А в мечтах ты моя

– Не знаю, как тебе сказать…

– Говори, как есть!

– Похоже, он считает, что между вами все кончено.

– Из чего ты сделала такие выводы? – стараясь, чтобы ее голос не дрожал, уточнила Дуня.

– Он не один был. Точнее, сначала, конечно, один. А потом познакомился с какими-то девчонками у нас в ресторане, ну, ты в курсе, как это бывает.

– Ясно.

– Дунь, мне очень жаль.

– А мне нет. Лучше расскажи, как это – быть мамой. Поверить не могу, что уже и Юлька родила, и ты…

Они тогда перевели тему, и сколько бы ни созванивались потом, надо сказать, все реже и реже, как это в основном всегда и случается, никогда о Семене больше не говорили. Дуня решила, что он ее бросил, забыл… И все. Все на этом закончилось. Умерло. Вот только не ее чувства, нет. О, те еще долго не давали покоя. Умерло что-то внутри. Что-то светлое. То, что заставляет широко улыбаться миру, как бы оно ни было. Наверное, еще год после Дуня приходила в себя. А первое свидание, после Семена, у нее случилось года через два. Ничего, конечно, из этого свидания не вышло. Она на него решилась, скорее чтобы что-то себе доказать, чем потому, что ей реально понравился тот мальчик. По сравнению с Красновым потом, даже спустя годы, остальные мужчины проигрывали всухую. С тем восемнадцатилетним Семеном проигрывали. Что уж говорить о Семене этом?

Дуня поерзала, не находя себе места. Перед глазами возникла картина схватки, невольным свидетелем которой она стала. Это было так же красиво, как и жестоко. У Дуни на расстоянии волосы дыбом встали, и дыхание замерло. А потом вдруг пришло запоздалое понимание – он явно не рядовой военный. И речь тут не в звании, хотя и в нем тоже, конечно. Насколько Дуня могла судить, подполковник в тридцать три… это что-то невероятное. А значит, Семен сумел как-то так себя проявить, что взлетел ракетой. Ей было страшно представить, при каких обстоятельствах такое оказалось возможным. Ей даже думать не хотелось о том, где он имел возможность вот так отточить навыки боя. Куда вообще посылают таких спецов, как он. И какие задачи перед ними обычно ставились.

Дуня думала, что первые годы, после их расставания, именно она жила в аду. Но теперь у нее появились на этот счет большие сомнения. Вполне возможно, она ни черта об аде не знает. Глупая… Глупая девочка. Глупая даже теперь, в тридцать три.

Ему она, вероятно, тоже кажется глупой.

Нарушая ее покой, пришел доктор. Снова что-то измерил, послушал. Дуня смущенно забормотала о том, как ей неловко отрывать его от работы, Иван Сергеевич беспечно отмахнулся. С утра тот и думать ей запретил о душе, опасаясь, как бы не поднялась температура, а теперь милостиво разрешил водные процедуры. Дуня обрадовалась. И помыться, и снять с себя пропотевшую одежду хотелось невероятно. Но ей не во что было переодеться, если только… Дуня подошла к шкафу, провела пальцами по аккуратно сложенным вещам Краснова. Вытащила из стопки футболку и боксеры. Мысль о том, чтобы их надеть, ужасно неправильно стыдно до сих пор ее волновала.

– Дуня-Дуня… О чем ты думаешь?!

Нет, понятно… Прошлое. Но сейчас?! Каким оно боком к ней? И каким боком к ней Краснов? Все ведь давно забыто. И быльем поросло. Нет, конечно, хорошо, что они все уладили, выяснили, даже правильно. Закрыли гештальт, отпустили обиды и прошлое. Значит, теперь можно двигаться дальше. Оставаясь близкими друзьями, например, почему нет? Ведь это так классно – знать, что где-то там у тебя есть человек, друг, на которого всегда можно положиться.

Да что-то все никак не отпустит! Эта вдруг открывшаяся правда грызет, тревожит. Заставляет на стены лезть. И совершенно, ведь совершенно непонятно, что теперь делать? Как искупить вину? Свою… Перед ним. Как самой простить. Отца. Как двинуться дальше, не увязнув в том, что сейчас открылось, как она увязла здесь, в этих стенах, в этом снежном плену?

Дуня сложила чистые вещи на крышке унитаза. Разделась и взглянула на себя в зеркало. Видок у нее был просто кошмарный. Это она отметила еще перед своей вылазкой за пределы квартиры. Лицо – опухшее от слез, в красных пятнах, глаза – как у рыбы, навыкате, от того же… По всему телу синяки, которые кажутся еще более уродливыми, чем могли бы, на ее белоснежной, не знающей солнца коже. А ко всему – двухсантиметровый порез на шее.

– … Рядом с тобой мне ничего не угрожает.

– Ты ударилась сильней, чем я думал, если действительно так считаешь.

Он ведь не о ее добродетели говорил, ведь так? Нет, на такую ее позариться невозможно. С другой стороны, если чувства остались… Да ну? Спустя пятнадцать лет? Тогда что он имел в виду?

Дуне не давали покоя голоса в голове.

Она встала под душ, включила воду. И едва не завизжала – такой холодной та оказалась. Кое-как отрегулировав кран, она быстро-быстро вымыла голову старым добрым Хеден Шолдерсом и воспользовалась мужским гелем для душа. После растерла тело банным полотенцем непритязательного стального цвета. И невольно потянулась к единственному флакону с туалетной водой. Сняла колпачок. Вдохнула. Так странно… Она ничего о нем, взрослом, не знала. Даже какой парфюм он предпочитает. И теперь все эти мелочи – Хеден Шолдерс, Том Форд, полотенце стального цвета, которое он выбирал сам, белье, казались… такими сокрушающе интимными.

– Ой! – Дуня, как воришка, отбросила крышку и уставилась на Краснова.

– Здесь было не заперто.

Ч-черт! Для полного счастья ей не хватало, чтобы он подумал, будто она специально эту сцену подстроила.

– Я д-думала, ты не вернешься до вечера.

Хорошо, хоть в полотенце успела завернуться!

– Там у тебя телефон звонит. – Краснов лениво кивнул за спину, не спуская пожирающего взгляда с ее покрытых капельками влаги плеч. Дуня сжала ноги, так остро, так горячо она на этот взгляд реагировала. Тряхнула головой и мышкой протиснулась мимо Семена, который почему-то застыл, как каменный.

– Это отец.

– Не хочешь ответить?

Дуня вскинулась. Покачала головой. Нет… Она пока не знала, что ему скажет. Ничего хорошего на ум не шло. Хотя наверняка у отца были какие-то причины для такого поступка. Но они не оправдывали того, что он с ними, молодыми и горячо друг друга любящими, сделал.

– Пойду, оденусь. Я, кстати, одолжила у тебя вещи. Своих на смену у меня, как ты понимаешь, нет.

– Ни в чем себе не отказывай, – усмехнулся Семен. – Я пока схожу за обедом.

– Извини.

– За что?

– За то, что тебе приходится со мной нянчиться. Да и за отца извини тоже. Мне очень жаль.

– Мне нравится с тобой нянчиться, Дуня, – мягко заметил он и вышел, будто ничего не произошло. Будто это не он буквально только что отправил ее в нокаут своими словами.

Нет-нет, так дело не пойдет. Его присутствие как-то плохо на нее влияет. Дуня быстро переоделась и залезла в телефон, чтобы узнать прогноз погоды. Нужно было с этим заканчивать, пока все не зашло слишком далеко.

– Что делаешь?

– Пытаюсь отыскать информацию, когда дороги расчистят, но сайт райадминистрации, похоже, лег.

– Хочешь поскорее сбежать?

Краснов поставил перед Дуней тарелку борща. Хлеб, сметану…

– Я хочу как можно скорее вернуться домой. И к работе. У меня распланирован каждый день, и эта ситуация очень некстати. – Дуня решила не вестись на его провокацию.

– Мне нравится, что ты делаешь.

– Правда? – Дуня во все глаза уставилась на Краснова, забыв, что занесла ко рту ложку.

– Ага.

– Я слышала, ты купил участок в нашей деревне…

«Нашей деревней» Дуня называла поселок в горах, который в скором времени их с Юлькой стараниями должен был превратиться в шикарный курорт. У восьми их одноклассников в этой деревне имелись свои участки земли. Родители подарили им к выпускному, решив, что это отличное вложение денег – и не прогадали. После того, как их край выиграл право на проведение Олимпийских игр, цены взлетели просто до небес. И даже после ничуть не упали. Семену же никто таких щедрых подарков в жизни не дарил. Всего в ней он добивался сам. Сам же купил и землю, когда прочно встал на ноги.

Может быть, он это сделал, чтобы что-то кому-то доказать. Может даже, чтобы что-то доказать себе. Хотя заподозрить в таком нынешнего Краснова было довольно трудно – сейчас он производил впечатление очень самодостаточного, цельного человека. Да и, скорее всего, действительно был таким.

– Да, насколько я знаю, мой участок граничит с твоим.