Улитка в тарелке

Изнемогая от желания погладить твердую коричневую завитушку, Эви ворчливо заметил:

– Пускай тут сидит, целее будет!

Улитка все равно ничего не почувствовала бы, но это не имело значения. Зато он бы почувствовал… Но мальчик стеснялся повторить при Мире то, что уже проделал несколько раз, когда устилал тарелку листьями и травой.

Откуда-то в его памяти всплыло: «Листья травы», но Эви так и не вспомнил, с чем это связано. Кажется, Дрим говорил что-то такое… Или не Дрим. В последнее время Эви вообще стало казаться, что он забывает все случившееся с ним быстрее, чем это происходит. Он поделился этим с Мирой, и она неохотно призналась, что замечает то же самое. Ей это совсем не нравилось.

Можно было спросить у нее и об этих странных словах о листьях травы, вдруг ей все же запомнилось? Но Эви знал: с ней только заговори про Дрима, так и будет трещать о нем целый день! Тогда игра будет уже не игра. И Эви предпочел остаться в неведении… Тем более все могло вспомниться само собой, так тоже иногда случалось.

На пути к оврагу Мира оживленно сказала:

– Слушай, что мне сегодня приснилось… Такое странное!

– Что? Ну, что? Рассказывай! Что-то вкусное?

– Почему это – вкусное? Я же говорю – странное. И ничуточки не вкусное! Хотя я не знаю… Я же не пробовала.

– Понятно, не пробовала. Но ты хоть разглядела как следует? Что это было?

– Вода.

Разочарование стекло от глаз к подбородку, и лицо Эви сразу сделалось длинным, как светлый луговой колокольчик, если его сорвать и перевернуть. Он протянул уже без интереса:

– Просто вода?

– Не просто вода!

Мира почувствовала, что начинает сердиться. От этого по сердцу бегали пузырьки, которые из холодных становились горячими, а потом наоборот. «Я-то думала, он все-все понимает!» – эта мысль напугала больше любых пузырьков. Они рано или поздно лопались, а разочарование – Мира почувствовала это – могло так и застрять где-то в ней. Она не помнила бы его каждую минуту, но оно все равно было бы где-то там…

С силой раздув щеки, Мира попыталась заставить эту плохую мысль лопнуть от напряжения, подобно тем пузырькам вокруг сердца, которых уже почти и не осталось. Потом решила не мучиться и попросту махнуть на все это рукой. Глубоко вдохнув, как учил Дрим, она терпеливо объяснила:

– Это была совсем особенная вода. Синяя. Это если смотреть далеко-далеко. А у ног она казалась совсем зеленой. И – главное! – она дышала.

– Как это – дышала?

На этот раз Мира уже не рассердилась, потому что травяные глаза Эви сморгнули пленочку недоверия. Она улыбнулась засветившемуся в них изумлению: «Вот то-то же!»

– Совсем как человек…

И чтобы стало понятней, снова несколько раз глубоко вобрала воздух, для убедительности прижав к груди ладонь, чтобы стало заметно, как она приподнимается.

Завороженно проследив за ней, Эви прошептал:

– Я такого не видел.

– Ну, конечно, не видел! По правде же такой воды не бывает, – у нее дрогнули уголки губ. – Знаешь, ее было так много! Она везде была, куда ни посмотришь. Я специально вертелась во сне… Одна вода! И почти вся – синяя.

Подумав, Эви мрачно согласился:

– Это было красиво. И ты правильно сказала – странно. Разве во сне видишь, чего не бывает?

– Но мы же летаем во сне! Ты сам говорил, что летал, – заспорила Мира, испугавшись того, что он опять перестанет ей верить. – А по правде – нет. Видишь?!

Словно не слыша ее, он печально вздохнул:

– Наша речка совсем не синяя.

И вдруг встрепенулся:

– Так ты тоже летаешь во сне?

– Дрим говорит, что когда мы станем взрослыми, то больше не будем летать.

Мира на секунду задумалась прежде, чем открыть Эви эту грустную правду. Все-таки ему было всего одиннадцать, а ей на год больше, и она должна была защищать его от самого плохого в жизни. Но Мира точно не знала, когда именно их сны отяжелеют и совсем осядут на землю. Вдруг это произойдет уже этой ночью или следующей, а Эви окажется не готов и расстроится или чего доброго испугается?

Она решила, что лучше предупредить его о том, что не все так замечательно в той взрослой жизни, к которой они так рвались, чтобы, наконец, почувствовать себя сильными и быстрыми. Наверное, Дрим рассудил точно так же, когда открыл этот секрет ей самой.

Ничего не сказав на это, Эви вытянулся на теплой, как щека, траве на склоне оврага, по которому все время хотелось скатиться вниз. И зимой, когда ручей замерзал, они так и делали, выкатываясь прямо на лед. В прошлом году Мире удавалось проделывать это раз десять за день, а в этом только четыре – так тяжело стало снова взбираться наверх. Сердце совсем не давало ей дышать, сбивая, забирая на себя каждый вдох.

Это почему-то напугало Миру, хотя она видела (специально остановилась посмотреть!), то же самое происходило и с Эви. Но ей все равно казалось, что сердце сейчас выскочит совсем, покатится вниз и станет таким тяжелым, что лед обязательно треснет. И темная вода, которая зимой такая страшная, затянет ее сердце, чтоб уже никогда не выпустить. И только сердитые пузырьки еще чуть слышно побулькают на поверхности. А потом лопнут… Это произойдет быстро.

Мира попыталась рывком перевернуться на живот, но это вышло как-то неуклюже, совсем не так, как прошлым летом. Или она это только придумала? Ведь она сама замечала, что в памяти то и дело все перепутывается настолько, что и не разобрать – что было на самом деле, а что подумалось или приснилось. Мира боялась сказать об этом даже Эви, ведь он мог подумать, что она становится какой-то дурочкой.

Сейчас ее почти обрадовало, как бестолково мечутся в траве муравьи, пытаясь найти что-то очень нужное для себя, а блестящие жуки, которые ползли навстречу, не замечая друг друга, то и дело замирали и прислушивались. Может, они, как Эви, слышали музыку цветов? А может, Мира слишком громко дышала от радости, что видит эту мелкую, но такую важную жизнь…

От всех мыслей, что сегодня смешались в голове, ей расхотелось смотреть на небо, которое она вообще-то любила. Но сейчас оно напоминало воду из ее сна, только не дышало. И сама вода, не слушаясь, перетекала в зимний ручей и грозилась поглотить ее сердце.

Если б это случилось… Нет, это, конечно, никогда не случится! Но если просто представить… Тогда Мира уже не стала бы взрослой, и ее сморщенная кожа в противных коричневых пятнах уже не превратилась бы в гладкую, как у Дрима. И уже не перестали бы дрожать руки, и ноги не сделались бы легкими, как у всех воспитателей, которые могут по полчаса, а то и больше прыгать по корту или бегать за баскетбольным мячом. А потом они еще и до ночи снуют между домиками, нисколько от этого не уставая. Детям же то и дело требуется присесть, хоть ненадолго, чтобы перестала болеть поясница и бешено колотиться сердце.

– Вы – маленькие, и сил у вас мало, – объяснял Дрим, и она ему верила.

Не только потому, что он умел читать, как все взрослые, и потому много чего знал. Главное, он никогда ее не обманывал. Если Дрим шепотом сообщал, что: «Макароны сегодня резиновые, возьми лучше пюре», точно так и оказывалось. Мира сама видела, как кривятся те, кто позарился на толстенькие трубочки, которые она вообще-то любила, потому что в них можно было тихонько посвистеть…

В общем, Дрим никогда ее не обманывал. Он подтверждал, что за Стеной, которой заканчивался их мир, страшная-страшная пропасть, и у нее даже дна нет. Если, конечно, не считать дном другую планету, до которой еще лететь и лететь. И хоть он говорил об этом всегда с неохотой и странно морщась, Мира знала, что можно не сомневаться, все так и есть. Просто рассказывать об этом страшновато, тем более – представлять.

И кожа у нее обязательно должна была разгладиться, ведь Дрим говорил, что это естественный процесс: дети растут, их морщины растягиваются, и постепенно они становятся такими же красивыми, как все взрослые. Да и сил у них все прибавляется и прибавляется, это так здорово! Однажды… Мира, зажмурившись, часто воображала этот день… Однажды этих самых сил станет так много, что она даже сможет бегать, не задыхаясь, и забираться на деревья, не опасаясь сорваться из-за того, что ноги становятся ватными и трясутся.

– Давай залезем на дерево!

Эви, задремавший от тепла, как кот, смешно заморгал. Зелень в его глазах сгущалась постепенно, будто тоже медленно приходила в себя.

– На какое еще дерево?

– Да на то, где красные ранетки. Знаешь, вкусные! Я с земли подбирала. Но наверху они ведь еще вкуснее!

– Как же мы залезем? – он с сомнением посмотрел на свои тощенькие, дряблые ноги. – Силенок не хватит.

Мира заспорила: