Ведьма

Добравшись до середины коридора, я увидела по обеим сторонам от себя двери и впереди лестницу, ведущую на второй этаж. Первым делом я решила заглянуть в комнату по левую руку.

За дверьми оказалось просторное помещение, напоминающее зал. Два больших окна, как два глаза, сонно опустили веки, лениво пропуская внутрь серый свет. Посреди залы стояли несколько массивных кресел, оббитых красной тканью и такого же цвета миниатюрный диван.

Неподалеку у окна, занимая внушительную часть комнаты, разместилось пианино. Я подошла ближе, чтобы смахнуть толстый слой пыли с крышки. От времени черный лак музыкального инструмента стал блеклым. Кое-где виднелись трещины, как пронизывающие лицо старика морщины. Из любопытства я нажала одну клавишу и услышала неприятный дребезжащий звук. Он эхом пронесся по комнате и затих.

Оставив пианино в покое, я отправилась исследовать шкафы с книгами. Книги являлись моей страстью, а здесь их насчитывалось столько, что можно было провести полжизни за чтением. Прикоснувшись кончиками пальцев к корешкам, я ощутила шероховатые поверхности старых изданий. Как и прочие вещи, их бросили здесь тлеть под гнетом времени. Или же книги забрали крестьяне, чтобы палить печки и костры. В любом случае в настоящем им не было места, как и всему прочему.

Из большого зала можно было попасть в гостиную поменьше. Здесь находилось два дивана, стоявших друг напротив друга, маленькие туалетные столики, несколько шкафчиков, и полок, на которых красовались керамические фигурки, железные подсвечники и пепельницы. Стены украшали картины с разными видами на реки, леса и поля.

Закрыв дверь, я вернулась в первую комнату и подошла к большому старинному камину, украшенному по бокам лепниной, изрядно покрывшейся копотью. Возникло желание разжечь его и разогнать мрак и холод, но рядом не нашлось дров, и вероятность, что труба забита и дым пойдет в дом, была слишком велика.

Внутри камина лежала горстка пепла и несколько не догоревших бумажек. Над застывшими в камне розами, окрашенными сажей, висел портрет женщины и мальчика. Поднеся свечу повыше, я внимательно осмотрела изображенных на картине людей.

Женщина сидела на диване, легонько прижимая к себе парнишку лет пяти. Если художник правильно подобрал краски, то можно было с точностью сказать, что женщина выглядела необычно. На ней красовалось темное длинное платье, которое резко контрастировало с ее белой как снег кожей. Безупречно черные волосы собрались на затылке. Лицо женщины было неестественно бледным и худым. Но, самым удивительным оставался ее взгляд. Никогда прежде мне не приходилось видеть настолько черные глаза. Они притягивали к себе так сильно, что можно было утонуть в глубине их, как затеряться во мраке безлунной ночи.

Я долго не могла оторвать взор от лица женщины, зачарованная ее уродством и красотой одновременно. Еще бы несколько минут, и я решила, что она до сих пор жива, и спряталась в глубине картины от существ, обитавших здесь.

Переключившись на мальчишку, я увидела между женщиной и им одно лишь сходство – пронизывающий хладнокровием взгляд. Небольшого роста, темноволосый, зеленоглазый, он послушно сидел на диванчике и смотрел вперед. Видно было, что женщина привязана к мальчишке, и, скорее всего, является ему матерью.

Подписи внизу картины не оказалось, поэтому год ее написания остался неизвестным. Но краска не выцвела и нигде не потрескалась, следовательно, портрет был сделан не слишком давно.

Не считая нескольких мелких деталей, обстановка зала на этом заканчивалась. Следующей на очереди была дверь напротив.

В первой комнате, с виду шире, но несколько короче зала, находились столы со стульями, шкафы с посудой, кастрюлями и прочей кухонной утварью. В правом углу приличную часть пространства занимала печь. Рядом с ней кучей валялись дрова, у черной стены стояла кочегарка, рядом примостились несколько ухватов для горшков и веник. На самой же печи друг на дружке лежали штук пять больших чугунных сковородок без ручек.

Далее следовала комната для приема пищи, в которой у окон с видом на когда-то цветущую клумбу, разместился массивный стол из темного дерева. Рядом со столом в ряд выстроились вишневого цвета стулья.

Я подошла поближе, чтобы пощупать ткань скатерти, со временем потерявшей свою белизну. Она оказалась плотной и приятной на ощупь. Кое-где виднелись пятна, но скатерть сохраняла непередаваемый шарм тех времен, когда каждую вещь делали качественно и с любовью. Вышитые гладью кремовые лилии с длинными зелеными листочками покрывали материю. Мне представлялось, как здесь вечерами собиралась большая и дружная семья, чтобы поужинать и обсудить все, что произошло за день.

В углу комнаты висела большая икона Богородицы, спрятанная за тонкой кружевной салфеткой. Позади стола стояли несколько шкафов с посудой. Здесь же, словно служивший украшением, находился большой самовар. В столовой уместилось немного вещей, но эта комната показалась мне самой уютной из всех виденных ранее.

Покинув столовую, я снова вышла в коридор. Казалось, он стал немного уже. Испугавшись таких перемен, я хотела идти к выходу, но передумала, вспомнив, что нужно исследовать и второй этаж. Подниматься туда было худшей идеей, но выхода не оставалось.

Лестница, которая поначалу ужасно пугала, уже не производила подобного эффекта, но каждый шаг наверх давался с трудом.

На втором этаже находилось четыре комнаты. По очереди я заглянула почти в каждую и обнаружила, что за двумя дверьми находятся спальни, за третьей – кабинет, а вот четвертая комната оказалась закрыта на ключ.

Спальни, на первый взгляд, не представляли никакого интереса, потому что кроме широких кроватей, сундуков и шкафов с одеждой, туалетных столиков и прочих вещей здесь не было ничего другого.

Кабинет же заслуживал отдельного внимания. Пол здесь частично покрывал толстый ковер. У окна стоял массивный дубовый стол, а рядом кресло. На столе обнаружилось несколько неиспользованных пожелтевших листов бумаги, перо и чернила. Также здесь стопкой лежали документы, подшитые нитками, подсвечник, залитый воском, и масляная лампа.

Напротив стола боком стоял небольшой диванчик, оббитый красной тканью, наподобие того, что я видела в зале, и уютное кресло. Помимо прочего, здесь был камин, еще несколько шкафов, заставленных книгами и подшитыми бумажными папками, и еще один шкафчик, запертый на замок.

Я обошла стол и села на кресло. Пыль, которая стояла столбом при каждом моем движении, вызывала жуткий зуд в носу. Свечу я поставила в подсвечник и с любопытством принялась рассматривать старые покинутые вещи. Макнув перо в чернильницу, я увидела, что чернила еще не засохли. Несколько капель упало на стол. Это было невероятно.

Прежде всего, я хотела найти ключ от четвертой комнаты. Но помимо документов и других листов в столе не было ничего. Пересмотрев документацию, я обнаружила лист бумаги, исписанный тонким каллиграфическим почерком. Кое-где слова были расплывчаты, но все же с трудом я смогла прочесть текст до конца:

«Мне ли не знать, что лучше всего исповедоваться Богу в церкви, да только Бог уже давно покинул эти места. И батюшка Илларион, искренне верующие во спасение души моей не в силах помочь. Я был наказан Всевышним за содеянные грехи, и теперь наступила пора расплаты.

Сегодня на рассвете она отошла в мир иной. Нет таких слов, чтобы выразить всю горечь от этой утраты. А ведь если бы не моя слепота, она, вероятно, осталась жива. Я дал ей все, что мог, и отдал бы жизнь свою и душу, только бы вырвать ее из объятий смерти. Но видимо, я заслужил такой суровой кары.

До сих пор перед глазами я вижу ее изможденное муками тело. И мне страшно спускаться туда, чтобы смыть кровь, уже впитавшуюся в пол и стены. Дух смерти поселился в поместье, и останется тут навеки.

Я ненавижу этот дом, сотворивший омерзительные вещи, и ненавижу себя. Тяжко признавать это, но я ненавижу даже собственного сына, который напоминает мне о ней.

И если бы не это отродье, я бы до смертного одра не верил в существование ада. Но теперь я окончательно убежден, что он есть и находится прямо здесь».

На этом текст заканчивался. Дата и подпись отсутствовали. Я положила листки и прочие документы на место.

Все это время мои мысли крутились вокруг женщины, найденной мертвой где-то в доме. Здесь случилось несчастье, и возможно, оно было причиной моего появления в селе.

Стену напротив осветило красное сияние. Я подошла к окну и увидела на горизонте тонкую полоску алого заката. Небо уже очистилось от черных туч, но все еще было затянуто облаками. Пораженная тем, насколько быстро прошло время, я поспешила включить телефон. На дисплее высветилось восемь часов двадцать семь минут. И как полагалось, связь здесь совсем не ловила.

Оставалось смириться со сложившейся ситуацией и надеяться на лучшее. Внутри особняка царило спокойствие и умиротворение, если не считать длинный темный коридор, запертую комнату и портрет черноглазой женщины у камина.

Чувство невыносимого отчаяния притупилось и отошло на второй план. Но пробыв здесь достаточное количество времени, я так и не поняла, что за загадку следует разгадать, и кто звал меня по ночам.

Дикая усталость и голод притупили страх. В рюкзаке все еще лежали бутерброды, в термосе остывало кофе, поэтому я решила перекусить. Спешить уже было некуда.

Странно, но осознание того, что выбраться отсюда будет как минимум проблематично, меня не слишком беспокоило. Казалось, что вот наступит утро, и все проблемы решатся сами.

Проглотив ужин, я зажгла новую свечку и отправилась в спальню, находившуюся рядом с кабинетом. Судя по вещам в комнате, это была мужская опочивальня.

Кровать оказалась застелена плотным темным покрывалом. И как положено, тончайшим слоем на нем лежала пыль. Отряхнув покрывало, я громко чихнула и даже немного испугалась. Каждый малейший звук в этой проникновенной тишине казался громким и устрашающим.

Под верхней накидкой лежало одеяло и огромные перьевые подушки; под одеялом находилась простынь, а в самом низу стелилась перина. Глаза отяжелели, и только голова коснулась подушки, бездонная чернота поглотила меня.

Спустя время вдалеке показался слабый огонек. Он медленно приближался, пока его тусклое свечение не осветило чей-то силуэт. Послышались шаги.

Кто-то встал у кровати и опустил огонек рядом. Силуэт был блеклым и расплывчатым. Чья-то холодная рука опустилась на мой лоб и убрала в сторону волосы. Затем послышался шепот. Слова слились в один глухой долгий звук.

Через пару секунд лоб обожгло холодом, а тело от макушки до пят заледенело и покрылось мурашками. Сладковато-металлический запах крови слился со зловонием сырой земли и разлагающейся плоти, и пропитал все вокруг. Из темноты вспыхнули два уголька.

– Проснись, – четко сказал мертвец, и вдруг я открыла глаза.

Комната, освещенная лунным светом, напоминала большой склеп. Я села на кровать, стараясь успокоиться после увиденного кошмара. Уже не раз мне снилось чье-то присутствие рядом, но сейчас оно было слишком реалистичным. Чтобы убедиться в том, что рядом никого нет, я зажгла свечу и осмотрелась.

– Это всего лишь сон, – сказала я, убедившись в одиночестве. – Очередной сон.

В опровержение моим словам внизу вдруг послышался звук пианино, всего несколько нот. Эхом, проносясь по дому, звук затих. Я застыла возле кровати со свечой в руках, устремив взгляд на дверь. Сердце застучало с бешеным ритмом, отдавая в уши, во рту мгновенно пересохло. Стараясь ступать как можно тише, я пошла к двери. Небольшая комната удлинилась невероятным образом.

Медленно передвигаясь, я вся превратилась в слух. Рука со свечой тряслась немыслимо, воск капал на кожу, но я не ощущала ничего, кроме всепоглощающего страха. Оставалось протянуть руку, чтобы закрыть щеколду на двери, как вдруг внизу пианино будто сошло с ума, и безумная мелодия заскрежетала как вилка по пустой тарелке.

Я вскрикнула и уронила свечу на пол. Она покатилась в сторону и погасла. С трудом защелкнув щеколду, я прижалась спиной к двери. По клавишам пианино будто били изо всей силы. Закрыв руками уши, я прижала голову к коленям. По щекам ручьем текли слезы. Звук не прекращался, а становился все громче. Прибавкой к ужасной мелодии послышался женский смех. Это было невыносимо.

Собравшись с духом, я закричала:

– Хватит! Довольно!