Рикошет

– А ты как говоришь?

– Стихи, конечно! Только так.

– Ты такая строгая девушка, – в голосе Логова опять сквозила насмешка. – А по сути-то… Хоть горшком назови!

– Да конечно! – возмутилась она. – Ты же не назовешь Достоевского «чтивом»! А кого-то – вполне…

– Ну, кстати, наш великий Лев, который Николаевич, как раз чтивом и считал романы Достоевского. Бульварной литературой. Не ты ли мне это рассказывала?

– Не я. Вроде.

– Значит…

Артур не договорил, но имя Оксаны повисло в воздухе. Даже Никите стало трудно дышать, и он зачастил, испугавшись за Сашку:

– Ой, Толстой вообще никого ни во что не ставил! Это нам на уроках литературы еще рассказывали. Только Чехова ценил, кажется.

Она подхватила, и ему полегчало:

– Не кажется, а точно. Рахманинов говорил, что Толстой любил одного Чехова… Он даже Пушкина с Лермонтовым обозвал вздором. И Бетховена заодно… И самого Рахманинова тоже, представляете? А у того колени дрожали, когда он шел к этому божеству… Больше никогда не приходил.

– Ты любишь Рахманинова? – почему-то Никите показалось это важным, хотя он вряд ли на слух распознал бы его сочинение.

На этот раз Сашка повернулась, и в ее голубых глазах засветилась надежда. Или ему почудилось?

– Очень, – сказала она. – Если я когда и плакала от музыки, так только от Рахманинова… И он сам – Сергей Васильевич – о боже, что это был за человек! Я читала книгу о нем из серии ЖЗЛ.

Она вопросительно приподняла брови, и Никита поспешно кивнул, подтвердив, что ему известно, как расшифровывается аббревиатура ЖЗЛ. Не такой уж он темный, в конце концов…

– Знаете, Рахманинов в юности был практически нищим, скитался по углам. Его родители развелись и детьми особо не занимались. Сергей уроками зарабатывал, чтобы помогать семье, а у самого даже зимнего пальто не было! По сути, он сиротой был…

«Как мы все», – успел подумать Ивашин, но Саша добавила:

– При живых родителях. Поэтому он потом так дорожил женой, которая подарила ему настоящую семью, дом, дочерей… Знаете, Наташа ведь любила его с двенадцати лет! Она была двоюродной сестрой Рахманинова, им даже пришлось у императора запрашивать разрешение на брак, – у нее вырвался смешок. – Правда, они его не дождались! Их обвенчал полковой священник – Рахманинов его уговорил. Капеллан тогда не обязан был отчитываться перед руководством церкви. Оно же могло наказать за брак, не одобренный царем… Но потом император все равно дал согласие. Сказал, что не станет разбивать того, что уже соединено Богом. И Сергей Васильевич прожил с Натальей Сатиной всю жизнь. Они даже похоронены в одной могиле. Жаль, что в Америке!

Артур меланхолично заметил:

– Далеко мы ушли от ограбления банка…

Точно не услышав его, Сашка добавила:

– А Наташа его в свинцовом гробу похоронила, чтобы потом перевезти на Родину. Сергей Васильевич так мечтал вернуться в свою Ивановку…

И подпрыгнула на сиденье:

– А давайте съездим туда, а? Это же недалеко – в Тамбовской области.

Присвистнув, Логов только дернул плечом, а Никита произнес за него:

– Вырвешься тут, как же… Видишь, даже в отпуске отдохнуть не дали.

– Убийцы чертовы! – заключила Сашка, рассмешив обоих.

Но следом Логов приказал:

– Так, детки, стерли ухмылки с лиц. Мы на месте.

Я уже давно поняла, как мне нравится из зеленого загородного рая переноситься в самое пекло. Хотя требуется время, чтобы освоиться там, где воздух становится ощутимым, плотным и, чтобы вдохнуть, необходимо сделать усилие. На месте преступления все становится другим: трупы соседствуют с живыми людьми, и всем это кажется нормальным, хотя где еще встретишь такое? Разве что на кладбище… Но я не люблю туда наведываться. Мне не нужно пробираться между старыми решетками и выцветшими венками, чтобы поговорить с мамой. Я это делаю постоянно.

Иногда я пытаюсь угадать: Артур так же разговаривает с ней? Или потихоньку отвыкает мысленно обсуждать каждую новость? Я не осудила бы его… Любовь приходит к человеку не однажды, и он имеет право продолжить путь без нее. Это мама у каждого одна. Даже самая никчемная… А моя была лучшей.

Не сомневаюсь, Артур думал так же, когда любил ее. И будь мама жива, его лицо все так же светилось бы от счастья, когда она просто входила в комнату. Я замечала такое не раз…

Сейчас лицо Артура сделалось собранным, суровым, хотя и осталось таким же красивым, – место преступления меняет людей даже внешне… Никита на глазах из доверчивого светлоголового одуванчика превратился в цепкого следака. У него даже голос изменился: я слышу, как он задает людям точные, короткие вопросы, причем таким тоном, что у них даже не возникает мысли не ответить.

Наверное, я и сама становлюсь другой, попадая в гущу событий, только этого никто не замечает. На меня попросту не обращают внимания, и это хорошо – главное, чтобы не прогоняли. Артур, конечно, вступится, отстоит меня, но это отвлекло бы его, сбило с мысли, а этого не хотелось никому. И мне меньше всех. Ведь я понимаю: мне позволяют находиться здесь только из доброго отношения к моему несостоявшемуся отчиму. Если б Логов не был способен очаровать даже чугунную опору, меня и близко не подпустили бы к лежащему на полу телу…

Поэтому я рада, что остаюсь тенью, скользящей между людьми. Я все вижу, слышу и впитываю, но меня никто не дергает, не дает поручений, не требует отчетов. В такие минуты я точно героиня моего же рассказа «Зрители уходят», ставшая соглядатаем собственной жизни… Только, в отличие от нее, меня это ничуть не удручает.

Когда мы подъехали к банку, я попросила Артура только провести меня внутрь и больше даже не оглядываться. Мне не хотелось, чтобы все заметили, что я приехала со следователем. Будет лучше, если я затеряюсь среди клиентов банка, как одна из них, может, услышу нечто ценное. Вряд ли они все запомнили друг друга… В таком-то состоянии!

– Будь осторожна, – только и сказал Артур.

Как по мне, его тревога была лишней, ведь преступники уже сбежали из банка. Что же могло мне угрожать?

Я поняла это через несколько минут…

Еще в машине я натянула серого цвета худи с капюшоном, чтобы на минутку проскользнуть на место преступления, а потом собиралась снять его и затесаться среди заложников. По полукруглым мраморным ступеням мы поднялись вместе, и мои мужчины, как в кино, тряхнули «корочками» перед полицейскими, державшими оцепление. Хотя они стояли тут не больше часа, лица у них уже были усталыми – им то и дело приходилось отгонять любопытных и объясняться с журналистами, которые каким-то образом уже прознали о случившемся. Может, у каждого издания имеется в Комитете собственный платный осведомитель? Или это один и тот же человек, работающий сразу на всех?

– Это со мной, – бросил Логов, кивнув на меня, и я молча скользнула за ним следом.

– Привет, Саш, – на ходу бросил Антон Поливец, вынырнувший из темного бокового коридора. – Шеф, дело-то интересное! Потолкуй с Коршуном, он там над трупом кружит. Стефанович от него отмахивается…

– Неужто даже наш замечательный судмедэксперт здесь? Вот кого не обвинишь в излишней торопливости…

– Он имеет дело с Вечностью, – вставила я, и Поливец хмыкнул.

Кажется, даже он смирился с моим присутствием на заднем плане, хотя поначалу я жутко его раздражала, и он даже не пытался скрыть это.

Другой оперативник из тех, кого я знала, Володя Овчинников, как мне показалось, даже не вспомнил – кто я? И Логову едва кивнул. Его взгляд был направлен куда-то за грань нашей реальности… И понятно – почему: атмосфера в зале банка была пропитана растерянностью. Казалось, никто не понимал, что здесь произошло.

А я в свою очередь не понимала – что так удивляет тощего Стефановича, изучающего труп директора банка? Выражение лица Коршуна тоже было озадаченным, я редко видела его таким… Разве это ограбление настолько уникально? Конечно, погиб человек, и это само собой – из ряда вон… Только не при их работе! Почему же у всех такие вытянутые лица?

Остановившись за спиной Артура, присевшего возле трупа, я вслушалась в то, что говорит ему Коршун. Когда Анатолий Степанович не может объяснить чего-то с ходу, он становится похожим на сердито надувшегося хомячка. И роста он примерно такого же… Могу поклясться, Артур специально присел, чтобы потешить эго Коршуна, который сейчас мог смотреть на него сверху вниз. Хотя при этом он далеко не дурак!

– Довольно странное проникающее ранение черепа, – пробубнил Коршун и поглядел на труп с таким недовольством, что будь директор банка жив, наверняка залился бы краской. – Огнестрел. Умер практически мгновенно.

Артур заглянул в блокнот:

– Шмидт Виктор Михайлович, шестьдесят второго года рождения. Одно смертельное ранение?

– Одиночное, – поправил дотошный Стефанович.

– В голову, как я вижу…

Длинная физиономия судмедэксперта озарилась торжеством:

– Но, заметьте, в какую именно часть головы?!

Голос Артура прозвучал уже менее уверенно – он почуял подвох:

– В макушку. Насколько я понимаю…

– Именно!

– Свидетели уверяют, что грабитель стрелял в потолок, – уточнил неслышно подобравшийся Никита.

Его единственный живой глаз смотрел так серьезно, я даже не решилась улыбнуться ему. Может, и для него я стала невидимой?

Артур приподнял брови:

– Рикошет? Но ведь…

Хмыкнув, Коршун перебил его:

– Именно! Такое попадание было бы объяснимо, если бы жертва находилась в вертикальном положении. Тогда пуля, отскочив от потолка, вполне могла войти в верхнюю часть черепа.

– Но заложники лежали на полу… Он не вставал? Точно? – Поднявшись, Логов впился взглядом в помощника. – Свидетели подтверждают?

– Лежали все. Только грабители находились на ногах и девушка-кассир, – отрапортовал Ивашин.

– Мог он приподнять голову?

Стефанович вытянул длинную шею, что говорило о его крайнем возбуждении:

– Артур Александрович, обратите внимание на положение рук жертвы!

Они и сейчас были сцеплены на шее убитого, а голова осталась повернутой вбок. Даже я понимала, что в таком положении Шмидт никак не мог поймать пулю макушкой.

Он был довольно высоким, наверное, не ниже Артура, но костлявым, судя по кистям и запястьям рук. Остальное скрывал темно-серый костюм, наверное, дорогой, я в этом не особенно разбираюсь. Правая штанина задралась, и видна была нога в черном носке – тоже худосочная и длинная. В детских книжках банкиров всегда изображают толстыми, а на деле, видимо, получается наоборот…

– Стреляли по прямой на уровне пола, – ровным голосом проговорил Логов. – Значит, убийца лежал среди заложников.

Никита постучал по блокноту:

– Но свидетели утверждают, что все грабители были на ногах. То есть как все – трое.

Мне показалось, глаза Артура загорелись азартом:

– Получается, у них был сообщник среди посетителей банка, который упал на пол вместе со всеми…

– Зачем? – вырвалось у меня.

Я тут же зажала рот пальцами, но меня уже все услышали. И это было не очень-то хорошо, ведь Артур просил открыто не вмешиваться в расследование. Наверное, в моих глазах читался такой ужас, что он улыбнулся:

– А вот это хороший вопрос. Пожалуй, самый важный.

Коршун уже заговорил о калибре пули и о других вещах, которые интересовали меня куда меньше. Поэтому я решила отойти, чтобы не бесить их больше, хотя на этот раз меня, кажется, простили. Стараясь ни с кем не встречаться взглядом, я бродила среди полицейских, снимающих показания у людей, оказавшихся не в то время не в том месте. Вид у всех до сих пор был перепуганный, и их можно было понять.

До меня долетали обрывки фраз:

– …настоящий кошмар!

– Я ведь планировала вчера…

– …чистый боевик!

– На них были черные балаклавы…

– …глушителя не было. Почему?

«Действительно, – ухватила я последние слова. – Глупо с их стороны. Совсем лохи, что ли?»

Никита успел шепнуть мне, что и унесли эти парни из банка смешную сумму… Хоть удрать сумели! Для нас, конечно, в этом как раз ничего хорошего не было, но если б их еще и взяли на месте с поличным, это стало бы просто откровенным неуважением к Следственному комитету. И Артуру здесь точно делать было бы нечего.

Я нашла его взглядом: он беседовал с баллистиком, имя которого все время вылетало у меня из головы. Я его видела-то раз или два… Присев на корточки, они вычисляли что-то, наверное, траекторию полета пули. Тут я ничем помочь не могла, поэтому, спрятавшись за автоматом с кофе, стянула худи и забросила кофту на его крышку. А потом отправилась в соседний зал, куда увели всех очевидцев.

Мне не пришлось слишком притворяться, чтобы изобразить растерянность, прилипшую ко всем лицам. Эти люди выжили, но каждый из них успел прокрутить в голове иной вариант сценария: пуля, выпущенная грабителем, отскакивает от потолка под другим углом и попадает не в Шмидта, а в него самого. И это его жене (мужу) звонит полицейский и сообщает, что у их детей больше нет отца (матери)… Наверняка они уже представили другую жизнь своей семьи. И у кого-то даже родилась самая страшная мысль: «А ведь для них ничего не изменится… Может, они даже испытают облегчение!»

Я скользила взглядом по их лицам и сострадала каждому из этих незнакомых мне людей. Но не настолько, чтобы рыдать в душе вместе с ними… На мне нервное напряжение всегда сказывается довольно своеобразно: у меня просыпается просто волчий аппетит! Поэтому меня так и потянуло к столику у стены, на котором стоял поднос с хот-догами. Видимо, их принесли для заложников, чтобы укрепить их силы. Но жевали, насколько я заметила, только полицейские – им ничто не может отбить аппетит. Как и мне: блинчики мгновенно испарились из желудка, как только я почуяла запах сосисок… И решила, что, если собираюсь выдать себя за клиентку банка, тоже попавшую в передрягу, будет выглядеть вполне естественно, если я сожру этот проклятый хот-дог. Иначе он разбухнет до неприличных размеров и займет все мои мысли, мешая сосредоточиться на деле.

Стараясь не привлекать внимания, я подошла к столу и сняла упаковку, которая предательски зашуршала, но прозвучало это не настолько громко, чтобы все обернулись. Никто и не взглянул, как я впилась в булку… Бутерброд оказался вкусным! А то, что в соседнем зале на полу лежал мертвый человек, не вызывало тошноты. Похоже, я привыкала к обществу трупов…

Мои манипуляции привлекли внимание только маленького йоркширского терьера, который начал громко задыхаться от зависти. Его прижимала к груди растерянная женщина лет шестидесяти, сидевшая на диване горчичного цвета, с которым почти сливались ее короткие рыжеватые волосы. Они были более яркими, чем собачья шерсть, но растрепанными – у собачки надо лбом торчал аккуратный «хвостик».

На пухлых щеках хозяйки темнели неровные подтеки, а к коленям она прилепила влажные салфетки, которые на вид совсем высохли. Из-под них по белым полным ногам стекали струйки крови, уже засохшие. У всех тут видок оказался не очень, но эта дама выглядела особенно жалкой, просто невозможно было пройти мимо…

Когда я подсела, ее взгляд испуганно заметался по моему лицу. Похоже, она ни от кого не ждала ничего хорошего.

– Можно дать ему кусочек сосиски? Он так смотрит…

– Что?

– Сосиску. Вашей собачке.

До нее, наконец, дошло, и она возмущенно ахнула:

– Что вы?! Это же вредная пища.

– Он мог погибнуть сегодня вместе с вами, – напомнила я. – Вон как трясется до сих пор… Что ему сделается от маленького кусочка? Зато успокоится.

Посмотрев на своего питомца, который и впрямь дрожал всем своим крошечным тельцем, женщина судорожно вздохнула:

– Вы правы… Кусочек не повредит.

Я отломила хвостик сосиски, торчащий с другого конца булки, и протянула собачке на открытой ладони. Уговаривать не пришлось – она ринулась к моей руке так, что я едва не отдернула ее.

– Это Вишенка, – сообщила хозяйка, видимо, решив, что правила этикета требуют представиться во время совместной трапезы.

Двумя пальцами я пожала крошечную лапку:

– Очень приятно. Меня зовут Сашей.

– Александра, – повторила она нараспев. – Какое красивое имя.

– У меня есть еще кое-что… Уже для вас. Бактерицидный пластырь, – произнесла я негромко, чтобы не спугнуть чавкающую собачку. – Давайте заклеим ваши раны?

Опустив взгляд на топорщившиеся на коленях салфетки, она виновато скривила рот:

– Ох… Я и забыла про них.

– Конечно, – поддержала я. – Вам тут такое пришлось пережить.

– А вы? – Ее взгляд сосредоточился на мне. – Вы разве не из… нас?

Ни у кого даже мысли не рождается, что я из следственной группы. Вот и хорошо!

– Я пришла позже. Когда все уже закончилось.

Такой ответ позволял предположить, будто я – обычный клиент банка, только мне повезло опоздать к началу безумных событий, которые интересны лишь в кино. В жизни, если ты оказываешься в самой гуще, как мы с Артуром в Евпатории, из этого не терпится выбраться, пока цел… Поэтому никакого нервного возбуждения я не обнаруживала на лицах заложников, только апатию. Они даже не радовались тому, что уцелели, наверное, просто не было сил. Хотя в сравнении со Шмидтом все они были невероятными везунчиками… Даже если пуля действительно отлетела рикошетом. Тем более!

Я быстренько запихала в рот остатки хот-дога, чтобы не соблазнять Вишенку, и спросила на случай, если узнаю что-то интересное:

– А вас как зовут?

Надо же будет сообщить Артуру, от кого получена инфа…

Простой вопрос дался ей легче:

– Татьяна Андреевна, – она вдруг улыбнулась собачке, и лицо ее похорошело. – Наелась, детонька?

Порывшись в рюкзачке, я достала упаковку пластыря:

– Вы сами или помочь?

Она фыркнула:

– Я еще не настолько стара, чтобы не заклеить ссадины на коленях! – и вдруг всучила мне собачку. – Подержите?