Пари за гранью бытия

Женщина снова пожала плечами и направилась в дом. Зайдя внутрь, она прошла в гостиную. Как и все комнаты в доме, гостиная имела прямоугольную форму, без каких-либо выступов или закруглений. Дальний угол перегораживал камин, стену полностью занимал огромный плазменный телевизор. Посреди комнаты стоял дубовый стол с резными ножками, на который с улицы перекочевали белоснежная скатерть, чашки, пирог и сласти. Вокруг стола громоздились массивные стулья, на одном из которых сидела Егоровна. В жилище большого человека маленькая женщина затерялась, как муха в картонной коробке.

– Ну что? – Егоровна тревожно подняла глаза на дочь.

– Сидит в кресле, дуется, – устало произнесла Лена.

– А к столу придёт?

– Нет. Сказал, сами пейте свой чай.

– Ну и ладно, – повернулась к телевизору мать. – Посидим, подождём. Со стола убирать не будем. А то придёт, скажет – опять накрывайте. Чёрт его знает, твоего мужа, что ему в голову стукнет! А мы опять бегай, как две савраски!

– Да уж! – Дочь тоже присела на стул и уставилась в телевизор.

С огромного экрана что-то вещал Борис Николаевич Ельцин. Невнятная речь резала слух, оплывшие щёки совсем заслонили щёлочки глаз. Распухший нос, некогда подкорректированный пластическими хирургами, краше не стал.

– Совсем плохо выглядит Борька-то, – кивнула Егоровна в сторону главы государства. – Вконец уж спился. Всю страну развалили, разворовали, а он знай – водку хлещет. Выбрали на свою голову президента.

– Мам, ладно тебе, – махнула рукой Лена. – Страну развалили… Тебе-то от этого хуже стало, что ли? Ты что, плохо живёшь?

– Хорошо живу! – воскликнула мать. – Лучше некуда! Барину, мужу твоему, каждый день в пояс надо кланяться. А у меня тоже гордость есть! Была бы возможность достойно жить, хрен бы вы меня здесь вместо прислуги держали!

– Тише, мам, – зашипела Лена, – с ума сошла? Если услышит, озвереет!

– Да не услышит, не бойся, – успокоила Егоровна дочь, – вон он сидит, я его в окошко вижу.

– Охранники могут зайти, – продолжала шипеть Лена. – Узнают – донесут!

– Охранники уехали уже, – ответила мать. – Машину помыли и уехали.

– Точно?

– Точно!

Дочь облегчённо вздохнула и с укоризной взглянула на пожилую женщину.

– Как ты можешь такое говорить, мама? – произнесла она. – Сколько я сил потратила, чтобы уговорить Стёпу взять тебя сюда! А ты всё недовольна. Чем тебе тут плохо? Живёшь на свежем воздухе, со всеми удобствами, ешь что хочешь и сколько хочешь!

– Ты ещё будешь меня куском хлеба попрекать! – проворчала Егоровна. – Я всю жизнь провкалывала, вас с Виталькой вырастила и чего дождалась на старости лет? В приживалках живу у зятя, из милости! Домработницу из меня сделали! К кастрюлям приставили! И я ещё должна за это спасибо сказать?

– Во-первых, мама, – Лена говорила, всё время тревожно поглядывая в окно на сидящего под сосной супруга, – никто тебя не попрекает. Во-вторых, растила ты нас не одна. У тебя вообще-то муж был, если помнишь.

– От вашего папеньки никакого толку никогда не было! – продолжала бухтеть Егоровна. – Много он вами занимался? А, вспомни? Уроки хоть раз проверил? Хоть один выходной с вами провёл? В цирк, в кино сводил? А когда вы с Виталькой грудными были, он ни одной пелёнки не постирал, ночью ни разу не встал, если плакали! Считал, что не мужское это дело – с сопливыми детьми возиться. У него занятия поинтереснее находились – театры и любовницы.

– Но ведь он деньги зарабатывал, мама!

– Да, – согласилась Егоровна, – морским офицерам тогда много платили, денег нам хватало. На зарплату медсестры я бы вас в таком достатке не смогла вырастить. Потому и терпела всю жизнь выходки вашего папеньки.

Лена пристроила стул так, чтобы получше видеть в окно мужа, и спросила:

– А что, ты считаешь, тебе было бы лучше развестись с отцом?

– Тогда я так не считала, – вздохнула мать, – жила с ним ради вас, о себе не думала.

– И что? Разве это плохо – жить ради детей? Я тебя не понимаю, мам!

– О себе тоже надо думать, – ответила та, – о собственном достоинстве. Иначе всю жизнь будешь пресмыкаться. И я – тому пример. Сначала отец твой власть надо мной имел, а теперь вот зять то же самое делает.

– Мама, не надо всё так воспринимать, – принялась Лена её уговаривать. – Ничего ужасного в твоей жизни не происходило и не происходит. Ну, развелась бы ты с папой, и дальше что? Влачить полунищенское существование, одной, с двумя детьми? Квартиру бы пришлось разменять, офицерских продуктовых пайков не было бы. В очередях за колбасой стоять – это что, жить с достоинством? А смогли бы мы с Виталиком высшее образование получить? Неизвестно.

– А на хрена тебе твоё высшее образование? – грубо спросила Егоровна. – Вот выучили тебя, и что? На втором курсе замуж выскочила, на третьем родила. Еле до диплома тебя дотянули, мучились сколько. А толку? Сколько ты по специальности проработала? Дома сидеть и борщи варить можно и без института!

– Да, мама, – вспылила Лена, – я сижу дома и варю борщи! Потому что я замужем за человеком, который может меня обеспечить! Потому что я не хочу преподавать в школе за тысячу рублей в месяц! Потому что я не желаю тратить свои нервы на полудебильных детей, которых интересуют только жвачка, кола и мультфильмы про черепашек-ниндзя. Хочешь, чтобы я развелась с мужем и пошла работать учительницей? А как мы будем жить, мам? Нам тогда придётся переехать обратно в свою квартиру! А там живёт Вера с мужем и ребёнком! Забыла? Хочешь ютиться впятером в трёх комнатах? А если Вера ещё родит?

– У Веры есть муж! – тоже повысила голос Егоровна. – Вот пусть он и обеспечивает свою семью жилплощадью! А не пристраивается жить в моей квартире!

– Мама, пожалей Веру! Где её муж возьмёт квартиру? Ну где?

– Я не обязана об этом думать! – Голос матери сорвался на крик. – Пусть снимает, пусть катятся к его родителям!

– Да, мама, давай, выгони родную внучку на улицу! – всплеснула руками Лена. – Пусть в подворотне живет, а ты будешь жить одна в трёхкомнатной квартире и думать о своём достоинстве! Только вот на какие деньги ты будешь жить, а? На свою грошовую пенсию? С раннего утра будешь бегать по булочным, выискивая хлеб подешевле? Ходить в дырявых туфлях? Латать старые платья? Так ты сохранишь своё достоинство?

Мать сгорбилась, закашлялась, взгляд её потух. Затем скрипучим голосом произнесла:

– Вот и не спрашивай больше, Лена, хорошо ли я живу. Всю жизнь медсестрой проработала, с самой юности. В войну ещё, девчонкой сопливой, санитарам помогала, бинты стирала. И чего дождалась на старости лет? Копеечной пенсии, на которую прожить невозможно… И ту государство не выплачивает, с декабря вон ни рубля в сберкассе не дали. А президенту нашему хоть бы что! Только водку жрёт с утра до вечера, а на простой народ плюёт! Харю жирную откормил… У, сволочь! – Егоровна погрозила кулаком в сторону вещающего с экрана телевизора Бориса Ельцина. – Старики в нищете живут, кругом одно ворьё, бандиты и пьяницы. Людей до нитки обобрали! Где моя пенсия? Где, а? – вопросила пожилая женщина главу государства, как будто он мог ей ответить. – Пропил её небось гад… Как же тут с достоинством прожить? Вот и остаётся только – перед богатеями на коленях стоять. Сколько лет уж перед зятем на коленях стою и помру, видать, на коленях.

Егоровна обратила взгляд на дочь.

– И ты, смотрю, такая же. Вся в меня. Муж тебя вместо прислуги держит, а сам по любовницам бегает. А ты терпишь. Нет у нас в роду гордых женщин. ..

Лена вздрогнула, но справилась с собой, подошла к матери, обняла её за плечи и тихо сказала:

– Мы хорошо живём, мама. Да миллионы женщин посчитали бы за счастье оказаться на нашем месте. У нас есть огромный дом, есть достаток. Мы не заботимся, где нам спать, как согреться зимой, где взять еду. У тебя двое замечательных детей, двое внуков, правнук. Все здоровы, все пристроены. Да, нам с тобой приходится убирать в доме и варить еду. Но все женщины делают это и не считают себя прислугой. А насчет любовниц, так это всё сплетни. И папа тебе не изменял, и мой муж мне не изменяет. Это всё бабы от зависти брешут.

– Да, действительно, бог с ним, – вздохнула Егоровна, – и уберём, и приготовим. Но хоть бы отношение человеческое было. А то как собачек шпыняет.

– Мам, не выдумывай. – Дочь слабо улыбнулась. – Тебя Стёпа вообще не трогает. Если кому достаётся, так это мне. А я терпеливая, мне всё нипочем.

Женщины замолчали.

– Лен, – подала голос Егоровна. – А почему Степан Верке квартиру не купит?

– Не задавай глупых вопросов, мама, – ответила та. – Потому что Вера – не его дочь.

* * *

Васильич просидел на воздухе где-то около часа. Ему хотелось прогуляться до моря, разуться, потрогать ногой мягкие волны. Но очень уж лень было вставать. Его стало клонить ко сну. Побоявшись заснуть прямо на улице, хозяин усадьбы сделал над собой усилие и поднял тяжёлое тело с кресла. Дойдя до дома, он ввалился в гостиную и, узрев жену, стоящую у окна, капризно протянул:

– Ле-ен, спа-ать хочу!