Сладости ада, или Роман обманутой женщины

– И что ты решила?

– Я решила, что Вероника сумасшедшая. Мы с ней не настолько похожи, чтобы я могла выдавать себя за нее. Если ее тетя заподозрит неладное, ты только представь, что будет тогда… И вообще, пусть она знает, что если она и купила Игоря, то это вовсе не значит, что она может купить меня тоже.

– Браво! – захлопала в ладоши Даша. – Красиво сказано! Но совсем не актуально для нашего времени. Твоя речь впечатлила бы кого угодно, но только в советские времена, а сейчас она кажется какой-то бестолковой и даже, если хочешь знать, глупой. Кому и что ты хочешь доказать, как ты говоришь, своей непродажностью?

– Я никому и ничего не хочу доказывать. Эта девушка увела у меня моего любимого человека. В конце концов, она причинила мне сильную душевную боль, а теперь она хочет, чтобы я сделала ей одолжение. Да что она вообще о себе возомнила?! Она считает, что может врываться в чужую жизнь и играть судьбами людей так, как ей хочется? Черта с два!

– Люся, во-первых, она у тебя никого не уводила. Мужик по своей природе кобель, но против воли его никто и никуда не уведет. Он уводится сам, по-своему собственному желанию. Так вот, если он дает себя увести, то грош цена такому мужику. Пусть катится ко всем чертям! А во-вторых, не каждый раз тебе предлагают машину за две недели лежания на диване под видом больной девушки. Это же не в шахте уголь таскать. Ты зря отметаешь предложение Вероники. Оно очень даже коммерчески выгодное.

– Ты считаешь, что я должна согласиться? – удивленно спросила я. Признаться честно, меня очень удивила позиция Дарьи. Я думала, что она будет со мной солидарна и поддержит меня в моем решении не принимать никаких нелепых предложений от сумасшедшей невесты моего бывшего возлюбленного. Но, как только Даша услышала про автомобиль, у нее загорелись глаза, а на лице появился такой интерес, словно автомобиль предложили ей, а не мне.

– А тут и нечего думать, – тут же выпалила она. – Пусть эта американо-русская идиотка катит в свою Турцию, а через две недели подгонит тебе автомобиль. Что тебе, своего заграничного паспорта, что ли, жалко?

– Да дело не в паспорте…

– А в чем же?

– Дело в чувстве собственного достоинства! – совершенно искренне заявила я, ощутив, как сильно покраснели мои щеки.

– Да при чем тут чувство собственного достоинства?! – тоже искренне возмутилась Даша. – Никто на него и не посягает. Оставь его при себе. Я бы согласилась, не раздумывая ни минуты. В наше время черта с два кто-нибудь так просто машину подарит.

– Ты бы согласилась?

– С лету. Да только никто и ничего мне не предлагает, поэтому приходится самой копить на будущее авто, собирая по крохам.

– А я на это не пойду. Я вообще ничего больше не хочу слышать и знать ни об Игоре, ни о его невесте. И даже если им будут поступать какие-либо звонки и письма от моего имени, то мне это глубоко безразлично и совершенно неинтересно. Если кому-то хочется мне насолить, то мне это по барабану. Я живу своей жизнью, а до чужой мне нет никакого дела. Мне совершенно наплевать на Игоря, но и дамский каприз его невесты я выполнять не буду. Не на ту она нарвалась! Даже за новенькое авто.

– Конечно, мы люди гордые… Мы можем хлеб есть и водой запивать… Нам чужого не надо… – язвительно произнесла Даша и одарила меня разочарованным взглядом.

– Что касается хлеба и воды, то мы на этот хлеб можем совершенно спокойно красной икры намазать и причем без посторонней помощи. А насчет авто разговор окончен.

Для убедительности своих слов я полезла в сумочку, достала листок с номером телефона Вероники и демонстративно его разорвала, выкинув разорванные бумажки в пепельницу.

– Что это? – поинтересовалась, наблюдая за моими действиями, Даша.

– Это ее номер телефона.

– Ты уверена, что он тебе больше не пригодится?

– Вполне.

– Как знаешь.

Мне показалось, что своим решением я очень сильно расстроила Дашу, которая уже мысленно представила, как мы с ней гоняем по улицам города на новеньком автомобиле. Но я приняла свое собственное решение и не хотела от него отступать.

– Даша, если я так поступаю, значит, мне это нужно. Ну, жила же я как-то без автомобиля и еще поживу.

– Тоже верно. – Даша улыбнулась грустной улыбкой. – Эх, и почему эту авантюру предложили именно тебе? Почему Вероника не пришла ко мне? Была бы я на нее хоть капельку похожа… Да ладно. Что не наше, о том и жалеть незачем. Ты послала письмо своему новому знакомому?

– Николаю?

– Ему, родному.

– Послала.

– Это самое главное. У тебя Николай теперь есть, а все остальное не важно. Можно сказать, что ты теперь у нас при мужике. Два года пролетят незаметно.

Посмотрев на Дарью крайне удивленными глазами, я подняла руку и потрогала ее лоб.

– Послушай, а у тебя случайно температуры нет?

– Случайно нет, – обиженно произнесла Дарья и убрала мою руку со своего лба.

– Ты не обижайся. Просто этот Николай не имеет для меня особого значения. Ну, послала письмо и послала. Я не верю в нормальные отношения между людьми по переписке. А тем более с теми, кто сидит за колючей проволокой. Я твердо знаю одно: в такой игре один строит миражи, а другой помогает ему их строить, при этом используя его на полную катушку.

– Зря ты так думаешь. Я же жду того, кто сидит за ключей проволокой.

– Ой, Даша, дай бог, чтобы он оказался тем, кто тебе нужен.

– А я считаю, что мне повезло. Не знаю, кто там кого использует, но уверена, что мы оба любим друг друга. Ему тридцать пять лет. Он очень красив и талантлив. Он художник и рисует просто потрясающие картины. Он также закончил театральный институт, но так получилось, что стал бесперспективным актером, а зато стал перспективным художником. Его картины хорошо продавались, и именно этим он зарабатывал себе на жизнь. У него была своя мастерская в центре Москвы.

– Если он так талантлив и перспективен, то каким образом оказался за колючей проволокой?

– Беда никогда не приходит одна. Все рухнуло в одночасье. Сгорела его мастерская. Любимая ушла к другому, а его картины перестали кого-либо интересовать. Он стал получать за них сущие гроши, на которые тяжело прожить самому, не то что строить семью. А ведь ему уже тридцать пять лет. Это не так много, но и не мало. Человек в тридцать пять лет должен состояться, а у него все рухнуло. У него началась депрессия, из которой он попытался выбраться собственными силами. Для того чтобы вернуть любимую и заработать денег, ему пришлось пойти на преступление, за которое он и был осужден.

– Он кого-то ограбил?

– Да. Теперь он уже все понял и все осознал. Он понял, что если любимая ушла к другому, то из-за этого незачем идти на преступление и уж тем более незачем ее возвращать. Он понял, что из любой депрессии можно выбраться достойным образом и всегда можно начать все сначала.

Как только Дарья замолчала, я взяла ее руку в свою и осторожно спросила:

– Даша, а ты уверена, что этот художник – твоя вторая половинка?

– Конечно! – восторженно ответила та.

– Что-то он, как мне кажется, какой-то чересчур депрессивный и к жизни неприспособленный. Вот освободится он… и что ты с ним делать будешь? Картинами его торговать?

– Ну, зачем ты так сразу… Мы же любим друг друга, а это значит, что нас не испугают никакие трудности. Устроится работать. И не обязательно актером или художником. Если мужик не лодырь и хочет прокормить семью, то он обязательно ее прокормит. А уж если ему хочется рисовать, то пусть рисует в свободное от работы время. А я буду его вдохновлять. Я буду его музой.

– Ой, Даша, а ты не боишься?

– Чего именно?

– Связывать свою жизнь с уголовником. Все-таки у тебя дочка маленькая.

– Он уголовник, только пока сидит, а когда он выйдет на свободу, то какой же он уголовник? Он будет такой же, как и мы все. Люся, да ты пойми: все мы можем преступить закон. Сейчас жизнь такая собачья! Не своруешь – не проживешь. Если человек попал за решетку, это не означает, что на нем нужно ставить крест. Он далеко не конченый человек. Любому нужно давать шанс на нормальную и достойную жизнь. А что касается моей дочки… Поживем – увидим. Быть может, он станет для нее хорошим отцом. Что ни говори, а человек он хороший. Я это чувствую, а мои предчувствия еще никогда меня не подводили.

Этой ночью я очень плохо спала, потому что меня бил озноб. Я проснулась от того, что мне очень сильно захотелось плакать и меня по-прежнему била дрожь. Встав с кровати, я тут же укуталась в цветастый плед, заварила себе чаю с мятой и села рядом с окном, пытаясь всмотреться в темноту улицы. От мятного чая наступила приятная успокоенность, которая заставила меня лечь обратно в кровать. Уютно устроившись, я начала бездумно разглядывать потолок.