Я не чёртик!

Но вместо дамы с веером со второго этажа кубарем скатилась… собака!

– А вот и Розочка! – воскликнул Валерка.

Золотистый ретривер с разбегу вонзил голову между Зинкиных колен. Хорошо, она джинсы надела – нежарко ведь на улице…

Валерка так и охнул:

– Тебе не больно?

– Нисколечко. – Зинка мужественно перетерпела и присела, разом став ниже собаки. Ее руки сами обвились вокруг мягкой шеи, а глаза зажмурились. – Розочка, – прошептала она, зарываясь в золотистые пряди.

А собака глубоко вздохнула в ответ. Зинка не сомневалась: это значит, что ей тоже хорошо.

– Пошли ко мне в комнату, – предложил Валерка, потом вдруг смутился: – Только это… на втором этаже…

– И что? – Зинка выпрямилась. – Слушай, хватит обращаться со мной как с больной. Ты же слово дал! Я по лестницам спокойно хожу. Моя комната здесь тоже на втором этаже… Хотя бабушкин дом не такой здоровенный, конечно.

Он обрадовался:

– Тогда пойдем!

– Эй, вы куда собрались?!

Веселый голос ветром пронесся по лестнице и накрыл их прозрачной сетью – не убежишь! Зинка задрала голову и сразу подумала: «Это его мама». У высокой, стройной женщины, стоявшей на площадке, были такие же, как у Валерки, короткие и почти белые волосы, слегка встрепанные надо лбом, точно она зачесала их мокрой пятерней. И глаза у нее были как у него, большие и серые, с легкой примесью голубизны.

Женщина легко сбежала по ступенькам – ноги в светлых брюках мелькали так быстро, что Зинка испугалась: «Не упадет?» А следом струхнула еще больше: «Как здороваются в таких домах? Может, надо сделать реверанс какой-нибудь?»

Но правильно делать реверанс она не умела и только кивнула:

– Здрасте…

– Это моя мама, – сказал Валерка ей в затылок. – Валерия Андреевна. Мам, это Зина. Она меня от Лорда спасла.

– От этой зверюги? Он на тебя напал?! – Ее ладони облепили лицо сына, повертели голову, взгляд стремительно скользнул по всему телу.

Валерка смущенно высвободился:

– Да я цел! Зинка его палкой отогнала.

Светящийся взгляд метнулся к Зинкиному лицу:

– Ого! А ты смелая девочка. И хорошенькая какая!

И она уверенно, точно имела на это право, сжала Зинкины щеки, чтобы разглядеть ее получше. Вышло это совсем не обидно, хотя так обычно обращаются с детсадовцами, и, если бы кто другой попытался вести себя с ней подобным образом, Зинка наверняка вырвалась бы. Но у Валерии Андреевны были такие теплые руки, светлое, круглое лицо и мягкие губы, улыбавшиеся искренне и ласково, что девочка замерла в ее ладонях. И пробормотала:

– А вы такая красивая…

Валеркина мама беззвучно рассмеялась – легко, как ветерок, – и разжала руки.

– И дом у вас очень красивый! Я таких в жизни не видела, – добавила Зинка, скользя взглядом по сверкающему потолку, усеянному крошечными светильниками, по едва различимым, пастельным узорам стен, по светлой штриховке пола.

– А ты умеешь порадовать, – заметила Валерия Андреевна, наблюдая за ней. – Не только от собак людей спасаешь, да? Кто же ты такая?

– Я Зинка, – напомнила девочка.

– Зинка-спасительница…

– Просто я не боюсь собак.

– Я тоже. Но к Лорду не полезла бы. Разве что ради Валерки! Но тебе он же не сын.

Зинка фыркнула:

– Точно не сын!

– Мам, Зинка тоже в пятый класс перешла, – сообщил Валера, стягивая кроссовки, наступая носками на пятки.

Зинка и сама обычно делала так же. Но в таком сверкающем доме, белом, как ландыш, и пахнущем похоже, это казалось невозможным… Поэтому она наклонилась и развязала шнурки – так аккуратно, как в жизни не делала. Носки, которые она не выбирала, когда отправлялась гулять, схватила первые попавшиеся, оказались полосатыми. Смешными. И чересчур яркими на светло-сером мраморе. Но Валерия Андреевна уже надорвала пакетик и вытащила светленькие, совсем новые тапочки.

– Держи! Это теперь твои. Ты же будешь еще приходить к нам, правда?

У Зинки прояснилось в душе:

– Спасибо! Я… Да!

– А Розочке ты понравилась! Она не всех принимает с первого раза. Хотите какао? А себе я кофе сварю.

Отказаться Зинка не успела, потому что Валерка уже выпалил:

– Обожаю какао!

– Я знаю… Пойдемте в столовую. – Валерия Андреевна мягко подтолкнула сына, а Зинка с удивлением подумала: «В столовую? А дома нельзя попить? Зачем тогда разувались?»

Но оказалось, что столовой в этом доме называют большую комнату, половину которой занимала белоснежная кухня. Во второй половине стоял у окна овальный и тоже белый обеденный стол с золотистыми завитушками, а в другом углу – черный кожаный диван.

– Посидите пока, – махнула рукой Валерия Андреевна. – В шахматы играешь? Валерка, тащи. И Машу позови.

Зинка заметила, как он весь скривился, но не решилась спросить – кто такая Маша? Может, еще одна собака, раз в этой семье всем дают человеческие имена? «Сейчас сама увижу», – решила она, наблюдая, как Валерия Андреевна насыпает в большие черные бокалы порошок растворимого какао.

– Зина, а что с ногой? – вдруг спросила та. – Я заметила, ты прихрамываешь. Это не Лорд тебя? А то твоим родителям стоит разобраться с его хозяином…

– Не. – Зинка сидела на самом краешке дивана, не решаясь устроиться поудобнее. Она не знала точно, как принято сидеть в таких домах. – Это у меня… травма была. Врачи сказали, что теперь так и буду хромать всю жизнь. Ничего не поделаешь!

Звон ложечки внезапно оборвался. Между диваном и столом было метров пять, не меньше, но Зинка всей кожей ощутила, что взгляд Валерии Андреевны стал другим. К этому было не привыкать: все взрослые начинали жалеть ее, стоило им узнать о болезни. От этого Зинке не становилось легче, но и злости она не испытывала. Ну вот такие они – взрослые! Почему-то им кажется, что ребенок, который чем-то отличается от других, так и ждет жалости.

«Но разве не все мы отличаемся друг от друга? – написала однажды Зинкина бабушка в одном рассказе. – Даже близнецы и то не бывают абсолютно одинаковы. Почему же лишь некоторые отличия считаются вытесняющими человека из числа “нормальных”? И жалость вызывает хромота, а не веснушки? Горб, а не кудри? Они ведь такие же приметы нашей исключительности…»

Эти слова Зинка запомнила на всю жизнь. Впрочем, она и раньше думала так же, только не формулировала так ясно, как бабушка.