По любви

– Леопард нынче снова в моде! Вот с этим красным костюмом – вообще огонь…

– С красным? Я бухгалтер, а не клоун, – повторяю, как заведенная.

– Что ты бухгалтер, уже в курсе весь магазин. Примерь! И если не понравится – брать не будем.

А мне нравится! Мне, черт его дери, та-а-ак нравится! Я как будто и не я вовсе.

– И этот ремень. Он, конечно, капец какой дорогой, но эта талия стоит того, чтобы ее подчеркнуть.

Закусываю губу. Гоню от себя насмешливый голос матери…

– Ну, что скажешь? – сверкает довольно глазищами Настя.

– Ты почему в наш дом только в этом году переехала? – шмыгаю носом я.

Глава 4

Ставрос

– Вика где?

– Вика?! – возмущенно пыхтит Азаров. Потом выдыхает резко, понимая, что перегнул. Сжимает кулаки с силой. – Простите, Ставрос Агафоныч, но это все, что вас сейчас волнует? Мы в гребаном обезьяннике!

– Вот именно. Надо проследить, чтобы с Викой ничего не случилось. Она выглядела очень напуганной.

– Как и еще пара десятков детей вокруг! Может, вам стоило об этом подумать, прежде чем устраивать драку в парке аттракционов?!

Встаю. Красный туман перед глазами, конечно, уже не такой плотный, но до конца все ж не развеялся. И судя по тому, как меня подрывает, развеется он нескоро.

– Тот урод назвал мою дочь хачевским выблядком. И толкнул. Он ее толкнул, Никита Семенович. Восьмилетнюю, мать его, девочку.

Зубы сводит. Руки сжимаются в кулаки. Да, может, и перегнул. Но блядь. Забрало упало, когда увидел, что тот боров к моей маленькой дочери лапы тянет. Впрочем, даже с опущенным забралом я вполне осознавал, что делаю. Когда брызнула кровь, я испытал чистый, ни с чем несравнимый кайф.

– Ладно, что уж? – осекается Азаров. – А по поводу Вики вы не волнуйтесь. С ней моя жена. Ваш звонок нас с полдороги выцепил. Мы от родителей как раз с Ликой возвращались. А ведь мы вполне могли и до вечера задержаться! Неизвестно, сколько бы вам пришлось здесь тогда куковать.

– Спасибо, что оперативно приехал, – морщусь, потирая запястья. Никто со мной не нежничал, застегивая браслеты. Теперь неприятно ноет. – Она точно держится? – переживаю за дочь.

– Да. Чай с Ликой пьют возле дежурки на стульчиках. Болтают о своем, о женском.

Закатываю глаза. Да уж. А я малую хотел в кафе сводить. Вот тебе и провели время вместе.

– Что ж не выпускают?

– Небыстрое это дело, Ставрос Агафоныч. Вы мне лучше вот что скажите. Не могла ли это быть намеренная провокация?

Хм. Значит, не у одного меня мелькнула такая мысль. Пожимаю плечами:

– Как ты понимаешь, мне об этом никто не докладывал.

– На уголовку тянет, – отчитывает меня Азаров, как пацана. А я молчу. Потому что даже если так, ни о чем не жалею. Мудак заслужил и выгреб. – Мы, конечно, попытаемся замять…

– Это каким же образом? – заподозрив неладное, недобро сощуриваюсь.

– Как вариант – перекупим.

– Ни за что.

– Ставрос Ага…

– Ни! За! Что! Я не буду платить этой гниде.

– Назло кондуктору пойду пешком? – удивляется Никита моей принципиальности, как раз в тот момент, когда дверь в кабинет открывается, и хмурый дядька в форме бурчит:

– Николоу, на выход.

– Я могу быть свободен?

Дядька отрывисто кивает и пропускает нас с юристом вперед. Идем по пропахнувшему пылью и отсыревшей бумагой коридору к лестнице. На стенах ментовки огоньки. Сюрреалистическая картина. Спускаемся. Я впереди, Азаров тащится за спиной, капая мне на мозг:

– А если все эти попытки направлены на то, чтобы просто выдворить вас из страны? Вы же понимаете, что это теперь – раз плюнуть.

– Слушай, у меня тут немаленький бизнес. Ну, кто меня выдворит?

– В том-то и дело! Знаете сколько желающих оттяпать от вашего пирога? Не удивлюсь, если там и от миграционной службы желающие.

– Раньше до этого не докапывались, – пожимаю плечами.

– Так то раньше.

Слова Никиты Семеновича тонут в визге, с которым, завидев нас, мне навстречу устремляется дочь.

– Папочка! Папочка! – и ревет, ревет! За последний год она ужасно вытянулась и повзрослела, внутри оставаясь еще совсем ребенком.

– Привет, моя хорошая. Ну как ты тут?

– Я нормально. А тебя посадят в тюрьму? А меня? Меня тоже посадят? – ахает.

– Никто никого никуда не посадит. Добрый вечер, – максимально приветливо здороваюсь с Никитиной женой. Девушка идет за моей егозой по пятам. В джинсах, свитере под горло и пуховике. Видно, что и впрямь я парочку выдернул с отдыха. Сам Никита Семенович тоже одет кое-как. Ну и ладно. Я ему достаточно плачу, чтобы иногда подкидывать работенку по воскресеньям. Спасибо ментам, хоть позвонить дали.

– Машина-то ваша где? На стоянке в парке осталась?

Киваю. Носом зарываюсь в темные волосы дочки. Пусть у нас здесь огромная греческая община, друг у друга есть только мы. Случись что со мной, одна Вика, конечно, не останется, но…

– Все хорошо, мое сокровище. Все хорошо.

Викина мать погибла, когда ей было три. Несчастный случай. Катались на лыжах, упала, ударилась головой о каменный выступ. Мгновенная смерть, к которой нас ничего не готовило. Мы жили не очень хорошо, но такого я ей не желал – факт. Талия была дерьмовой женой. Ревнивой, холодной, всегда и всем недовольной, шумной. Она постоянно меня пилила. В основном за то, что много работаю и уделяю ей мало времени. А еще, что недостаточно нежен в постели и слишком активен. Особенно дерьмовые времена были тогда, когда у нас не получалось зачать ребенка. Иной раз неделями секса было не допроситься. А потом он стал регулярным. Строго по расписанию даже. Я, блядь, как кобель на случку ходил. Исключительно, когда овуляция. Иногда до того доходило, что мне не хотелось возвращаться домой вообще. Подъеду к подъезду (мы тогда еще в скромной квартире жили) и сижу в машине, не поднимаюсь. Такая вот семейная жизнь. Но когда Вика родилась, все более-менее наладилась. Талия переключилась на малышку. Я, оставив попытки получить секс, который бы меня удовлетворил в браке, стал в свое удовольствие погуливать. И как-то все нормализовалось. Притерлось. Стало как у всех. А потом бах – я вдовец с трехлетним ребенком на руках.

– Так вас подкинуть до машины или домой?