Не время для славы

Черные волосы Дианы были перехвачены желтой косынкой в синих и красных яблоках. Длинные рукава кофты были завернуты до локтей, открывая сильные, гладкие руки.

– Не так подобает вести себя женщине, – сказал Алихан, – в дом которой пришли враги. Эти двое, Абрек и Шахид, в прошлом месяце убили человека из Тесиевых, и ты это прекрасно знаешь.

Диана повернулась, и глаза ее засверкали.

– Мы летим в Москву, – негромко сказала она, – иди наверх и прекрати говорить глупости. Если хочешь, ты полетишь в Москву один, но ты полетишь, если не хочешь, чтобы твоя бабка умерла с горя.

– Я – мужчина в семье, – спокойно сказал Алихан, – и я не лечу. Никто не летит.

Диана вдруг все поняла, и лицо ее стало белым-белым. Она охнула и поставила бывшую в ее руках чашку на вытертый пластик стола, а потом подняла руку, словно защищаясь от брата, и стала перебирать пальцами по стеночке.

Алихан шагнул вперед, сунув руку в карман.

– Алихан, не надо, – сказала сестра.

Она как будто сползала по стенке, доползла до угла и села на пол. «Они воевали, и убивали, и готовились к войне, – зазвучал в ушах Алихана голос Кирилла Водрова, – и те, кто не воевал, а жил, оказались сильнее их». Диана сидела в углу, словно кучка юбок, прикрытых пестрой косынкой, и ее лицо было некрасивым и страшным.

Мир внезапно стал медленным и очень ярким, словно его навели на резкость. Вода в тазике сверкала, дробилась на солнце, и Алихан отчетливо слышал дыхание сестры, тяжелое и хриплое, и пистолет в его кармане был тверд и холоден, как труп отца, когда его привезли домой. «Она не будет спать с русским, – сказал себе мальчик. – Никто в нашем роду не будет спать с русским». Пальцы его сжались на рукояти.

И тут раздался скрип двери. Алихан в панике сделал шаг, другой, и оказался в крошечной прихожей. На пороге ее стоял Мурад Кахаури. В темных его глазах сверкало неприкрытое любопытство, взгляд косил туда, где на кухне слабо попискивала женщина и слышался шум льющейся воды.

– Я зашел попрощаться, – сказал Мурад. – Мы сейчас уезжаем на море. Я так слышал, что ты не едешь. Что ты завтра едешь в Москву.

– Ты неправильно слышал, – сказал Алихан, – я еду с вами.

Обернулся и, не заглядывая в кухню, громко прокричал:

– Я пойду с Мурадом. Может, я переночую у них.

Сунул поглубже в карман «макаров», снял с крючка куртку и вышел.

* * *

Кирилл прилетел в республику с сэром Мартином Мэтьюзом; они провели три часа в Доме на Холме, а потом погрузились в вертолет и улетели в Баку.

Полупогружная платформа по-прежнему стояла на судоремонтном заводе; с решетчатых ферм рассыпалась фейерверком электросварка, и на нижней палубе в железном настиле, как шахматы, тянулись тридцать три квадратных люка; в одном, под сдвинутой крышкой, плескалось мутное мелководье.

Работы еще не были закончены; Заур Кемиров вполголоса обсуждал с сэром Метьюзом технологии горизонтального бурения и скорость проходки пласта.

Заур не просто знал, о чем он говорил: Заур получал от этого удовольствие, и глядя на его оживленное, лукавое лицо, покрытое частой ячеей морщин, Кирилл впервые осознал, как бесконечно устал этот человек от всего, что творилось вокруг: от убийств, крови, простоянных разводок, лести, бронированных машин и позолоченных пистолетов, – и, возможно, от мечетей и намазов, слишком многочисленных для человека, бывшего выпускником института им. Губкина и вынужденного стать сначала мэром города, а потом и президентом республики только затем, чтобы сохранить свой бизнес и спасти свой род.

Они шли вдоль ровных рядов стояков и серебряных сепараторов, пахло морем и сваркой, решечатые трубы вздымались вокруг, как стартовые фермы на космодроме, и младший брат президента, худощавый, черноволосый, в черных начищенных ботинках и подведенной под горло глухой водолазке, угрюмо плелся за Зауром, засунув руки в карманы, и Кирилл шепотом давал ему пояснения.

– А это что? – спросил Джамал.

Заур услышал и обернулся.

– Срезной превентор, – ответил Заур, – у нас их будет четыре штуки, превенторов. Они перекрывают трубу, если происходит выброс. А этот, последний, ее просто срезает.

– А отчего бывает выброс?

– Ошибка бурильщика.

– А что, просто так выбросов не бывает?

Президент республики думал с полминуты, прежде чем ответить.

– Нет, – сказал Заур, – просто так не бывает ни выбросов, ни восстаний. Видишь ли, когда мы бурим, мы закачивает в скважину буровой раствор. Этот раствор делает сразу несколько вещей. Во-первых, он смазывает долото, во-вторых, он выносит с собой породу, а в-третьих, и самых главных – он давит на пласт. Ведь в пластах, которых мы проходим, давление составляет десятки и сотни атмосфер, и сила, с которой раствор давит на пласт, должна быть не ниже и не выше давления самого пласта. Если она будет выше, то мы забьем поры пласта раствором и погубим его, а если она будет ниже, то газ рванет наверх и… и все взорвется.

Заур улыбнулся каким-то своим мыслям и добавил:

– Ремесло бурильщика очень похоже на ремесло правителя.

Тут в кармане Джамала запел мобильник, возвещая время намаза, Джамалудин взглянул на солнце и ненадолго исчез, и вместе с ним исчез Хаген.

* * *

Часа через три они прилетели на место будущего завода. Рабочие закладывали заряды в стены старого цеха, за цехом бульдозеры сгребали огромный завал из свежего кирпича, в который упирались ухоженные дорожки и замолчавший навеки мраморный фонтан.

– А здесь что было? – спросил сэр Мартин, показывая на фонтан и дорожки.

Президент республики поглядел на бывший с ним генплан участка и ответил:

– Сельскохозяйственный навес.

Они ждали, пока здание будет подготовлено к взрыву, минут сорок; наконец, подрывники отошли на безопасное расстояние, разматывая шнур; грохнул аммонит. Стены сложились сами в себя, все зааплодировали, с флангов выдвинулись скошенные челюсти бульдозеров и стали терзать и сгребать распавшуюся плоть бывшего оборонного цеха.

Над заводом зажглись мощные прожекторы, затмевая всплывающий в горах полумесяц. Все проголодались на воздухе и устали, и они не поехали в резиденцию, а завалились тут же, в какой-то приморский ресторан, с шикарным интерьером и пуленепробиваемым стеклом, покрывавшим пол, под которым плавали красивые тропические мурены. Посереди стекла красовалась круглая вмятина с паутиной трещин вокруг: какой-то пьяный посетитель вздумал проверить, точно ли пуля не берет стекло, а может – охотился на мурен.

Ресторанов в Торби-кале было вообще до черта, каждая жена каждого министра имела по ресторану, (а это выходило довольно много, особенно если учесть, что жен у министра иногда было несколько), и все они отмывали деньги и были очень красивы, вот только еда была дрянная.

Возможно, это было потому, что рестораны заводили не для прибыли, а возможно, потому, что в республике так и не приохотились вкусно есть. В республике было много вещей, которых мужчины лелеяли и за которыми охотились; ни один уважающий себя горец не посмел бы выйти в люди в грязной обуви или грязном платье. Кирилл видел, как равнодушный ко всему мирскому Джамалудин тщательно оправлял рукава безупречной рубашки и брезгливо морщился, едва на гладкую, без единой морщинки куртку от Джанфранко Ферре падала случайная пылинка. Ботинки здесь были всегда начищены, машины – вымыты, и Кирилл знал людей, которые сидели дома без денег и тратили последние сто тысяч евро на новый «порше-кайенн».

Но вот к еде в республике были удивительно равнодушны, и никто не видел ничего странного в том, что у человека, отделавшего свой дом мрамором из Италии и драгоценным деревом с Ливана, жена тащит на стол какие-то галушки не галушки, макароны не макароны, – и разваренную курицу ножками вверх.

Они ввалились в ресторан изрядной толпой, сразу заняв два зала, – самые приближенные к президенту люди в одном, обтянутом синим бархатом, охрана в соседнем, и по приказу Джамалудина в зале сразу вырубили музыку, и компании, сидящие за столиками на втором этаже, тут же вытянули головы, разглядывая новоприбывших, – было довольно людно.

Им подали восхитительные курзе и дрянной советский салат, и президент компании продолжил спор с президентом республики, рисуя квадраты и цифры на белых плотных листах бумаги.

– ОК, – сказал сэр Мартин, – если вас когда-нибудь уволят с президентов, «Навалис» будет рада взять вас главным инженером.

Он был видимо доволен разговором.

Кирилл расслабился, довольный днем, чаем и компанией, и некоторое время мужчины ели под взрывы хохота из-за неплотно прикрытых дверей.

Джамалудин вышел и вскоре вернулся. Хохот затих. Кирилл откинулся на спинку широкой скамьи, блаженно прикрыв глаза. Этот вечер, эта еда и эти люди устраивали его больше, чем рассуждения двух высокооплачиваемых проституток на тему, где подают лучший сибасс.

Магомед-Расул, который весь день порывался поговорить с сэром Мартином, но не осмеливался встрять в разговор поперек старшего брата, откашлялся и перегнулся к англичанину через стол, но в это мгновение пальцы сэра Метьюза коснулись рукава Кирилла. Сэр Метьюз повернулся к Джамалудину и попросил: