Мастерица провокаций, или Одной ночью перечеркнуть все в жизни мужчины

– А что это такое? Как это по-турецки?

– Я не знаю, как это будет по-турецки, я вообще по-вашему ни слова не знаю, забыл, что ли? Ну в общем, мне было все безразлично. Буквально все. От меня ушел муж, и жизнь потеряла всякий смысл. Возможно, если бы я была в другом, нормальном состоянии, я бы отказалась от идеи заработать таким образом, а тогда я была слишком слаба, чтобы что-то соображать. Я соглашалась буквально на все. Я хотела куда-нибудь уехать, поменять обстановку для того, чтобы все забыть…

– Считай, что тебе не повезло. Я не могу тебе ничем помочь.

– Но почему?

– Потому что таких, как ты, я видел очень много. Поначалу все плачут, пытаются покончить жизнь самоубийством, у них начинается… как это ты назвала?

– Депрессия.

– Вот-вот, депрессия. Иногда я не мог спать по ночам, потому что слышал, как плачут закрытые в комнатах девушки. Кричат, орут, зовут своих мам и просят о помощи. Но все это происходит только в первое время. Затем они успокаиваются, привыкают и начинают нормально работать. Не проходит и месяца, как они крепко спят после тяжелого трудового дня и уже не выдавливают из себя даже слезинки. Человек привыкает ко всему. Ты тоже привыкнешь. Некоторые девушки даже не уезжают домой, а остаются здесь и работают дальше. Они говорят, что уж лучше работать в Турции и спать с турками, чем жить в России и спать с русскими мужиками. Они считают, что здесь меньше позора. Здесь их никто не знает. Турки просто трахают и не лезут… как эта штука называется? Забыл.

– Душа, – произнесла я обреченно.

– Правильно. Турки не лезут в душу и ни о чем не расспрашивают девушку, а уж тем более ее не стыдят. А русские лезут в душу, начинают девушку стыдить и чему-то учить Они говорят, что это тяжело морально. Здесь, в Турции, они зарабатывают деньги, приезжают на Родину и ведут нормальную, обыкновенную жизнь, и никто не знает, чем они занимались за границей. Никто этого не знает, кроме них самих. Это остается их тайной. За границей они не занимаются тем, чем занимались в России. Они стараются не вспоминать о том, что с ними было. А если их кто-то и спросит, то они говорят, что работали нянями, горничными или танцевали в ночных клубах. Так что наберись терпения. Никто никогда не узнает, чем ты тут занималась. Ни твои близкие, ни твои дети. Ты будешь просто зарабатывать деньги. В данном случае ты будешь их зарабатывать своим телом, потому что ничего другого от тебя не требуется. Ты говоришь, что приехала сюда, потому что тебя бросил муж? Надо было искать такого мужа, который бы тебя не бросил.

– С такими у нас большая проблема.

– Вот видишь. Вы смеетесь над турецкой женщиной, но турецкую женщину никогда не бросит мужчина. У нас совсем другие нравы в отношении наших женщин. Турецкой женщине не надо зарабатывать деньги. Ее содержит мужчина. Вы сами сделали своих мужчин такими, что они именно так к вам относятся. Вам не нравится, как к вам относятся турецкие мужчины? Так ваши русские мужчины к вам относятся еще хуже, если они могут бросать вас с детьми… Турецкий мужчина никогда не сможет бросить женщину, а уж тем более ребенка. Если вас не уважают ваши же русские мужчины, то почему вас должны уважать иностранные?

– Уж лучше я буду брошенной русской женщиной, чем неброшенной, но любимой турецкой женой, – грустно сказала я и с ужасом представила себя в турецком бесформенном черном платье и точно такой же косынке. – Они ведь после замужества одеваются во все черное. Это значит, что у них начинается черная жизнь.

– Ну вот и будь проституткой, чтобы у тебя жизнь была белая, – недовольно бросил Экрам и вышел из комнаты.

Как только за Экрамом закрылась дверь, я сжала кулаки и постаралась сдержать слезы.

Именно с этого дня у нас началась работа. Страшная, грязная и однообразная. Я старалась побороть тошноту, закрывала глаза, сжимала кулаки, а нижнюю губу кусала до крови и лежала, как мумия, стараясь не слышать чужого, громкого дыхания, не чувствовать страшный запах пота, исходящий от немытых тел, не видеть похотливые взгляды и не реагировать на мозолистые руки с засохшей грязью под желтыми ногтями.

Иногда, когда мне просто хотелось умереть под чужим, потным телом, я вспоминала наши ночи с Константином, те, что были в самом начале нашей семейной жизни.

Мы испытывали неземное блаженство, клялись в вечной любви и засыпали в крепких объятиях друг друга. Когда я просыпалась среди ночи и говорила мужу о том, как сильно его люблю, муж поднимал голову и с особой нежностью целовал мое лицо. Но это было так давно, что мне даже кажется, будто этого вовсе и не было. Ни ночей, ни Константина, ни той жизни, которая называется семейной.

А затем, когда все заканчивалось, я ощущала сумасшедшую тяжесть на душе и чувствовала, как мне хочется заорать и наложить на себя руки. Я не могла себе даже представить, как смогу вернуться на родину и посмотреть в глаза своей маме и детям. И все же… все же я мечтала о побеге. Только я не могла себе представить, куда мне нужно бежать, чтобы получить хоть какую-то защиту. У меня не было ни денег, ни документов. У меня вообще ничего не было. Я находилась в горах, окруженных густым лесом.

Если даже мне удастся выбежать на трассу и поймать попутную машину, то где гарантия того, что остановившийся турок не увезет меня в новый бордель или не изнасилует сам, поделившись потом со своими друзьями. Что бы ни говорила Ленка, я знала одно и даже, по-моему, где-то про это читала, что российские посольства и всевозможные представительства за рубежом не особенно любят общаться с подобными девушками, не говоря уже о том, чтобы им помогать. В таких случаях спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

Каждый день ко мне приходил Экрам и зачастую ругал, что какой-то клиент остался мною недоволен. Это значит, что за сегодняшний день я лишаюсь своих положенных пятидесяти долларов.

– Гости жалуются, что ты лежишь, как бревно, и палец о палец не ударишь. Я не могу платить тебе деньги за то, что ты получаешь удовольствие и ничего не делаешь! – довольно громко ругался он.

– А что я должна делать? О каких удовольствиях ты говоришь? – спрашивала я его сквозь рыдания. – Да я, кроме отвращения и брезгливости, ничего не испытываю!

– Надо быть активнее. Изображай стоны и старайся доставить мужчине приятное.

Поняв, что я просто могу потерять рассудок, я подскочила со своей кровати, встала перед Экрамом на колени и горько произнесла:

– Экрам, миленький, отправь меня на родину. Я тебе за все заплачу. Я тебе деньги вместе с туристами передам. Я тебя умоляю. Не мое это. Я тебя не подведу. Иначе я просто наложу на себя руки. Не могу я с чужими мужиками спать. Не могу…

– Можешь, – Экрам пнул меня ногой.

Удар пришелся по лицу, я взвыла от боли и отползла от него подальше.

– Не могу!

– Можешь. Русская женщина все может. Если ты и дальше будешь так же плохо работать, я посажу тебя на хлеб и воду и начну бить плеткой. Ты умрешь от побоев. Это страшная и мучительная смерть. Ты должна понять, что надо стараться. Это твой единственный выход. Другого у тебя нет. Жаловаться бесполезно. Никто тебе не поможет. Бежать тоже бесполезно. Кругом горы. Для здешних жителей русская женщина в диковинку. Поймают, отведут в какую-нибудь землянку и будут насиловать каждый день всем селением, пока ты не умрешь. В общем, это мое последнее предупреждение.

Вечером в комнату вошла измотанная Ленка и села рядом со мной на кровать.

– Ты как? – глухо спросила она и поправила разорванное платье.

– Зачем ты спрашиваешь? Ты же знаешь ответ.

– Сдохнуть хочется. Мы здесь уже неделю, а Экрам нам даже копейки не начислил. Говорит, что плохо работаем.

– И не начислит. Он что, дурак, что ли… Он нас может только использовать, как бесплатную рабочую силу, и все. Тут вообще никто никому денег не платит.

– Свет, а что делать?! Бежать? Но куда? На ночь дом запирают. Я к окну подхожу, и мне страшно становится. Кругом только лес и горы, горы и лес.

– Тем более что здесь народ дикий. Здесь есть хоть какой-то шанс вернуться на родину, но если нас в горах поймают, то у нас вообще никаких шансов не будет не то что куда-то вернуться, но даже и выжить.

– Что же делать?

Энергичная от природы, Ленка была не похожа сама на себя. Она сложила руки на коленях, как примерная школьница, а в ее глазах читалась бесконечная жалость. Жалость ко мне, к себе, к нашему настоящему и даже к нашему будущему. Больше у нее не было ни идей, ни планов, ни замыслов. Она сидела в оцепенении, не в силах вымолвить ни слова.

– Нужна машина, – неожиданно произнесла я.

– Что?

– Автомобиль.

– Для чего?

– Для того, чтобы сбежать. Мы же не можем носиться сломя голову по лесу и горам. Если мы сядем в машину, то сумеем добраться до Кемера, а там пойдем в первый попавшийся полицейский участок. Когда нас сюда везли, я видела, что рядом с домом стоял старенький микроавтобус и еще какой-то драндулет. Думаю, что хоть один из них на ходу.

– А ключи?

– С ключами нужно подумать. Наверное, они у Экрама. Придется его придавить.

– Как? Ты предлагаешь его убить?

– Ну почему сразу убить? Врезать ему, чтобы отрубился. А иначе как мы завладеем ключами?

Ленка слегка откинула голову и поправила упавшие на глаза волосы.

– Светка, мы должны что-то делать. Так долго продолжаться не может. Всему есть предел, даже собственному унижению и терпению. Я такой секс в гробу видала. Никаких прелюдий и хотя бы минимальных ласк. Чисто механический секс на сухую. А вчера ко мне вообще пришли два урода. Они мочалили меня несколько часов подряд, проделывали со мной все, что хотели. От страшной боли и унижения я потеряла сознание, а когда очнулась, уже никого не было. Я долго ревела и с трудом доплелась до душа, чтобы смыть с себя остатки чужого пота. Мне показалось, что мне разбили все внутренности. У меня даже открылось кровотечение. Вечером зашел Экрам и сказал, что господа мной недовольны. Мол, я плохо отработала, потеряла сознание, и им пришлось совокупляться с телом, которое даже не шевелилось. Он лишил меня денег и сказал, что если я буду так плохо работать, то он посадит меня на хлеб и воду. Я попросила позвать врача. Сказала, что у меня страшные разрывы и кровотечение. Он потребовал, чтобы я ему их показала. Мне уже все было безразлично, и я показала их Экраму. Он слегка побледнел и дал мне два дня выходных. Сказал, что никакой врач ко мне не приедет. Дал мне какую-то затягивающую мазь и велел немедленно привести себя в порядок. А позавчера мне вообще попался турок, склонный к садизму. Он лупил меня своими здоровенными кулачищами размером с мою голову. Я думала, что он меня просто порвет. Я пришла к Экраму в ссадинах и синяках за помощью. Просила его сделать какой-нибудь успокоительный укол, говорила, что я даже не могу сидеть, не то что работать. Но Экрам налил мне полный стакан турецкой водки и сказал, что это самое лучшее успокоительное. Я выпила его до самого дна и в самом деле почувствовала себя лучше. Ты когда-нибудь пробовала турецкую водку?

– На отдыхе с мужем. Такая гадость. На микстуру от кашля похожа.