Мемуары непрожитой жизни

Однако выяснилось, что набор в класс аккордеона к тому времени уже закончился и набирались ученики только в класс фортепиано. Еще позже выяснилось, что преподавание велось сразу по нескольким дисциплинам: общий курс фортепиано, история музыки, сольфеджио и хор. Всем этим нужно было заниматься каждый день после уроков, и ученице первого класса было просто не потянуть такую нагрузку. Но тогда мы об этом не думали, и вскоре в нашей комнате в коммунальной квартире появилось громоздкое черное полированное пианино, взятое напрокат.

Преподавательницу общего курса фортепиано звали Екатерина Владимировна Кочерян. К тому времени я уже знала, что в состав Советского Союза входят пятнадцать социалистических республик и если фамилия человека заканчивается на -ян, то этот человек приехал из Армении. То есть моя преподавательница в моем представлении была армянкой. Уже на втором занятии выяснилось, что заиграть на фортепиано так же хорошо, как мама играет на аккордеоне, мне придется не скоро. Сначала пришлось играть скучные гаммы. Где-то на десятом занятии я выучила «Во поле березка стояла».

История музыки и сольфеджио – дисциплины, на которых всегда хотелось спать. И там, и там мы писали в тетрадях, что порядком надоедало мне еще в школе. На истории музыки я узнала, что один из корней в слове фортепиано – piano. Что такое корень? Корни мы в первом классе еще не проходили. Этот корень очень напоминал слово «пьяный», и я внутренне улыбалась этому.

Вообще у меня в то время появилась какая-то внутренняя улыбка. Я как будто улыбалась, а как будто и нет. Потому что надо было соблюдать дисциплину и этикет. Громко смеяться – это нарушение дисциплины и этикета, за это запросто могли одернуть. А так можно просто смеяться про себя – никто и не заметит.

На первых занятиях хора я внутренне насмеялась от души. Для начала преподаватель сообщил нам, что мы теперь «хористы». «Хористы» – новое для меня слово, и оно прочно ассоциировалось с моим игрушечным резиновым хорьком, которого я когда-то прятала в больнице за батареей. Потом стало еще смешнее и чуднее, так как нас стали учить правильно открывать рот. «А-а-а-а-а», – показывал преподаватель, широко открывая и растягивая рот, при этом он и правда становился похожим на моего резинового хорька, которому я в детстве растягивала мордочку во все стороны. «О-о-о-о-о-о», – рот преподавателя сворачивался в трубочку. Я была самая младшая в группе и, внутренне смеясь, наблюдала, как старшие мои товарищи, относясь к делу совершенно серьезно, старательно корчили гримасы. Я тоже старалась изо всех сил: корчила страшные рожи, не произнося при этом ни звука. В общей какофонии, издаваемой нашим «хором», моего саботажа, казалось, никто не замечал.

Хранилище памяти бабки Нины. «Мне сказали, что ты очень тихо поешь. Нужно петь громче, чтобы тебя все услышали. Не бойся, у нас у всех хороший голос. Это наследственное».

На следующем занятии хора, как только мы приступили к распевке, я старательно свернула губы трубочкой и заорала во всю глотку: «О-о-о-о-о!!!»

Мои занятия музыкой закончились несколько неожиданно и обескураживающе. Просто моим родителям сказали, что я плохо занимаюсь в группе, никакого прогресса не показываю и, в целом, я – бесперспективный в музыкальном отношении ребенок. Пианино было сдано обратно в бюро проката, а мне на память осталось умение играть «Во поле береза стояла».

Мясорыбный суп

Как я уже говорила, бабка Нина в силу своей работы ревизором на поездах дальнего следования имела знакомых проводников по всему Союзу. Это способствовало тому, что на нашем столе появлялись дефицитные продукты и вещи из самых разных уголков страны. Наша соседка тетя Аня Асолоткина за глаза называла бабку Нину спекулянткой.

Так, например, у бабки Нины были хорошо налажены связи с Прибалтикой. На день рождения мне всегда привозили прибалтийскую «Фанту» или «Пепси» в маленьких стеклянных бутылочках. Некоторые мои сверстники в те времена даже слова «Фанта» не знали, а я знала, что это газированный напиток с апельсиновым вкусом. Уже на второй год моего обучения я выросла из коричневого форменного платья, которое мне купили к первому классу. На замену бабка Нина раздобыла мне форму из Прибалтики синего цвета (в Прибалтике школьные платья для девочек были синие), и я щеголяла вроде бы в форме, а вроде бы и нет, но никто не мог ко мне придраться. В то же время в Прибалтике начали делать пастеризованное молоко в маленьких пакетиках. Я его очень любила – у него был особенный вкус.

Также хорошо был налажен канал доставки продуктов из Крыма. Проводники прямо с поезда ведрами продавали абрикосы, клубнику и черешню. Мы с мамой и бабкой Ниной любили делать абрикосовое варенье с давлеными косточками – если расколоть абрикосовую косточку, то внутри находится мягкое зернышко, которое нужно раздавить на мелкие кусочки и высыпать в варенье.

В грибной и ягодный сезон бабка Нина всегда напрашивалась на ревизию в поезда, идущие в Карелию. Там, под Петрозаводском и Кандалакшей, как она рассказывала, можно было выйти и за пятнадцать минут насобирать ведро грибов, причем отборных белых. Она приезжала очень довольная, но все время жаловалась кому-то по телефону: «Я работаю из ночи в ночь, из ночи в ночь».

Помню, однажды кто-то привез бабке Нине из Карелии форель (Карельский перешеек еще славится своими рыбными запасами).

Хранилище памяти бабки Нины. «Я в тот день решила сварить щи. Поставила мясо в воде на газ, походила по квартире, а потом глядь – в холодильнике форель лежит. Ну, думаю, уха из форели – поистине царское блюдо, сварю-ка я уху. А про мясо-то и забыла! Почистила рыбу, все чин чином, положила в кастрюлю и давай заправлять…»

Первой этот суп попробовала мама, и ей показалось, что у ухи странноватый вкус. Бабки Нинина ошибка, конечно, была обнаружена, но она делала вид, что все в порядке – не выбрасывать же дорогой продукт! После того, как все раскрылось, я сразу наотрез отказалась есть уху. Я и так-то не любила суп, а тут еще представилась такая возможность отказаться по не зависящим от меня причинам.

Так было сказано новое слово в кулинарии.

Мечта стать Штирлицем

Я внимательно, серию за серией, смотрела «Семнадцать мгновений весны». Не помню, какой у нас тогда был телевизор, но точно черно-белый, и фильм был черно-белый. Мне очень нравился Тихонов в роли Штирлица. Собственно, я не знала, кто такой Тихонов, мне нравился сам Штирлиц. Он был очень умный, хитрый и обманывал врагов-гестаповцев. И, что интересно, он был самым главным и у наших, и у фашистов. Я неожиданно решила, что когда вырасту, тоже стану Штирлицем. Не разведчиком, а именно Штирлицем. Интересно, а девчонок засылают к врагам? Конечно, засылают, ведь заслали же радистку Кэт. Но радистка Кэт совсем не интересная: какая-то странная, и рожать ей не вовремя приспичило. Не могла подождать, пока война закончится. Из-за нее столько неприятностей у Штирлица!

Очень скоро после этого наша учительница Марина Ивановна озадачилась вопросом: кем детки хотят стать, когда вырастут? Мы по очереди вставали из-за парт и рассказывали, кем хотим работать, когда станем взрослыми. Почему-то все повально хотели стать космонавтами. Меня удивляло, что моя мама так сильно хочет стать железнодорожником, что учится в институте по ночам уже который год, а среди моих одноклассников желающих стать железнодорожниками не нашлось вообще.

Дошла очередь и до меня. И я, честно глядя в глаза Марине Ивановне, сообщила: «Я хочу стать учительницей в младших классах, как вы, Марина Ивановна».

Марина Ивановна была довольна.

Наша опора и надежда – КомСоМол

Во всякой порядочной советской школе из учеников была сформирована дружина. В состав дружины входили отряды-классы, а внутри отрядов, как я и писала ранее, были звенья по десять человек. Органом, управляющим дружиной, был совет дружины. В нашей школе совет дружины возглавляла самая главная комсомолка – Катя Кашенцева. Какие вопросы решал совет дружины, для меня до сих пор остается тайной, потому что к тому времени, как я собралась стать комсомолкой, вся советская система вместе с идеологией благополучно развалилась.

Во всякой порядочной советской школе также были введены дежурства старшеклассников на проходной во время утреннего прибытия учеников на уроки и переменах. Ученики старших классов по очереди приходили в школу раньше всех, чтобы повязать на рукав красную повязку с надписью «дежурный» и встать на входе в учебную часть. Основными обязанностями дежурных были проверки наличия сменной обуви у учеников младших классов и регулирование перемещения учеников на улицу и обратно в школу во время перемен с целью предотвращения прогулов. Но были и другие обязанности, исполнение которых шло гораздо бодрее и веселее.

Ученикам младших классов заботливые родители выдавали деньги для того, чтобы они могли купить что-то вкусненькое в буфете. Мне выдавали каждый день по десять копеек, из которых пять копеек уходили на пирожок и пять копеек – на компот. Однако уже в первом классе я заметила, что не все ученики младших классов доносили денежки до буфета. На входе в учебную часть дежурные устраивали поборы с малышни. За отсутствие сменной обуви или за разрешение лишний раз выскочить на улицу нужно было вносить плату в карман дежурных.

К счастью, у меня все было в порядке со сменной обувью, а выйти из учебной части мне понадобилось всего один раз. В тот день ко мне приехала бабка Люся из Горелово и привезла пирожки для всех учеников моего класса. Она сидела в гардеробе школы и поджидала, когда я выйду из учебной части. Разумеется, на выходе стояли два недоросля, ранее замеченные мною в поборах. Но денег у меня с собой не было. Напрасно я их уговаривала выпустить меня в гардероб: дежурные были непреклонны. Пришлось сбегать в класс и занять у Юльки Безверховой пять копеек для того, чтобы выйти. Добрая бабка Люся со своими пирожками провожала меня обратно до учебной части, и недорослям-дежурным досталось еще по два пирожка сверх уплаченных мною пяти копеек. Хорошо, что хоть за вход платить не пришлось.

Мое предательство

Юлька Безверхова жила в общежитии рядом с моим домом. Ее мама работала на ткацкой фабрике имени Анисимова, а отец был дальнобойщиком. Он был сурового нрава и побивал Юльку за мелкие провинности. Один раз я была у нее в общежитии. Помню большие коридоры, еще больше, чем у нас коммунальной квартире, вдоль которых было множество дверей, ведущих в комнаты, большую обшарпанную кухню, где за каждой газовой плитой были закреплены жильцы, имеющие право пользоваться конкретной плитой. На веревках в коридоре и кухне висело выстиранное белье. Туалет был вообще только один на весь этаж, причем комната Юлькиной семьи находилась как раз у туалета, что способствовало распространению туалетных запахов прямо в жилое помещение. Ванны или душа, как и у нас, не было вообще. Бабка Нина говорила, что Юлькино общежитие – рассадник алкоголизма, и запрещала мне туда ходить, поэтому я была у Юльки в гостях только один раз, а она у меня – часто.

Однажды мы вместе с ней ходили в гости к Марине Боровских, девочке из нашего класса, которая жила в отдельной четырехкомнатной квартире. В этой квартире мы чувствовали себя, как гости из далекой глубинки, пришедшие в Эрмитаж или в Русский музей. Для нас было открытием, что некоторые люди живут в отдельных комнатах и имеют собственный туалет и ванну для своей семьи. Я, как водится, в очередной раз проявила нездоровый интерес к туалетной комнате. Мне впервые удалось увидеть фаянсовый бачок с боковым рычажком для слива на уровне моего пояса. До этого я видела только пластмассовые бачки с веревочкой. Юльке тоже было все в новинку, но она не подавала вида.

Вообще Юлька Безверхова была очень самостоятельным маленьким человеком. Например, когда я пришла к ней в гости, она самостоятельно налила воду в пузатый металлический чайник со свистком и, опять же, самостоятельно поставила его греться на газовую плиту. Мне в этом возрасте еще не разрешали иметь дело с газом. Затем Юлька порылась в деревянном ящике за окном и без разрешения достала банку варенья. Вскоре мы уже пили чай, налив кипяток из этого самого пузатого чайника, и ели варенье, которое Юлька умело намазывала на куски булки, ею же самостоятельно и очень ровно отрезанные. Тогда же я узнала, что Юлькина мама уходит на работу очень рано, а отец часто бывает в рейсах, поэтому Юлька сама себе заводит будильник, сама рано встает, завтракает и идет в школу. Это ее и подвело.

Однажды Юлька проспала, на завтрак выпила чаю и съела кусочек булки со сгущенкой, не заметив, что ее длинные черные волосы окунулись в эту самую злосчастную сгущенку, и побежала в школу. На первый урок она опоздала, вбежала в класс запыхавшаяся, непричесанная, с распущенными волосами. Марина Ивановна, раздраженно постукивая указкой об пол, посчитала нужным долго и нудно выговаривать ей за опоздание. Вдруг она прервалась на полуслове, ее глаза округлились, и она закричала дурным голосом:

– Немедленно в медицинский кабинет!

Юлька Безверхова оторопела от такого поворота событий, но Марина Ивановна уже подталкивала ее к выходу. После их ухода в классе было высказано много версий по поводу предполагаемой Юлькиной болезни. Скоро все прояснилось. За дверью послышались визгливые голоса Марины Ивановны и школьной медицинской сестры, которая в свое время порадовала меня новым словом «ожирение»:

– Вши! Вы видели, у нее вся голова в гнидах! Прямо гроздьями висят!

– Что тут видеть? Вы знаете, в каких условиях живет их семья. Они неблагополучные. Наверное, никогда не моются.

– Она заразит мне весь класс!

Тут я поняла, что у меня появилось еще два новых незнакомых слова – «гнида» и «вши». Вернее, слово «гнида» я уже слышала. Его использовали как ругательство во время склок на кухне нашей коммунальной квартиры. Юлька Безверхова – гнида? С какой стати Марина Ивановна так ругается? Я зареклась опаздывать на уроки.

Дальше Марина Ивановна перешла к решительным действиям и отсадила нас с Юлькой Безверховой на последнюю парту. Но самый ад начался на перемене. «Они вшивые!» – выступал, как Ленин на броневике, вставший на парту Сережа Швидченко. – «Надо объявить им бойкот!» Дети обходили нас стороной и тихо, а то и громко перешептывались, повторяя слово «вши». На перемене мы с Юлькой стояли в школьном коридоре у стены в полном вакууме. Я терпела это ровно две перемены, а потом решилась и, не говоря ни слова, отошла от Юльки. После следующего урока пришла Юлькина мама и забрала ее домой.

История, конечно, полностью Юльку оправдала. Стоило ей помыть голову, чертова сгущенка смылась с волос и «гниды гроздьями» пропали. Но ее родителям пришлось отвести ее в кожно-венерологический диспансер, чтобы взять справку об отсутствии вшей, что заняло два дня. Оба эти дня я ходила в школу, и за мной прочно закрепилась кличка «Вшивая». Но и на этом история для меня не закончилась. Марина Ивановна заметила мое мелкое предательство и хотела собрать совет отряда, чтобы обсудить мое поведение. К счастью, до этого дело не дошло.

Юлька повела себя очень благородно. Возвратившись в школу со справкой, она подошла и заговорила со мной, как ни в чем не бывало. Но доверие было разрушено, и мало-помалу наша дружба сошла на нет.

5 сентября 2010 года

Юлька Безверхова умерла молодой. Несмотря на ежегодные угрозы педагогического состава оставить ее на второй год, она благополучно доучилась до девятого класса и, закончив его, сразу пошла работать в какую-то небольшую фирму помощником генерального директора. Она отрезала свои длинные волосы и сделала спортивную стрижку. Вообще у нее была очень спортивная фигура и шикарный пышный бюст. Так как мы жили рядом, то я часто встречала ее на улице. Она шла, в основном, торопливо, прижимая к груди папки с бумагами.

Мне удалось поговорить с ней перед самой смертью. Она рассорилась с родителями и в течение месяца снимала комнату в нашей коммунальной квартире. Я уже в ту пору была замужем и жила в другом месте, но в нашу коммуналку захаживала по делам и даже оставалась ночевать. Как-то я пришла и увидела Юльку, которая в совершенно ковбойском виде – в драных джинсах и клетчатой рубахе навыпуск – хозяйничала на нашей общественной кухне. Былое доверие вернулось к нам на один вечер, а может, просто Юльке было одиноко.

Хранилище памяти. «Я встречалась со своим начальником, только он был женат. Ты меня осуждаешь? Нет? Ну, и хорошо. Хотя мне вообще-то наплевать. Пусть меня осуждают. От меня отвернулись даже родители. Они живут по правилам, всегда так жили. И потом, им важно, что люди скажут. Отец выгнал меня из дому, ты же знаешь, у него крутой характер. Сказал: «Нечего цацкаться с женатиком». А я в это время уже была беременна, носила мальчика под сердцем. Мама пыталась заступиться, но кто ее послушает? Отец моего ребенка его рождения не захотел. Я уже не могла работать, должна была идти в декрет. На что жить – не известно. Пошла опять к родителям, но отец был пьян, избил меня очень сильно и выгнал снова. После этого ребенок перестал шевелиться. Я к врачу, и у меня диагностировали замершую беременность. Доставали моего ребеночка по частям. Сначала расчленяли, потом доставали. Хорошо еще, что я была под наркозом… После этого я смогла вернуться домой, уже без ребенка. Только нет мне покоя: снотворное выписали, а я не сплю. Мама уже шепчет потихоньку от отца: «Лучше бы ты родила этого ребенка». Вот решила уйти, теперь опять работаю, только в другом месте, и у меня есть деньги…»

Через месяц бомбой разорвалась новость – Юлька Безверхова умерла от передозировки наркотиков. Как это случилось, я не знаю, Юлька не была наркоманкой.

Мне девять лет

Девять лет – это не шесть. Я перешла в среднюю школу. Только нас почему-то перевели из третьего класса сразу в пятый. Формально мы учились одиннадцать классов, а по факту – только десять. Я подружилась с Лидой Смирновой, отличницей, у которой была собака – большой рыжий колли по кличке Лорд.

К этому времени я уже знала, откуда берутся дети и как их рожают. Меня немного смущало, что люди занимаются такими позорными вещами, но, с другой стороны, раз я появилась на свет, значит, мама тоже этим занималась, а мама не может заниматься чем-то плохим. Зато теперь мне стало понятно, что имеют в виду мальчишки, когда делают кольцо из большого и указательного пальца одной руки и просовывают в него указательный палец другой руки.

Мама моя успешно окончила институт, стала работать инженером на Октябрьской железной дороге, и я могла каждый вечер видеть ее дома. Кроме этой хорошей новости, была и еще немного грустная: когда мама защищала диплом, у нее начался псориаз. Псориаз – это такая кожная болезнь, которая возникает на нервной почве, и теперь красивые мамины руки и ноги покрыты противной шелушащейся коркой. Маму лечили, но безуспешно.