную восьмиугольную плитку. По обе стороны дорожки вдруг выросли роскошные агавы. Гниющие водоросли на берегу были аккуратно сложены в кучку, и сразу за кущей прибрежных деревьев Кирилл увидел огромную кирпичную стену, за которой поднимались нарядные башенки чьего-то особняка. На кадастровом плане дом был обозначен как «открытый навес для сельхозтехники».

Кирилл надавил звонок, калитка распахнулась, и взору Кирилла предстали два крепких горца в неизбежном камуфляже и с неизбежными «калашниковыми» в руках. За их спинами пел фонтан, и вода бежала с горы вдоль дорожек в море. На высокой веранде, отороченной резным чугунным литьем, грелась на солнышке породистая черно-белая борзая.

– Это чей дом? – сказал Кирилл

– Какой-такой дом? – спросил автоматчик.

Кирилл вынул из кармана кадастровый план, ткнул в него пальцем и пояснил:

– В том-то и дело. По кадастру тут навес для сельхозтехники, а вот – стоит дом.

Автоматчик вынул из рук русского кадастровый план и бросил его себе под ноги:

– Ну так иди в суд и докажи, что тут не навес.

Калитка захлопнулась.

* * *

Кроме старого завода, было еще два участка, оба к югу от Торби-калы, но поменьше и не такие удобные, и кроме этих двух участков, был еще один, который захотели осмотреть турецкие строители. Этот участок находился высоко в горах и не имел отношения к заводу, но турки знали, что президент Кемиров строит на этой горе современный подъемник, – и почему бы не построить там пятизвездочный отель?

Участок находился в Бештое, и они полетели в Бештой на вертолете. Кирилл заподозрил, куда они летят, когда они миновали авиабазу, и стали спускаться к белой крепостной стене, утопающей в ежевике и проволоке.

Штрассмайер сообразил это только тогда, когда они сели.

Остов крепости Смелая возвышался в лучах заходящего солнца, как гигантский мусорный бак, который уличные мальчишки опрокинули на бок, да и развели пожар. Третий этаж обвалился весь: он просыпался вниз завалами щебня, и вместе с ним до земли рухнуло все правое крыло. Нижние этажи, царской постройки, с каменными стенами полутораметровой ширины, глядели выбитыми окнами, а кое-где и между окон зияли проломы. Стены были покрыты татуировкой пуль.

Кирилл поднялся по широкому мраморному крыльцу, засыпанному щебнем от рухнувшего козырька, и оказался в просторном холле. Лестница, уходившая в разверстое небо, висела на кусках подкопченной арматуры, как мясо на переломанных ребрах, из неба торчала верхушка горы и решетчатые опоры новенького подъемника.

Кирилл присел на корточки и рассеянно подбросил в ладони кусок штукатурки с налипшим на нем камнем.

– Господи, – выдохнул за спиной Штрассмайер, – у них что, были пушки?

– «Шмели», – сказал Кирилл, – это стандартная тактика спецподразделения при штурме боевиков. Всаживаешь в окно «шмель», подавляя огневые точки противника оружием неизбирательного действия. Термобарический взрыв выжигает все в радиусе тридцати метров. Они всадили в окна восемь «шмелей».

– И охрана вашего вице-премьера отбила такую атаку? – изумился Баллантайн.

Он обернулся. Белокурый тролль Хаген и черноволосый джинн Ташов стояли у обрушившейся стены, молчаливые, неподвижные, и заходящее солнце словно кипело на вытертом стакане подствольника, навинченного на автомат за плечом Хагена. Чуть поодаль стояла шеренга затянутых в камуфляж бойцов.

– Ох черт, – пробормотал Баллантайн, – конечно же. Извините.

Ташов прошел в распахнутую стену столовой, и Кирилл последовал за ним. Перекрытия, выходящие к хоздвору, были разворочены навылет, как грудная клетка разрывной пулей. В море битого кирпича плыл ржавый обруч от люстры.

– Кто покушался на Хагена? – спросил Кирилл.

– Был такой. Чеченец. Шамсаил.

«Был»? То есть уже нет?

Словно зябкая тень скользнула над руинами.

– Если он чеченец, – сказал Кирилл, – у него остались родичи. И Хаген ведет себя непередаваемо легкомысленно. Я, конечно, понимаю, что он не знает, что такое страх. Точнее, он знает, что это такая штука, которую все живое испытывает при виде его. Но…

– Там никого не осталось. – сказал Ташов. Помолчал и добавил: – Даже женщин.