Найденная

– Не будет, – ответил он.

Эх, до чего нехорошо вышло. Настолько худые знаки Орловское станет обсуждать месяцами. Здесь все и сразу: и несостоявшееся крещение, и выброшенный из повозки младенец, и второе его чудное спасение. И уцелевшая «фрязь»: прямо сейчас на пригорке кто-то громко сказал, что иноземная ведьма кобылу попортила.

– Зашиблась! Зашиблась насмерть! – воскликнули от обломков.

Посмотрев туда, Орлов увидел, как мокрое и пестрое с усилием вытянули на берег.

– Анфиса померла!

Кормилица. Стыдно, но в суете Орлов и не подумал о ней. Хотя он ее и сгубил, забрав из деревни и взяв в эту поездку. А ведь у нее остался младенец.

Орлов побрел к обломкам.

– Эх, барин-барин! А говорил я: на кой брать Ночку? – сокрушался конюх.

А всего-то ведь и хотелось, что чинно, торжественно, празднично ввести в мир новую жизнь – и слегка еще щеголем по деревне проехаться. Все рабочие лошади в поле, тихий мерил захворал, и стояли в конюшне только Рыжая да эта Ночка. Еще ни разу пользы не приносила, а пора бы. Давно куплена и наверняка пообвыклась – вот и решил Орлов, что дворовые преувеличивают ее дурной нрав.

А вот сама Ночка: щиплет траву на пригорке. Спокойная. Узнала Орлова и потянулась к нему. Погладить или же пристрелить?

– Денег на похороны дам. И семье, – обещал Орлов толпе.

Деревенские отвечали неодобрительным гулом, напоминая, что совсем недавно барин уже говорил те же слова. Обещал помочь семье плотника в тот самый день, когда нанял Анфису.

Глава 9. Неигранная колода

Ведьмы, живущие за окраиной, не иначе как пробрались к ней на огород и засыпали его дьявольским семенем, навели проклятье. И теперь никогда не знать ей покою.

– Что это значит, Пелагея? – собрав силы, мысленно кричала Алена. – Что не так с твоим огородом?

Пелагея злилась, ухала, стучала в висках, металась. А потом пропала. И Алена – именно она, а не барыня – оказалась в своей горнице на кровати.

Но как это произошло? Надо вспомнить, надо понять. Так… После полудня на двор вывели черную кобылу Ночку. Красивую, статную, но с норовом. Алена раньше ее заприметила, и пару раз заходила на конюшню поглядеть и побаловать яблоком да куском сахару. Сначала кобыла фыркала и била копытом – не обманулась обличием хозяйки, чуяла чужачку. Но потом присмирела, ржание стало приветственным. Может быть, поняла, что приглянулась Алене. И вот на этой кобыле барин с ключницей и кормилицей собрались, как сказала кухарка, крестить младенца в деревню.

Как отправились, Алена собрала узел с барыниными украшениями и ловко спрятала под отошедшей половицей у входа. Удобнее будет вынимать перед тем, как вынести из имения и перепрятать, а пока пусть полежит до ночи. А после Алена решила раскинуть карты, благо, у кухарки нашлась неигранная колода. Она спрашивала о будущем, но ответ и озадачил, и не порадовал: козни, обман, страстная любовь, потеря – но это все ерунда, потому что потом карты сказали о смерти. И выходило, что мертва сама Алена. Причем не в будущем, а уже.

– Врете вы сегодня! Не мои, вот и врете, – она со страхом швырнула карты.

Желала бы так легко отбросить и их прогноз, но он из головы все не шел. Алена задумалась о смерти: что там за порогом? Вспомнила о крестьянке в амбаре, а потом случилось как-то само собой – не понадобились ни зеркало, ни травы, ни заклятья. Пелагея, к сумеркам помянутая, сама пришла к Алене с рассказом про огород. А после – раз, и Алена лежит в своей горнице. Глаза открыла, но шевельнуться не может.

– А уже после, не успели порадоваться спасению, узнаем: кормилица наша насмерть разбилась, – мерещится или и вправду голос барина?

Встать бы, выглянуть – но тело не слушается, лишь глазами Алена может ворочать.

– Анна, возьмите ребенка, пожалуйста, – и снова барин?

Любопытство разбирало сверх мочи. Но, сделав над собой огромное усилие, Алена смогла только дунуть. И привлекла внимание большого серого кота, которого, когда он только родился, упросила не топить и назвала Дымом.

Муркнув, он прыгнул ей на грудь и стал топтаться, выгибая подушечки лап – месил тесто.

– Брысь! – попыталась сказать Алена, но лишь шевельнула губой.

Дым как будто услышал: прыгнул на сундук у кровати и свалил тяжелый подсвечник.

– Что это? – спросил барин.

– Ничего. Домишко ветхий, половицы скрипят.

Упавшая свеча подпалила пеструю занавеску, но на помощь никак не позвать.

– Файер! – непонятно воскликнула ключница.

– Что? О, мы горим!

Миг – и вода из кувшина потушила огонь.

– Ветер сбросил свечу, – сказала Таисия.

– А что у вас там? – занавеска приоткрылась.

Да, слух не обманул – и правда барин. В грязи, истерзан, исцарапан, правая рука обмотана тряпками и висит на перевязи.

– Сестрица наша хворает, – тонкие пальцы Таисии хотели вернуть занавеску на место, но барин не позволил. Белело в проеме его лицо, рядом – ключницыно, и ниже – младенца в свертке.

– Ммммм, – внезапно губы Алены ожили.

– Бредит, – объяснила Марфа. – Лихорадку схватила Аленушка, уже неделю лежит.

– Младшенькая, – уточнила Таисия.

Барин зашел в горницу, следом ключница, словно боясь потерять его из виду.

– Худо ей, – отметил он. – Вся в поту.

Алена и сама ощущала на лбу, щеках и груди холодные капли.

– За лекарем хоть бы послали. За настоящим.

Марфа вздохнула.

– Конюха-то моего погляди, – сказал барин, выходя.

А Таисия, наклонившись, прошипела в самое ухо:

– Как ты это сделала? Мы тебя не звали!

«Не знаю», – хотела ответить Алена. Но получилось только: – Мммм…

– Вот же чертова девка! – тетка рисовала в воздухе перевернутый крест. – Нечестивый господин, услышь мой призыв…