Не знаю, как мне поступить. Мне от самого себя тошно. Взгляд упирается в зеркало, я ловлю собственное отражение, а как будто вижу отца. Морального урода, который превратил мое детство в ад. Я так старался доказать себе, что другой. Так старался! И вот, куда меня это привело. Закрываю глаза. Отступаю на шаг. Облегчение проносится по ее лицу, которое я только сейчас действительно вижу. Она совсем молоденькая. Маленькая и хрупкая. Я не хочу на нее давить, но мне действительно нужно знать.
– Ты была у врача? Я что-то повредил… или…
Она отчаянно трясет головой. Часто-часто моргает, но все равно не может остановить слезы. И вроде бы они текут по её щекам, а такое чувство, что кислотой по моему сердцу.
– Все нормально. Пожалуйста, уходи… – всхлипывает и делает еще один шаг назад.
– Но у тебя была кровь, и… Просто скажи, что это было! – я ору. Не имею на это права, но все равно ору. Мне нужно знать, что с ней все хорошо. Мне нужно, мать его, знать! Чтобы самому дышать дальше.
– Я была девственницей! Девственницей, чтоб тебя! А теперь убирайся отсюда! Немедленно!
Шаркая ногами, бреду к выходу. Я и сам не могу больше здесь оставаться. Стены тесной прихожей давят на меня со всех сторон. Вываливаюсь на лестничную клетку, и меня выворачивает наизнанку. Дожился. Меня тошнит от самого себя.
Где-то совсем рядом начинает жужжать инструмент. Трясу головой, возвращаясь в реальность. Игорь оседлал своего любимого конька и рассказывает Марьяне о доме. Она слушает его вполуха и озирается по сторонам.
– В данном контексте наружная и внутренняя отделка – понятия неразделимые. Благодаря большому количества стекла, будущие интерьеры станут словно продолжением фасада, и наоборот.
– Очень интересная задумка.
– Вы правы! Но заказчик знал, чего хотел. С такими, как Демид, приятно иметь дело.
Бровь Марьяны скептически ползет вверх, но она никак не комментирует слова прораба и, неторопливо оглядываясь по сторонам, идет вслед за ним.
– Осторожно! Здесь не споткнитесь. Мы как раз работаем над проводкой…
– Угу…
– Как видите, используемые в отделке материалы довольно интересны сами по себе… Тут вы можете наблюдать фактурный ригельный кирпич ручной формовки. Разные оттенки он приобретает за счет неравномерного обжига.
– Красиво… – соглашается Марьяна, но внимание Игоря отвлекают работающие в доме электрики и ее слова повисают в воздухе, когда он извиняется и уходит посмотреть, что случилось.
– Пойдем на второй этаж. Там уже почти все готово. Покажу тебе Полинкину комнату. Может, ты захочешь добавить в интерьер какие-нибудь детали.
– Зачем? Разве ты не сделал этот дом точной копией дома моей мечты?
Марьяна оборачивается. Я вижу шторм в её глазах. Вижу смятение. Пожимаю плечами, старательно игнорируя вновь вырвавшуюся из-под контроля обезболивающих боль. Мне хватило ночных мучений, и утром я трусливо закинулся парой таблеток, чтобы выдержать этот день.
– Я готов предложить тебе все, что угодно, Марьяна. Но ты же каждый раз выбираешь не меня. Правда? – спрашиваю устало, и чтобы сменить опостылевшую тему, продолжаю: – Пойдем. Дверь в детскую – вторая направо.
Зачем я это говорю, если все равно иду первым? Толкаю дверь, щелкаю выключателем и отхожу в сторону.
– Ну, как?
Я довольно отчетливо помню фото с той глупой доски визуализации, которую по совету психолога Марьяна сделала, в попытке справиться с депрессией. И надеюсь, что поступил правильно. Может, конечно, стоило дождаться завершения работ, но… Ладно, что уж об этом думать.
Оборачиваюсь. Марьяна так и стоит в дерном проеме, будто не решаясь войти.
– Марьян? Тебе не нравится? Мы можем все переделать, ты только скажи. Надо было розовым все здесь выкрасить, да? Я же говорил! Говорил дизайнеру, а она пристала ко мне с этим «модным сливочным», выдержанным в общей стилистике дома…
– Нет-нет, что ты… Мне нравится.
– Правда?
– Да. Это великолепно. Господи, какой же ты показушник, Балашов…
На последнем слове Марьяна всхлипывает, но тут же испуганно прикрывает ладонью рот. Она такая растерянная. Но такая сильная… А мне хочется крикнуть: пожалуйста, будь слабее. Знаете, как в том стихотворении у Рождественского? Один в один. Мне с ней, такой уверенной, трудно очень. И с ненавидящей… такой.
– Все для тебя, детка. Все для те… – сиплю от переполняющих душу эмоций, но даже не успеваю договорить. Потому что она затыкает мой рот поцелуем. Жарким, нет… горячим, как ад. Вот еще стоит у порога, а секунду спустя – висит на мне. Прихватываю ее губы в ответ и врываюсь в ее рот языком. Поверить не могу, что Марьяна сама меня целует. Просто не могу в это поверить! Она вкусная. Она – самая лучшая и желанная. Мне всегда ее мало. И никогда не будет достаточно. Как последний наркоман, тянусь за новой и новой дозой. Она – мой дилер удовольствия. Она – мое все. Толкаю ее вперед, зажимаю между стеной и собственным телом. Рычу, ощущая ее так близко. Сгребаю волосы в жменю, оттягиваю вниз, запрокидывая лицо. Царапаю зубами кожу на горле, бью языком по трепещущей на шее жилке. Член стоит так, что становится больно. Брюки вот-вот лопнут по швам. Понимаю, что нужно притормозить. Что могу напугать ее таким напором. Но просто нет сил. Это самое лучшее из того, что случалось со мной за долгое время. Я столько ждал ее, что просто не могу поверить в то, что она моя…
– Демид… – шепчет Марьяна. Скольжу вниз по ее ногам, поднимаю юбку. Меня колотит. Касаюсь лбом ее плеча. Со свистом втягиваю воздух и осторожно, по миллиметру, продвигаюсь вверх по бедру. Свет в комнате гаснет в момент, когда мои пальцы достигают кромки чулка. И мои сомнения гаснут тоже.
Глава 7
Марьяна
В ординаторской тихо. Дело идет к вечеру, и работы не то, чтобы много. Сегодня спокойное дежурство, но все может измениться в любой момент. Если кто-то поступит по скорой или сам обратится в приемный покой с ребенком. Это случается довольно часто, собственно, поэтому мы и здесь.
– Марьяш, тебе кофе сварить?
Поднимаю голову и растерянно улыбаюсь Димке. Ему хорошо за тридцать, и по большому счету никакой он не Димка. Но из-за довольно мальчишеской смазливой внешности никто его иначе не называет. Санитарки с медсестрами и те Димкают за глаза. Он это знает и не обижается.
– В своей чудо-кофеварке?
– Угу.
– Вари. У тебя самый вкусный кофе во всем отделении. И даже вкуснее, чем в автомате на втором этаже.
– Вот так комплимент!
Улыбаюсь и тяну руку к зазвонившему телефону. Прекрасно. Фейстайм вызов от Балашова. Вот и как мне на него смотреть, после всего?
Бросаю беглый взгляд в зеркало, приглаживаю волосы и встаю из-за стола. Не хочу, чтобы у этого разговора были свидетели. Принимаю вызов и выхожу в коридор. На экране появляется счастливое лицо Полинки на фоне рельефной мужской груди. Сглатываю собравшуюся во рту слюну и натянуто улыбаюсь дочери.
– Привет. А я все думаю, что ты мне не звонишь?
– Мы с папой были в зоопалке.
– Серьезно? И тебе понравилось?
– Осинь. Сейтяс показу, какой он купил мне шалик…
Полинка слезает с отцовских колен и уносится в неизвестном направлении. Демид поднимает телефон выше. Теперь я вижу его мощную шею, квадратный подбородок с уже начавшим желтеть фингалом и смеющиеся глаза.
– Особенно Полинку впечатлил размер детородного органа жирафа.
– Ты шутишь? – щурюсь я.
– Если бы. Заходим в павильон, а он как на ладони за стеклом. И тут Полинка как заорет: «Папа, смотли, какой у него огромный писю-ю-юн!» Я оценил. Как и еще человек двадцать посетителей.