Что скрывает снег

– А ну ишь!

– Не буду, – Варя демонстративно поджала губы. – Фу! Невкусно! Хочу кулебяку!

Нянька продолжила прерванное занятие.

Девочка набрала полную ложку пресной пшенной размазни и вылила на пол.

– Хочу кулебяку!

Нянька встала, деловито накинула засаленный, многократно латанный тулуп, сняла с печи детскую шубку и направилась к своей уже примолкшей подопечной.

– Куда мы идем?

Расторопно вставляя руки в рукава, Павлина невозмутимо отвечала:

– Отведу-от тебя в лес и сдам катам. Оне ужо ждать притомились.

Глаза девочки округлились от ужаса.

– Не надо!

– А они тебя – хоп – на палку – и в огнище. Сжарят – станут исть.

– Не хочу! Хочу кашу, – Варя, готовясь разрыдаться от ужаса, цепко схватилась ручонкой за угол стола.

– Цц, надо. Кто кашу не ист – того каты идят.

– Няяя…

Хлипкая дверь, по обыкновению не запертая днем на засовы, отворилась. Она была открыта – однако без стука входили только свои. Вчерашние дядьки – длинный и короткий, белый и черный – к своим точно не относились.

– А вы, вижу, уходите, – неприятным голосом заявил длинный, бесцветный, безликий – тот, что вчера так грубо разговаривал с нянькой.

Черный, мохнатый снял шапку. Одна его рука висела на перевязи.

Варя вспомнила, что намедни он ей очень понравился. Вечером она все выспрашивала Павлину, может ли черт быть добрым. Та ругалась – негоже в ночи поминать нечисть.

– И тебе не хворать, – проворчала, не оборачиваясь, Павлина.

– Мы идем к катам, – ответила Варя.

Нянька странно на нее взглянула и неестественно улыбнулась гостям:

– Ишь чего выдумала. Не слухайте ее, барыны, дите ж…

– Н-да? И куда ж вы собрались? Девочка?

– В лес.

– Хворосту набрать, – продолжала льстиво растягивать губы Павлина.

Визитеры переглянулись.

– Думаю, сударыня, вам, после того, как мы осмотрим вещи господ Вагнеров, придется проследовать с нами в управу и кое-что обсудить.

Варя чувствовала на своей щеке участившееся дыхание няньки.

– Покажи, где вещи твоих хозяев.

Павлина распахнула дверь в единственную комнату.

– Все там. Поглядьте.

Полицейские проследовали в помещение, прикрыв за собой дверь. Раздались шум выдвигаемых ящиков, шорох разбрасываемых вещей и треск разбиваемых досок.

– Ить ироды, – прошептала нянька.

– Смотри, Ершов!

– Что это? Потайной ящик?

– Да нет же! Смотри сюда!

– Это же… Но этого просто не может быть. Это же все меняет!

– А вот еще… И еще…

– Значит, все вышло совсем не так, как мы полагали. Хм, а кто первый заговорил об этом?

– Ты меня спрашиваешь?

– Оставьте, не до того сейчас!

Шорохи продолжились.

– А это что… Посмотрите-ка.

– Похоже на кровь.

– Уберите оттуда свои пальцы, Деникин. Снова все испортите! Аккуратно сложите – ведь я же все объяснял…

Через несколько минут визитеры потребовали суконный мешок. Свалив туда вещи папеньки, они, совместно держа свою ношу, едва ли не бегом покинули дом. На прощанье не сказали ни слова.

И даже про прогулку с Павлиной в спешке забыли.

***

Миллер встал задолго до рассвета. Он велел приготовить кофе, и, не зажигая огня, устроился в кресле напротив телефонного аппарата – прибора, позволявшего передавать голос на большом расстоянии. Во всем городе таких имелось лишь три. Один – у Миллера, другой – в резиденции генерал-губернатора, и третий – у купца Перова-старшего.