Ошибка 95

Как только передача закончилась, Ремо вскочил и первым припустил к выходу, по рассеянности прихватив стакан с водой. Но дорогу ему преградил один из участников программы, оказавшийся не менее расторопным. Хоть убейте, Ремо не помнил, кто этот человек в унылом костюме и с постной физиономией.

– Я никогда не был вашим поклонником, – заявил он и как-то сразу стал еще менее симпатичен, – но вы очень популярны. Вам следовало бы эффективнее пользоваться этим. Я слышал, вы неоднократно отказывались баллотироваться на политические посты, хоть имели все шансы обойти соперников, причем с большим перевесом в голосах избирателей.

– Да, это так, – согласился Ремо и сделал попытку распрощаться, но неприятный собеседник и не думал так легко его отпускать.

– Вы завоевали сердца обширной аудитории, стоило бы обратиться и к разуму людей, а для этого нужен более серьезный репертуар. Тексты ваших песен, мягко говоря, это какие-то глупые стишки про любовь блямблямчиков и цурипопиков. В них же нет ни-че-го, ну ровным счетом НИЧЕГО! Никакой проблематики, никакой идеи!..

Ремо не выносил, просто ненавидел слово “серьезный”, но еще более он терпеть не мог людей, ничего не смысливших в любви. Его рука со стаканом воды почти самопроизвольно дернулась, и в следующий миг он с глубочайшим удовлетворением созерцал мокрую физиономию опешившего и наконец-то заткнувшегося политика.

Студия взорвалась овациями. Руководство канала должно было взвизгнуть, представив себе до каких высот взлетит рейтинг программы.

Ремо обернулся. К нему с невероятной прытью несся Жуль на своих коротеньких ножках, поблескивая бисеринками пота на залысинах. Передав ему стакан и предоставив улаживать ситуацию, Ремо с улыбкой поклонился благодарной публике и с высоко поднятой головой покинул студию.

На левой руке завибрировал браслет-миником – пришло сообщение. Немногие имели доступ к этому каналу связи. «Если кофейный осадок не врет…» – подумал Ремо. Увы, это было всего лишь приглашение на банкет хоть и от старинного друга, ныне шеф-оператора двенадцатого региона Фридриха Ганфа. И самое неприятное, все по тому же поводу: завершение демонтажа холодильных комплексов.

* * *

– Надо же, как бывает! – восторженно прошептала Бурцева, когда Мила окончила рассказывать историю знакомства с Рихардом.

Добрососедские отношения как-то сами собой упрочились. Произошло это после того, как Рихард переехал к Миле. Он оказал господину Бурцеву небольшую услугу: помог починить поливальную систему. В честь этого события Татьяна устроила праздничный ужин.

Мила от души рассмеялась – ей было легко и празднично. Она посмотрела в сторону сада. Там, на каменистой площадке между кустом барбариса и живой оградой из вяза Рихард и Руслан на раскладном мангале готовили барбекю из сочного террионского осетроида.

Дети Бурцевых играли на газоне; играли мирно, безмятежно – ни в клумбу не влезут, ни от родительских глаз не спрячутся, и Мила даже удивлялась, как это Бурцевой удается добиваться от них такого послушания. Но спрашивать ей не хотелось: во всем была такая удивительная гармония, такое всепоглощающее счастье, что Мила просто откинулась на шезлонге и, подставив лицо вечернему солнцу, в блаженстве закрыла глаза и глубоко вздохнула.

– Так вы вместе уже…

– Полгода. Точнее шесть месяцев одну неделю и три дня. И честно должна признаться: я никогда не была так счастлива. Я и Рихард – мы понимаем друг друга с полуслова. Он – редкий мужчина. Мой Рихард заботливый, внимательный, с ним можно поговорить о чем угодно.

– Как прекрасно!

– Удивительное дело, из этого центра мне так ни разу и не позвонили. Должно быть, продолжают бесплодные поиски моей половины и не знают, что я ее уже нашла, – рассмеялась Мила.

– А о вашем бывшем ничего не слышно?

– Он уехал куда-то далеко. Кажется в шестой регион. Работает по выгодному контракту. – Мила мысленно отмахнулась от всплывшего в памяти образа, как от назойливой мухи.

Болтовня о всяких пустяках продолжалась, пока мужчины не позвали их к столу. Хоть болтовня это громко сказано, говорила в основном Татьяна, потому что речь зашла о детях. Стоило коснуться какой-нибудь животрепещущей для нее темы, дальше можно было спокойно помалкивать и даже не особенно прислушиваться. В такие моменты Мила погружалась в созерцание Рихарда. Ей нравилось в нем абсолютно все: как он слегка наклоняет голову набок, рассматривая что-то, как двигается, улыбается.

Рыба получилась замечательной, и шардене, которое выбрал Рихардом, было нежным и легким, и очень шло к этому волшебному майскому вечеру.

Бурцевы были милы и разговорчивы, дети ели за соседним столиком и не создавали проблем. Вечеринка удалась.

А поздно вечером, когда гости попрощались и пошли спать, они остались с Рихардом вдвоем, и Мила совершила феерический полет среди звезд, которые были так недосягаемы прежде, теми одинокими ночами, когда она смотрела на них сквозь прозрачный потолок.

Иной раз они не спешили в постель, а сидели в беседке, слушая песни сверчков, ни о чем не говоря, просто держась за руки. О, как же ей нравились эти вечера, эти прекрасные теплые ночи и волшебные утренние пробуждения! Мила все чаще начинала подумывать, что с таким мужчиной не страшно заводить детей, тем более что, кажется, и он об этом мечтает. Между прочим, она невольно стала обращать внимание на то, что все телеканалы трубят о снижении рождаемости. Ее так и подмывало узнать мнение Рихарда на этот счет, и однажды она, спросила. В ответ он привлек ее к себе, посмотрел черными, как бездна, глазами и нежно поцеловал.

И вот, когда идиллия их совместной жизни стала казаться единственно возможным способом существования в этом лучшем из миров, появился Дэн.

Вероятно, он приехал прямо из аэропорта, причем изрядно подвыпивший для храбрости, в надежде… На что? Возможно, снова собирался уговаривать ее вернуться, попытаться наладить отношения.

Увидев Рихарда, сидящего с газетой на диване, Дэн побледнел. Мила слишком хорошо помнила, что обычно за этим следовало, но ей в голову не могло прийти, что бывший муж поведет себя таким образом. Он чуть ли не с порога накинулся на Рихарда, требуя, чтобы тот проваливал из его дома. Разумные доводы и упоминания о том, что на самом деле коттедж принадлежит Миле, а раньше принадлежал ее родителям, не подействовали. Даже на факт развода бывший муж не обратил никакого внимания. Когда Мила поняла, что расстаться мирно не получится, она выкрикнула:

– Экс-Ти, код ноль-один!

Но даже вызов полиции не образумил Дэна, скорее подтолкнул к решительным действиям. Рихард только защищался. «Стол, кресло, мамин сервиз», – словно косточки на счетах откладывала Мила, подсчитывая ущерб. Разнимать мужчин она даже не пыталась – сработал инстинкт самосохранения. Мила прижалась к стене и в ужасе вскрикивала всякий раз, когда что-то с грохотом разбивалось. Закончилось все быстро: приехала полиция. При Новой Системе она стала работать неимоверно быстро. Но Дэн успел напоследок ткнуть Рихарда в челюсть так, что тот упал и стукнулся головой об угол стола.

Мила закричала. Если бы не присутствие посторонних – неизвестно, чем бы все закончилось. Полицейские скрутили и увели буяна. Старший инспектор скинул на сервер отделения видеозапись инцидента, что немедленно запустило судебный процесс.

Рихард пришел в сознание, но пребывал в ступоре, оглядывая окружающих странным взглядом. В момент, когда он открыл глаза и увидел над собой плачущую Милу, на его лице отразились испуг, а следом непонимание, затем все поглотила маска безразличия. Такого выражения на лице Рихарда она ни разу не видела, и ей сделалось страшно.

Спустя несколько минут прилетела авиетка с медицинской бригадой. Рихард по-прежнему не реагировал на окружающее – смотрел в потолок и молчал. Врач проверил реакцию зрачков на свет и спросил: «Как ваше имя?» Рихард перевел на него тусклый взгляд, губы разомкнулись: «Айййв…» – Едва различимый звук слился с выдохом.

– Ему больно! – всхлипнула Мила. – Его зовут Рихард. Рихард Сваровски.

В больнице констатировали сотрясение мозга. Рихард остался лежать в палате, прикрыв глаза, безучастный ко всему. Когда закончилось время посещений, Милу вежливо попросили покинуть отделение и предложили прийти завтра.

Она прилетела домой, вышла из авиетки и, ломая пальцы, долго стояла посреди лужайки, борясь с желанием вернуться в больницу.

На следующее утро Мила тихо рыдала на кухне, грызя носовой платок и проклиная Дэна. Термопакет с маковыми рулетами лежал перед ней на столе. Мила испекла их для Рихарда.

Только одно согревало ей душу: Дэн схлопотал срок. Миле с трудом верилось, что исправительные работы его образумят, но ее защитили власти, и это для нее оказалось важным.

Наплакавшись вдоволь, Мила встала из-за стола, сходила в ванную, привела себя в порядок и сказала:

– Экс-Ти, соедини с Рихардом.

Но Рихард не отвечал. Его миником сообщил, что «абонент наложил запрет на все вызовы». Что это могло означать?

Мила немедленно связалась с отделением больницы. Приятный женский голос сообщил ей, что Рихард Сваровски выписан еще вчера, и тут же отключился.

Вчера?

Мила заходила по комнате. Последние четыре с половиной месяца Рихард жил у нее и даже часть вещей перевез из своей маленькой квартирки в многоэтажном доме в центре, включая все самое необходимое. Почему он поздно вечером отправился к себе вместо того, чтобы позвонить ей и сообщить, что его выписали? Разве он мог так быстро выздороветь? Нет, что-то здесь не так!

«Мерзавец Дэн», – думала Мила. Да и сама она хороша. Почему все это время молчала, не рассказала Рихарду, что бывший муж ее по-прежнему преследует? Что же теперь делать?

Миником в квартире Рихарда тоже не отвечал. Можно было бы позвонить на работу, но Мила не знала номера. В Никте столько фирм по обеспечению спутниковой связи, что искать наугад было просто бессмысленно.

День она провела в тревоге, и постепенно напряжение, в котором находилась Мила, стало переходить в отчаяние.

Она попыталась поработать в цветнике, но, сломав две орхидеи, расплакалась и, зашвырнув лопатку и перчатки в ящик с инструментами, вернулась в дом. Приняв душ, Мила легла на кровать, включила головид и под его бормотание забылась беспокойным сном, а, когда проснулась, было пять часов вечера, и солнце било в окно.

На экране мелькала улыбающаяся физиономия Ремо. Он вскидывал руки, и зал вторил ему:

Я люблю вас больше жизни.
Каждый день влюбляюсь вновь.
Мои мысли – ваши мысли,