Ведьма

– Нам нужно найти женщину, которая будет ухаживать за домом, и готовить, – сказал Николай, решив оставить разговор о Всеволоде до лучших времен.

– Не стоит, – резко молвила Руслана, – я могу справляться сама. Это нетрудно.

– Ты теперь жена помещика, и будет лучше, если время ты будешь коротать так, как тебе угодно. Не хочу, чтобы ты трудилась как простолюдинка. Если Господь будет к нам милостив, то скоро в этом доме появится ребенок, которому ты будешь уделять все внимание.

Руслана не стала спорить с мужем и промолвила:

– Как скажешь.

После завтрака Николай с Федором отправились на поля, следом зашли на мельницу. Молодой помещик всечасно пытался отвлечься от навязчивых дум, забыть хоть ненадолго разговор с Всеволодом, но то и дело мыслями возвращался к проклятой застольной беседе.

Когда Никола очутился в поместье, то первым делом поднялся к себе в кабинет. Он сел за стол, посмотрел на верхний шкафчик, о котором велась речь накануне вечером, и стал размышлять, как Всеволод мог узнать о тайне, хранившейся в нем. Шкафчик Никола держал закрытым, ключ берег в надежном месте. Но, даже если кто-то, а может, и сам Всеволод смог проникнуть в его кабинет и найти конверт, то, как он сумел прочесть его мысли?

Сначала волна стыда, а потом и злости захлестнула Николая. Он отворил шкафчик, взял в обе руки листок с рисунком и хотел его порвать, но снова одумался. Кое-как разровняв лист, Николай посмотрел на изображение бывшей возлюбленной, и бережно положил его обратно.

Затем он открыл сейф, в котором хранились бумажные банкноты, серебро и золото, являвшееся имуществом семьи Мухаловых, и взял небольшой мешочек с серебром. Покойный Николай Афанасьевич собирал капитал для сына, чтобы тот смог достойно продолжить его дело. Обычно средств хватало, чтобы уплатить подати, закупить все необходимые провианты, оплатить труд работников и приберечь что-то для собственных нужд. Минувшая холодная и тяжелая зима внесла изменения, оставив Николая Николаевича если не в затруднительном положении, то уже не в достатке.

Молодой помещик покинул кабинет, вышел из усадьбы и направился в конторку к Федору, который как раз после обхода занимался ходатайством мельника о ремонтных работах. Николай Николаевич подошел к секретеру помощника и бросил перед ним мешочек, который звонко ударился об деревянную поверхность.

– Как будешь в городе, у меня есть маленькое поручение к тебе, – сказал Николай Николаевич.

– Какое же? – спросил Федор, смотря на помещика поверх опущенных очков.

– Здесь серебро, – указал Николай на мешочек, – и его нужно передать Рогожиным. Нам с Варварой Никитовной так и не удалось попрощаться, поэтому отдай ей эти деньги, и скажи, что я очень сожалею обо всем случившемся.

– Вы верно шутите, Николай Николаевич? – возмутился Федор.

– И в мыслях не было, – серьезно ответил помещик.

– Но она ведь не возьмет! – возразил управляющий.

– Значит, отдашь ее матери или отцу. Все равно. Главное, чтобы они взяли деньги, – сказав это, помещик направился к выходу, но его остановил голос управляющего:

– Николай Николаевич, да как вы не понимаете?! Спустя столько времени, да еще и без объяснений, без письма кто же их возьмет? Никита Александрович вообще не будет со мной разговаривать. Как бы по шапке не отхватить за такое! А Варваре Никитовне разве денег от вас нужно? Ей куда приятнее будет хотя бы весточку получить. Не возьмет она денег этих.

– Тогда брось ей под ноги их, и что хочет, пусть с ними делает! – нервно сказал Николай, повернувшись к помощнику. – Выполняй!

Произнеся последнее слово, Николай Николаевич покинул конторку и пошел к поместью. В жилах его кипела кровь, кулаки были сжаты, а глаза налились кровью. Ему безразлично было то, как отреагирует Варвара на деньги. Он хотел лишь откупиться от тех мук, что терзали его после разговора с Всеволодом.

Николай поспешил в спальню к жене, желая немного отвлечься. Девушка сидела на краю кровати и расчесывала гребешком волосы. Николай обнял жену и ласково поцеловал ее в шею.

– Прикажешь ужин подавать? – спросила Руслана, не прекращая своего занятия.

– Не хочу, – ответил Николай. – Ничего не хочу. Только с тобой быть рядом, Руслана желаю я больше всего.

Девушка положила руку мужа к себе на живот, прильнула к нему и тонким голоском промолвила:

– Твое желание – закон для меня, дорогой мой муж. Мы всегда будем вместе.

***

Тихим мартовским вечером в спальне Русланы раздался крик. Начались схватки. Николай поспешил отправить лошадей за лекарем и повитухой, а сам сел рядом с женой.

Накануне у молодого помещика состоялся нехороший разговор с повитухой, которая принимала роды почти у всех женщин в селе, и та сказала, что Руслане будет тяжело родить дитя. Таз роженицы был слишком узок для такого большого ребенка.

Бледная кожа Русланы сравнялась по цвету с белоснежной простыней. Синие жилки выступили на теле. Все девять месяцев живот помещицы рос, в то время как руки, ноги и лицо становились худее.

Целыми днями Руслана почти не покидала комнату, часто просто сидела на кровати и перебирала в руках моток черных шерстяных ниток. Временами девушка напевала про себя песни, похожие на колыбельные. Иногда она часами расчесывала волосы медным гребешком, доставшимся ей по наследству от матери.

Окно ее комнаты было закрыто ставнями, и редко когда оно открывалось хотя бы ненадолго, чтобы впустить внутрь немного света и воздуха. Покои женщины напоминали темный, холодный склеп, в котором любая самая безобидная вещь казалась зловещей.

Ночами, когда поместье погружалось в сон, нередко по коридорам слышны были шаги. Именно в ночное время Руслана покидала спальню и долго могла бродить по дому. Частенько она спускалась в гостиную и играла простую любимую мелодию на пианино. И это-то в три часа ночи!

Такое поведение супруги несколько пугало Николая первое время. Он просыпался от музыки, раздававшейся с гостиной. За дверью кабинета, в котором он засиживался порой допоздна, слышны были тяжелые шаги. Потом он смирился с ночной жизнью супруги, считая любой ее каприз нормальным и временным. Тем более, Руслана была с ним нежна и покладиста.

Как и было наказано, в поместье появилась девушка, выполнявшая обязанность горничной и кухарки одновременно. Звали ее Катерина. Прибыла она в село в августе прошлого года и сразу пришлась по нраву молодой хозяйке поместья.

Юная, чернявая, кареглазая девушка не испугалась сплетен местных кумушек и поселилась в домике, который раньше занимали Руслана и Всеволод. Она была единственной девушкой, сблизившейся с помещицей. Катерина готовила, убирала, и выполняла все ее просьбы по первому зову. Казалось, сам Господь послал в поместье такую добрую работницу.

Но как хорошее идет вслед за плохим, так и плохое не упустит шанс догнать хорошее. Дурная слава о молодой помещице разлетелась по соседним деревням и селам. За глаза ее называли упырихой, сначала из-за ее бледной кожи и черных глаз, а затем из-за ночных походов по поместью и селу.

Приход отца Иллариона несколько опустел. Жители соседних деревень готовы были пройти расстояние вдвое большее, чем до села Каменка, лишь бы не встретиться с молодой помещицей, хотя та редко посещала службы. Тихон Гордеевич, наведывавшийся в поместье, чтобы проверить состояние беременной женщины, часто после каждого визита к ней выпивал пару рюмок крепкого самогона для успокоения.

В присутствии Николая Николаевича никто не осмеливался наговаривать на Руслану. Уверения лекаря в том, что девушке нужен свет и дневные прогулки оставались без внимания. Руслана словно подчинила себе разум Николы. Единственное, что сильно насторожило помещика, так это заверение повитухи, что роды могут пройти плачевно как для матери, так и для ребенка.

Тихон Гордеевич принес специальные щипцы и чемоданчик с настоями. Повитуха приказала горничной приготовить большой таз теплой воды и много полотенец. Руслана, у которой уже начались схватки, вцепилась руками в простыню и сжала зубы. Кожа ее покрылась мелкими каплями пота.

Николай Николаевич покинул спальню роженицы и стал бродить по коридору второго этажа. Он заламывал пальцы рук, и с каждым криком Русланы смотрел на двери комнаты таким взглядом, будто сам испытывал приступы боли. Со временем переживания помещика переросли в сильное раздражение. Он зашел в кабинет, и сильно пнул ногой диван. Ему хотелось быть рядом с Русланой, но Тихон Гордеевич настоял на том, чтобы Николай оставался за чертой комнаты.

Как и предполагалось, роды проходили трудно. Мокрая от пота Руслана сжимала зубы до хруста в челюсти, сдерживая крик, который все равно прорывался и распространялся по дому эхом. Девушка держалась мужественно, даже несмотря на то, что простыни под ней пропитались кровью. Ребенок выходил мучительно, буквально разрывая мать изнутри. Любая другая уже потеряла бы сознание, но Руслана, побледневшая до предела, крепилась из последних сил. В ход пошли щипцы, которые так предусмотрительно взял Тихон Гордеевич, и уже через несколько минут появился малыш.

Сначала он не произнес ни звука, чем немало обеспокоил повитуху и лекаря. Руслана, сорвавшая все связки, прохрипела что-то невразумительное и пальцами поманила к себе повитуху, державшую ребенка на руках. Та подошла к роженице и опустила маленькое тельце ей на грудь. Ребенок не дышал.

Какими-то нечеловеческими усилиями Руслана достала черную нитку, которая лежала под подушкой и несколько раз перемотала ей ручку малыша, сделала слабый узел. Тихон Гордеевич и повитуха застыли, наблюдая за этим странным ритуалом. Не отрывая взгляда, Руслана смотрела на ребенка блестящими от лихорадки глазами. Еле шевеля потрескавшимися губами, она что-то прошептала и сделала еще один узелок. Вдруг ребенок зашевелил ручкой, а затем послышался первый, столь желанный крик. Малыш ожил, и тут же был взят повитухой на руки.

Теперь пришла пора приводить в чувство Руслану. Роженица, как только малыша забрали у нее, лишилась сознания. Тихон Гордеевич отправил повитуху с ребенком к помещику, а сам принялся штопать раны несчастной. Ее состояние было критическим, а значит, Руслана могла отправиться на тот свет в любую минуту. Лекарю приходилось сталкиваться с подобными случаями, поэтому теперь все зависело только от сил Русланы.

Дальше оставалось лишь молиться и ждать. Тихон Гордеевич поменял полотенца, обтер пот и кровь с тела страдалицы и покинул покои. Он нашел Николая Николаевича в кабинете, на его руках сопел новорожденный. Помещик поднял глаза и тихо сказал:

– Это мальчик.

– Мальчик, – подтвердил Тихон Гордеевич. – Примите мои поздравления. Как назовете сына?

– Виктор, – произнес Николай.

– Хорошее имя, – сказал лекарь, не зная, как ему объяснить всю сложность ситуации.

Но, Николай Николаевич, то ли предчувствуя беду, то ли уже зная о критическом состоянии жены, спросил: