Тайна стеклянного склепа

За кулисами

– Как я рада вас видеть! – Голос мадам Бюлов был взволнован. – Это такой мощный шторм из прошлого! Где вы пропадали? В Китае? Индии? Я слышала, вы укатили в Бомбей. Вы так изменились! Это невероятно! Вас совсем не узнать – высокий, статный. Где ваши щеки? Вы были таким очаровательно кругленьким. А теперь же! От вас остались лишь ваши смешные барашки волос. И только легкая седина выдает возраст и морщинистый лоб. А в плечах столько силы! Ванечка был бы удивлен… До чего же я рада вас видеть!

– Взаимно, мадам, – проронил в ответ я. Я не знал, на чем остановить взгляд: на Элен, одетой в простое элегантное платье нежно-персикового цвета, с шиньоном чуть тронутых сединой волос, собранных под вуалетку, глядевшейся в своем наряде весьма необычно строго, или пустому креслу, где восседала прежде фигура Иноземцева.

– Месье доктор не пропускает представлений своей дочери, несмотря на… – Она запнулась, в глазах ее сверкнули слезы. – Я так рада вас видеть! – повторила Элен и коснулась глаз платком.

Я было открыл рот, чтобы учтиво ответить, но в сознание мое словно стрелой вонзилось это неожиданное: «своей дочери».

– Дочери? – едва ли не вскричал я.

– Да, а что тут такого? Зои – наша малышка, уже третий год исправно заменяет меня на выступлениях мадемуазель Габриелли. Ох, знаете, это так утомительно – переезды, гастроли, постоянный грим, напряжение… Она долго шла к триумфу, это была ее мечта – парить под куполом. Ей всегда нравился цирк. Семейный бизнес, так тут говорят. Забавно, не правда ли?

Я покраснел, улыбнулся, опустил голову, не зная, что и сказать.

– Конечно! Какой же я глупец, что не догадался сразу… – И снова покосился на пустое кресло справа.

Элен заметила этот многозначительный взгляд и немой вопрос, застывший в моих глазах, но промолчала. Вместо того чтобы удовлетворить любопытство старого знакомого, протянула руку.

– Идемте, Емельян Михайлович, мой хороший, я познакомлю вас с ними.

Ярко освещенные коридоры, ведущие в гримерные, были полны людей. Работники арены в ливрее времен Марии-Антуанетты, всюду снующие, выполняющие бесчисленное количество поручений, предпринимали недюжинные попытки увести толпу в холл. Толпа же супротив работникам Медисон-сквер-гарден пыталась пробиться к артистам. Атласные ленты, корзины с цветами, фигуры в пальто, фраках и объемные шляпки – все смешалось в единый многоцветный коловорот.

Наконец я оказался в тишине просторной комнаты, уставленной белой мебелью, две ее стены были сотворены из зеркал в золотых оправах. В углу – столик, заваленный красками для грима, палитрами, кисточками, пуховками, коробочками, шкатулочками, расческами разных размеров. За ним в белом пеньюаре и с сигаретой в зубах сидела девушка, поджав под себя ногу, и старательно отсоединяла черные косы от черных коротко стриженных собственных волос. Подле стояли три дамы и держали в нервных пальцах шпильки. На бесцветных от испуга лицах их было написано такое невероятное напряжение, будто их только что отчитал сам президент Соединенных Штатов.

Девушка осыпала дам отборной салунной руганью. Голос у нее был грубовато-сиплый.

Я застыл в недоумении, глядючи, как та, что была невесомой и воздушной феей Зои, дымя сигаретой, которую даже не потрудилась заправить в дамский мундштук, бормотала ругань и нервно рвала черные пряди из прически.

Элен Бюлов тихо и величественно, как лебедь, прошелестела на середину гримерки, что-то шепнула перепуганным дамам, и те вышли.

И только тогда я обратил внимание на фигуру в черном фраке в противоположном углу. Черную неживую фигуру, словно застывшую в ожидании очередного завода. В одной руке фигура держала белую маску с клювом, в другой – цилиндр.

И фигура эта оказалась вовсе не доктором Иноземцевым, хотя отдаленное сходство имелось в манере держать спину, плечи и голову. Оба одного роста и сложения, оба черноволосы. Но черный фрак поднял лицо и бросил взгляд, полный старательно упрятанной в глубинах души обиды. Ему было не больше двадцати пяти. В смуглом, узком лице с плотно сжатыми губами застыло какое-то удивленно-отрешенное выражение. Быть может, из-за изгиба бровей, придававшего ему сходство с Пьеро, может, из-за широко распахнутых глаз. В чертах угадывались восточные нотки – острые скулы и треугольная линия подбородка. Парень мог сойти за индуса или перса.

Девушка злобно косилась на него, он отвечал не менее яростным взглядом.

По всему было видно, что три дамы здесь были совершенно ни при чем, они просто подвернулись под руку, меж девушкой и юношей во фраке явно пробежала черная кошка, а быть может, даже случился электрический разряд, искусственно сотворенная молния. За мгновение до того, как Элен Бюлов ввела меня в дверь, разыгралась ссора. Которая оборвалась внезапным появлением мадам Бюлов, вынужденной играть роль миротворицы.

– Что стряслось, Зои?

– Они хотели оставить меня вовсе без волос, старые курицы! И без того я похожа на тифозную с этой прической. – Отбросила накладную косу на столик и добавила так же сквозь сжатые зубы, ибо не желала расставаться со своей сигаретой. – Погляди на него!

Элен обернулась к юноше и тепло улыбнулась ему.

– Что вы опять не поделили? Ну? Совсем как дети. Емельян Михайлович, знакомьтесь, это Давид. Старший ребенок и наша гордость. Настоящий ученый! Сегодняшнее представление – его сценарий и исполнение.

– Исполнение, – передразнила ее девушка, с силой выдирая из себя клок волос.

Юноша чуть наклонил голову и тотчас же ее выпрямил, нахмурив брови.

– А это – Зои, – продолжила Элен. – Младшая, страшная задира, вся в меня.

И с непринужденностью расхохоталась.

– А это – Давид, – снова передразнила ее черноволосая, оказавшаяся ужасно невоспитанной девушка. – Это – криворукий ублюдок, а не гордость.

И добавила по-русски, чего я ожидал меньше всего – и того, что услышу русскую речь, и то, что пойму ее, совершенно позабыв, что неплохо владел русским, прожив у господина Р. несколько месяцев.

– Ходячий справочник.

– Я могу идти? – не выдержал юноша. Оскорбление заставило его щеки моментально вспыхнуть недобрым румянцем. Кулаки с силой сжали маску и цилиндр, так что головной убор тотчас затрещал и сломался. Всем видом своим являл он немую, тщательно скрываемую и тщательно сдерживаемую ярость. Еще немного, и он бы накинулся на обидчицу, и спешил лишь затем покинуть комнату, чтобы не претворить в жизнь всем сердцем и душой желаемого.

Зои гипнотизировала его не менее ненавидящими глазами. И помедли он хоть мгновение, то сцепились бы оба, как кошка с собакой.

– Погоди, Давид… – взмолилась мадам Бюлов. – Так скоро? Господин Гершин хорошо знал месье доктора. Тебе не было бы интересно познакомиться с ним ближе, побеседовать?..

– Благодарю. В другой раз, – отчеканил тот. – Я выполнил свое обещание. Я могу идти?

Сложил изломанный цилиндр и маску на столике перед Зои и рванулся к двери.

Мадам Бюлов тяжело вздохнула, когда тот вышел.

– Ну зачем же ты так жестока?

Наконец Зои вынула изо рта сигарету.

– Все напрасно, мама, – заговорила она с торопливой резкостью, белея от негодования и выдыхая слова, как ледяные иглы, – ему не доставило ни малейшего удовольствия ни приготовления, ни само выступление, хотя мы, черт возьми, возлагали, большие надежды на то, что изменит свое мнение, когда услышит, как рукоплещет зал. Его это не тронуло. Завтра студенты бросятся разгадывать секрет заморозки фонтанов, но ему все равно! Зря мы повелись на его условия, написали на афише, что представление последнее и единственное. Он уцепился за это, теперь его нипочем не заставишь принять участие вновь.

С каждым произнесенным словом она отрывала прядку волос с головы. Это было странным зрелищем, составляющим странный контраст с грандиозностью и нежностью представления, демонстрированного ею менее часа назад, в котором воспевались Любовь, Жизнь, трепетное отношение к Природе.

– Он сказал так? – поспешно спросила мадам Бюлов.

– Он сказал: «Я не комедиант!» – бросила Зои. – Может, достанет с ним возиться, все равно что с малым дитем?

Зои была тоненькой девушкой невысокого роста, черноволосой, с чуть опущенными плечами. Издали ее можно было принять за мальчишку из-за несколько нервного и угловатого сложения. Она едва достигла совершеннолетия, но во взгляде ее и перекошенной в недовольстве линии крупного рта было больше брезгливости и яда, чем у иных дам почтенного возраста. Сходство с Элен Бюлов оказалось лишь работой грима. Подведенные веки, накладные ресницы, мягко очерченные губы – все это исчезло после умывания. Остались лишь черные глаза, принадлежавшие месье Иноземцеву, его же впалые щеки и недовольно перекошенное выражение лица, будто она только что лицезрела препарированную лягушку. От Элен Бюлов Зои взяла только аккуратный нос. Но если приглядеться, и тот был каким-то не таким: видимо, девушка успела его перебить. Может, в детстве упала с дерева, может, неудачное гимнастическое упражнение, а может, кто-то не стерпел обидных слов в свой адрес.

– Попроси кого-нибудь, пусть принесут виски, – пробурчала она.

– Зои! – воскликнула мадам Бюлов.

– Нет больше сил с ним возиться! Когда-нибудь я его убью, а сейчас – срочно мне бутылку.

– Зои! – с таким душещипательным материнским негодованием повторила Элен, так искренне всплеснула руками, что в сердце мое метнулось сомнение – была ли она вообще когда-нибудь той неуловимой Элен Бюлов, какой ее знали в девятнадцатом столетии, той невероятной, изобретательной, смелой и ничего не боящейся Элен Бюлов, которая могла одним забавным фокусом перевернуть жизнь множества людей с ног на голову?

Передо мной стояла мать, всем существом своим трепещущая в материнском порыве оградить дитя от капризного безумства. Ловкая и неуловимая Элен Бюлов осталась в прошлом веке, а в новый век ступила почтенная дама, радеющая за воспитание своих отпрысков. Радеющая и от души балующая. Одному Богу было видано, каких усилий стоило ей оставаться в этой роли успешной. Канатоходцу и то было проще удержаться под куполом цирка, чем матери, балансирующей меж непростым характером дочери и любовью к ней.

Мы покинули Медисон-сквер-гарден каким-то потайным манером. Всю дорогу Зои доказывала свое сумасбродство, а Элен Бюлов снисходительно и осторожно в нем участвовала. Не теряя самообладания ни на мгновение.