История маленькой революции

– Не имел намерения, Катерина Матвеевна! Извините, – юноша поцеловал ладонь Кати, – но о чём же Вы просите?

– Я… я хочу… прошу, чтобы Вы предупредили полицию. Срочно предупредите их, Дмитрий Дмитриевич! Их поймают, повесят! Пожалуйста!

– Милая Катерина Матвеевна, успокойтесь. Через два дня они точно ничего не сделают. Олег Владимирович говорил, что Сафронов уезжает. Всё это похоже на проверку. Мы не можем так рисковать.

– Пожалуйста… сдайте их властям, я Вас умоляю! Освободите меня, помогите мне!

Она больше не впадала в истерику и не лишалась чувств, но по-прежнему не могла спокойно объясняться.

– Катериночка Матвеевна, золотце, не волнуйтесь! – Дмитрий подставил ей стул. – Мы обязательно что-нибудь сделаем, спасём Вас, но не сейчас. Поймите, Катенька… я не узнал, могу ли я Вас так звать? – она кивнула. – Катенька, сделай мы одно лишнее движение сейчас, и они нас расстреляют. Катя…

– По мне лучше смерть…

– О чём Вы говорите?! Как можно желать умереть в Ваши-то годы?! Не рассуждайте о глупостях, Катерина Матвеевна!

Он не строил в голове планов по спасению. Не загружал себя депрессивными рассуждениями о жизни Кати, о её положении, о её мыслях. Его мало заботило её душевное состояние. Дмитрию было скучно общаться с Катериной без Бориса, но она привлекала его как девушка, и пребывание с ней наедине казалось юноше на руку. Дмитрий подошёл к Катерине и прижал её ладонь к своей груди. Катерина не противилась. Она с обожанием посмотрела на мужчину и припала к нему макушкой. В ней воцарилось спокойствие. «Вот она – порядочность. Вот они – невинные прикосновения… Дмитрий…».

– Вы красивая, Катя. Прошу, никогда не думайте о смерти.

«Как он прекрасен! Как добр, как благороден! Я не сержусь на него… он заберёт меня сразу, как это станет возможным!». Дворянка прикрыла глаза и потёрлась носиком о белую, пахнувшую не заводом и маслом, а свежим мылом, рубашку.

С задней стороны Тамара, отошедшая от брата и Олега Владимировича на пару минут после намеренного карточного проигрыша, прислонилась ухом к дверце. Было тихо. Тамара приоткрыла створку. Катерина, не слышавшая ничего вокруг, кроме сердцебиения Дмитрия, не отстранилась от мужчины, но почувствовала, как он повернул голову. Дмитрий триумфально улыбнулся Тамаре. «Идиот. Знает, что с ней будет, если Боря увидит». Работница, укоризненно вскинув брови и поджав губы, покрутила пальцем у виска, на что Дмитрий вольготно пожал плечами.

IV

Ирина, Авдотья и Зоя были почти неразлучны. Зоя и Авдотья, как старшие, наставляли двадцатилетнюю Иру на «путь истинный». Зоя, которая была взрослее Ирины на четыре года, не упускала возможности подтрунить над подругой из-за её неопытности в той или иной сфере. Обе женщины не были замужем и, следуя примеру Тамары, туда не собирались, несмотря на сватовство завидных женихов-телеграфистов и типографщиков.

Зоя и Ирина росли в одном селе, оттого и повадки имели схожие. Обе были невиданные хохотушки. Их фигуры были одинаково крепкие, как у всех работающих крестьянок в их деревне, и одинаково привлекательные. На лице Зои в солнечный день проглядывались бледные веснушки, а лицо Ирины пятнышки засеяли полностью. Женщин нередко принимали за сестёр: у обеих белые волосы волнами разливались по широким, рабоче-крестьянским, плечам, а серые монгольско-узкие глазки постоянно смеялись.

С Авдотьей Ильиничной, сорокалетней вдовой, коренастой и внешне грубой, Зоя и Ирина встретились на заводе. Сразу сдружившись, Авдотья Ильинична стала для них просто «Дуня». Узнав, что мужа и четверых сыновей Дуни повесили по военно-полевому суду якобы за дестабилизацию ситуации в государстве, Зоя и Ира, так же потерявшие братьев, долго сочувствовали подруге. Перестали они сочувствовать лишь тогда, когда осознали ненужность этого сочувствия. Сердца трёх разгорелись пламенем мести. Тогда-то им и встретилась Тамара.

Поначалу Борис, что называется, «приударил» за Зоей, в которой не сразу разглядел характер сестры. Прижав один раз женщину к стене, он немало удивился, когда Зоя рассмеялась, а потом плюнула ему в лицо. От этого плевка он отшатнулся, как от летящего булыжника, и женщина высвободилась из объятий. Зоя рассказала обо всём Ирине и Авдотье, но не с целью нажаловаться. Следующие две недели женщины, проходя мимо отмахивающегося от насмешливых приветствий Бориса, заливисто хихикали. Зоя, Ирина и особенно Авдотья совершенно не боялись брата Тамары, а вот он их опасался и сторонился (в частности Зою). Постепенно они привыкли к его угрюмому выражению лица при их появлении и захотели познакомиться с ним короче. Так они стали собираться после работы за графинами.

За день до появления Катерины в квартире Алексеевых женщины были в своих сёлах. Они, как и Тихон (с ним Ирина находилась в особенно близких отношениях), активно, но незаметно для помещиков, подговаривали односельчан на противодействие. Они понимали, что одним разом это не кончится, что это – только начало. И они не сдавались.

– Ха-ха! Только не говори, что ты до сих пор не ходишь из-за Мирона в кабак, – Зоя от нахлынувшей весёлости била кулаком по столу и издавала нечеловечески писклявый хохот.

– В кабак? Он теперь без сопровождения только к Кате ходит, – задорно подхватила Тамара. Борис раздражённо закатил глаза и налил в рюмку алкоголь. – Ну, братец, не дуйся! – работница потрепала брата по голове.

– Барышня ваша дурнушка. Давно тебе, Борька, скелеты начали нравиться? – хихикала Ирина.

Авдотья много не говорила и, как самая старшая и ответственная за всех, лишь усмехалась и пила водку, но здесь не промолчала:

– Ёры! Болтливые вы бабы! Девка-то услыхать может.

– Мы-то ёры? – расхохотались Ирина, Зоя и Тамара.

– Ещё какие! Как ослихи ржёте! – Авдотья опрокинула ещё рюмку. – Ты ж, Тома, сколько раз баяла, что акое бесстудие девок обижать, а сами… расщеколды вы, вот кто!

– Расщеколды! – от смеха женщин Авдотья и сама заулыбалась.

– Дунь, а ты посуди: на кой она им теперь? Тома от неё получила всё, что хотела, Боря, кажется, тоже, – Ирина и Зоя озорно переглянулись пьяными глазами.

– Из неё революционерка, как из Бори певец. Толку от неё мало… – размышляла Тамара. – Но права Дуня. Слишком мы с Катей. И я хороша. А что прикажешь делать? Отпускать её нельзя…

– И не надо, – перебил Борис заплетавшимся языком.

Тамара сделала вид, что не услышала его слов.

– Она ведь настучит. Остаётся только прихлопнуть. Дурного она не делает, убирает. Все обязанности выполняет. Зверь я, что ли, ни с того ни с сего стрелять?

– Яко не зверь-то? Ей на том свете было бы краше.

«Вот и Щербаков так говорит… – с досадой подумала Тамара. – Нет. Всё это моя пьяная голова! Катя ещё пригодится».

– Чего вы разбалакались о таких глупостях? – неожиданно возмутилась Зоя. – Какие у тебя планы на фабрику? Мы для того и собрались.

Зоя хлопнула по плечу уснувшую на столе Ирину.

– Маракуша! – вскрикнула Ирина. Спящая Катерина дёрнулась, но не проснулась. – Егда я ещё в тепле и тишине посплю?! Я как переехала в город, так и живу в бараке. Ты видела наш с Зоей барак, Дунечка? Тома-то ходила… Я и тебя водила, вроде… Мильон чад горло рвёт, а я ючусь за пологом! Ещё и мужики повадились приставать. В кости, мол, не хотят без нас. А это хорошо летом, а ежели зимой? Босой по земляному полу!

Заспанная Ирина ещё долго ругалась бы, если бы Тамара не прервала её пылкую речь:

– Говорунья. Когда-нибудь общим трудом мы построим социализм, тогда будут у тебя и свой дом, и своё хозяйство, и всё у тебя будет. Сколько мы обсуждали это? Представь, что через несколько десятилетий людям не придётся горбатиться за станками, чтобы заработать на горбушку хлеба, – воодушевлённо вещала работница.

– И что же, – вмешался Борис, – никто не будет работать, и каждый будет иметь и дом, и хозяйство? – он недоверчиво покосился и потёр сонные глаза. Женщины с удивлением уставились на мужчину.

– Ты как маленький, Борисик! – всплеснула руками Ирина. – Ты что, не читал Блана? Бессовестный! Знаешь, с каким трудом мы с Зойкой книжку у Иртышева из соседнего барака выпросили?!

– Ну, ну, не кипятись, – усмехнулся рабочий, – что там написано?

– «От каждого по способностям, каждому – по потребностям», – ответила с укоризной Тамара.

– Яже значит, что не «никто не будет работать и всё иметь», яко ты баял, – улыбнулась Авдотья, – а, наоборот, все будут обязаны трудиться.

– Не будет денег, а только чистый бартер! Зарплату будут выдавать не грошами, а нужными вещами! Вот нужны тебе, скажем, галоши. Пожалуйста, получай! – веселилась Зоя.

– Ну и на кой мне десять пар галош, если на деньги я бы мог купить одну, а с ней и мыло, и еду, и бутылку водки? – он ткнул пальцем на сосуд со спиртом.

– Почему десять-то пар? – возмутилась Ирина. – Ты придёшь в бюро и скажешь: «мне, мол, надобны галоши, мыло и водка. Извольте так выдать». А тебе отвечают: «конечно, Борис Степаныч, забирайте!». А на остаток к цирюльнику поведут, если нужен.

– А откуда ваш цирюльник-то возьмётся, если на себя и на частников работать нельзя будет? – недоверчиво продолжал рабочий. Тамара покраснела.

– Так государственный-то цирюльник будет! Всё будет государственное и, выходит, общее.

– Государственный цирюльник? Государство людьми владеть будет, как баре крепостными раньше, что ли? – Борис усмехнулся, но работницам стало не до смеху.

«Что он несёт?!», – хваталась за голову Тамара.