Год 1918, Чаша гнева

– Пинать разных негодяев по ребрам товарищ Серегин любит и умеет, – добавил Ильич из четырнадцатого года. – Так что, Володя, больше оптимизма. Все теперь у тебя будет хорошо. Пока-пока, до новых встреч. Ибо один товарищ Ленин хорошо, а двое еще лучше. Нам еще с тобой всеобщую теорию социальных последовательностей разрабатывать, да так чтобы она безошибочно объясняла все явления от первобытнообщинного строя, до развитого коммунизма. Без этого, нам и в самом деле смерть, как в будущем скажет наш с тобой лучший ученик товарищ Коба.

И вот товарищ Ленин снова остался в своем кабинете один. Отодвинув в сторону все прежние бумаги, он раскрыл историю своей партии и погрузился в чтение, конспектируя самые интересные места.

10 января 1918 года (28 декабря 1917 года). 10:15. Брест-Литовск, Крепость, Белый дворец (он же бывшее офицерское казино).

Утро десятого января в Брест-Литовске началось как обычно. Делегации высоких договаривающихся сторон прибыли в зал заседаний к десяти часам утра и туда же подтянулась делегация украинской Центральной Рады, у которой сегодня намечался дебют. Казалось, ничто не предвещало ничего особенного, но не успел никто еще даже раскрыть рот, как за стенами здания раздался странный свистящий звук и началась беспорядочная спорадическая винтовочная трескотня, в которую почти сразу вплелись звуки, похожие на то, будто кто-то часто-часто рвал басовую струну на гитаре.

Присутствующие, не исключая советскую делегацию, кинулись к окнам и узрели фантасмагорическую картину. Низко над крышами казарм скользили будто облизанные толстобрюхие аппараты с малюсенькими крылышками, непонятно каким способом держащиеся в воздухе, а из маленьких башенок в их носовой части вырывались дымные с огоньком трассы (мелкокалиберные магнитоимпульсные пушки). И там, куда эти трассы прилетали, все живое и неживое разметывалось в прах. И было таких аппаратов, устроивших над Брестской крепостью свою адскую карусель, как бы ни два десятка. Любая попытка сопротивления, одиночный винтовочный выстрел, или не дай Бог, выставленный в окно пулемет, вызывали с их стороны самую яростную реакцию.

К обороне против внезапного нападения с воздуха штаб Восточного фронта германской армии не был подготовлен никак, поэтому любители выскочить из казарм и пострелять по неожиданному явлению, или открыть огонь, просто распахнув окно, закончились довольно быстро. Но еще до окончательного подавления сопротивления гарнизона, в небе над крепостью появились три огромных клиновидных аппарата, каждый размером с дирижабли «цеппелин». Стремительно снизившись (боевое десантирование) они неожиданно мягко опустились на землю, два на плац, перед зданием инженерного управления и еще один позади Белого дворца на берег реки Мухавец.

И едва только эти летающие устройства утвердились на земле, из распахнувшихся в широкой части корпуса десантных ворот густо побежали обвешанные оружием солдаты в зимней маскировочной форме никому не известного образца. На выпуклый глаз военных специалистов, которых на переговорах было вполне нормальное количество со всех сторон, каждый такой цеппелиноподобный аппарат высадил в крепости никак не менее полка, в то время как функционирование штаба Восточного фронта обеспечивало не более пары батальонов, в основном тыловики, служащие по хозяйственной части и связисты. Возможность внезапного нападения в ста восьмидесяти километрах от линии фронта германским командованием просто не рассматривалась.

Тем временем одна группа высадившихся солдат неизвестной армии направилась к кольцевой казарме слева от Белого дворца, другие побежали к Трехарочным воротам, третьи бросились к зданию инженерного управления, где собственно и располагался штаб принца Леопольда Баварского. А совсем небольшая компания пришельцев, не более роты, одетая в несколько иную форму (беленые полушубки вместо фуфаек) направилась к Белому дворцу, где проходили переговоры. И в рядах этой команды шагал человек, державший в руке ярко сияющий обнаженный меч архангела Михаила. Операция «Каменный гость» приближалась к своей кульминации.

Тогда же и там же. Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

На это дело меня сопровождают люди из разведбатальона капитана Коломийцева. Для них слова «Брестский мир» тоже не пустой звук, отчего они полны такой же ледяной ярости, как и я сам. Разъярен и архангел внутри меня, находящийся сейчас в состоянии полной алертности, так что призрачные нимб, крылья и корзно сияют ярким бело-голубым светом. Он чувствует впереди Большое Зло, а потому готов вершить суд и приводить приговор в исполнение. Впрочем мои люди не обращают на это внимания, так как привыкли к подобным манифестациям. Рядом со мной, в ногу, шагает Кобра. Ее ярость горяча как расплавленная лава вулкана, но Дочь Хаоса покоится в ножнах, ибо не стоит одновременно выпускать на свободу противоборствующие силы Мироздания, потому что в таком случае в этом месте не выживут даже тараканы. Впрочем, я чувствую, что и Темной Звезде тут тоже найдется на ком отвести свою огненную душу.

Большая двухстворчатая дверь в зал, где проходили переговоры, распахнулась как от пинка великана. Жалобно звякнул сломанный замок. Ну и пусть. Все должны знать, что бессмысленно пытаться запираться, когда Бич Божий идет вершить свой суд. Побелевшие лица, выпученные глаза, мервенно блестят стеклышки пенсне на мордах Троцкого и еще одного германского генерала…

«Генерал-майор Макс Гофман, – в ответ на немой вопрос шепчет мне энергооболочка, – начальник штаба Восточного фронта, неплохо владеет русским языком и вообще считается в Германии специалистом по «русскому вопросу». Здесь является куратором переговоров со стороны германского Генштаба и на корню рубит любую инициативу германских дипломатов пойти навстречу советской делегации. Месье Троцкий в своих воспоминаниях писал, что, фигурально говоря, этот солдафон поставил свой сапог на стол переговоров. И в самом деле, это воинственный бабуин, русофоб и антикоммунист, не понимающий, что играет с огнем. В апреле восемнадцатого года он предлагал кайзеру разорвать Брестский мир и начать наступление вглубь России, дабы свергнуть большевиков и привести к власти прогерманское правительство, а уже после войны, в середине двадцатых годов, строил планы совместного вторжения на территорию СССР армий Германии, Франции и Великобритании. Но ни в том, ни в другом случае не преуспел и помер накануне Великой Депрессии».

«Ну что же, посмотрим как пойдут дела после того как на столе переговоров встал уже мой солдатский сапог», – подумал я и сказал вслух на тевтонском варианте немецкого языка: – Господа, прошу всех вас не волноваться и оставаться на своих местах. Бегать от меня бессмысленно и если кому из вас и суждено сегодня закончить свой земной путь, то лучше сделать это с достоинством, не оглашая окрестности истошными воплями и проклятиями.

Ответом мне была немая сцена, как будто Дима-Колдун поразил эту публику заклинанием стасиса. Но нет, представительный мужчина в штатском, с короткими «английскими» усами на внушающем доверие лице раньше других пришел в себя и, стараясь сохранять достоинство, с некоторой восточной цветистостью произнес, стараясь выбирать слова:

– О, могущественный незнакомец, мы видим, что вам подчиняются силы, невозможные для обыкновенных людей, эти боевые летательные аппараты и вообще ваш внешний вид, напоминающий божьего архангела, приводит всех нас в смущение… Поэтому не нужно нам грозить, а вместо того представьтесь, пожалуйста, по всем правилам и объявите о цели своего визита.

«Рихард фон Кюльман, – затараторила энергооболочка, – статс-секретарь, то есть министр, иностранных дел Германской империи. Глава немецкой делегации на этих переговорах. Сторонник заключения полноценного мира с Советской Россией, установления с ней равноправных торгово-экономических отношений и переноса всей тяжести войны на Западный фронт. Но все усилия этого человека разбивались о баранье упрямство и жадность германских генералов, которые, в конце концов, добились его отставки».

– Герр Кюльман, – ответил я, – меня зовут Серегин Сергей Сергеевич, мои должности – Специальный Исполнительный Агент Творца Всего Сущего, Адепт Порядка, Защитник Земли Русской и Бич Божий, мой ранг в небесной иерархии – младший архангел, а еще я ношу титул самовластного князя Великой Артании, и хоть мое титульное владение расположено в одном из миров конца шестого века христианской эры, оно так же реально, как и Германская империя, которой правит ваш любимый кайзер. Впрочем, сюда к вам я прибыл не как монарх, путешествующий инкогнито и с эскортом, а по служебной надобности. Господь Всемогущий поручил мне исправить неустройства этого мира и направить его на истинный путь и один из ключей к решению этой задачи находится именно здесь в городе Брест-Литовске, на мирных переговорах между советской делегацией и представителями стран Четвертного Союза. Вот прочтите. Надеюсь, вам знаком почерк правителя Советской России господина Ульянова-Ленина?

С этими словами я извлек из нагрудного кармана мандат, выданный мне главой советского правительства, и развернул его так, чтобы собеседник мог бы прочесть его из моих рук. Рихард фон Кюльман не без колебаний подошел ко мне, склонив голову, внимательно изучил текст и, выпрямившись, громко сказал:

– Да, господа, так и есть, – подтвердил он, – это полноценный карт-бланш, выданный главой правительства Советов господину Серегину на ведение переговоров о заключении постоянного мира с Центральными Державами. Дата – вчерашняя. А предыдущая делегация, возглавляемая господином Троцким, как я понимаю, от переговоров отстраняется и превращается в сторонних наблюдателей.

– Я протестую! – покраснев, заорал Троцкий, понявший, что все прекрасное для него только что закончилось раз и навсегда.

– Кобра, – сквозь зубы сказал я по-русски, – вразуми этого человека, но только не насмерть. Товарищ Бергман в Башне Терпения ждет не дождется его для душеспасительной беседы.

Разминая пальцы рук, Кобра подошла к Демону Революции почти вплотную и неожиданно для всех с правой ноги от всей души пробила ему пенальти прямо в промежность. Лейба Бронштейн (ибо таково его истинное имя) с диким воем согнулся пополам и присел на корточки.

– Не удивляйтесь, господа, – вздохнул я. – Человек, призывающий к самому необузданному революционному насилию не должен протестовать и возмущаться, когда насилие применяется в отношении него самого. Как сказал Христос: «Какою мерою мерите, такою отмерено будет вам». И касается это не одного господина Троцкого, среди вас есть и еще персонажи, по кому плачет хорошо намыленная веревка, потому что те измараны в крови невинных жертв от пят до самой макушки. Да-да, господин Мехмед Талаат-паша, не смотрите на меня круглыми выпученными глазами, как баран на мясника. Полтора миллиона убиенных армян, в том числе стариков, женщин и детей взывают к отмщению и моих полномочий Специального Исполнительного Агента и младшего архангела вполне достаточно для того, чтобы приговорить вас к смертной казни через повешение. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и будет приведен в исполнение немедленно. Dixi!

Я повернулся к капитану Коломийцеву и сказал:

– Герр гауптман, во дворе крепости я видел превосходную новую виселицу, ибо приходя на чужую землю, германцы не мыслят своего существования без этого сооружения. Возьмите приговоренного, свяжите ему за спиной руки и сделайте с ним все, что положено в таком случае. Кстати, чтобы два раза не ходить, прихватите с собой делегацию Украинской Центральной Рады и присовокупите этих последователей Мазепы к Талаат-паше. Места на виселице как раз хватит для восьми обормотов. А будут сопротивляться, то разрешаю пристрелить их прямо здесь как собак.

Тут же, мои люди, сняв оружие с предохранителей, решительно направились в сторону приговоренных и после небольшой суеты, а также мольб о помиловании взяли их под конвой и вывели вон. Оказать сопротивление попытался только Талаат-паша, который носил при себе небольшой пистолет, но Артемида (куда же без нее) разок шмальнула в него из «Федорова», первым же выстрелом разбив людоеду плечевой сустав, после чего рядовые бойцы, завернули члену турецкого правящего триумвирата за спину здоровую руку и присоединили к умоляющим о пощаде хохлам. В аду их всех заждались. Смола в котлах стынет.

– Господин Серегин, – обеспокоенно произнес Рихард фон Кюльман, когда Талаат-пушу, – а не слишком ли это жестоко вешать гражданских людей, которые всего лишь выступали за независимость своей страны?

И больше никто из присутствующих не вступился за будущих покойников. Индифферентен остался даже генерал Гофман. Неверное потому, что был впечатлен способом и скоростью расправы над вздумавшим вякать Троцким и подозревал, что любой демарш с его стороны закончится примерно тем же образом.

– Нет, не слишком, герр Кюльман, – ответил я. – Украинский народ является частью великого русского народа и любых уродов, посмевших утверждать обратное, я буду бить смертным боем, чтобы не было их нигде и никак. И те деятели, что остались заседать в городе Киеве, тоже не избегнут той же злой участи, всех определю в братские могилы, ибо это диктуют мои обязанности Защитника Земли Русской. Кроме того, как уроженцу будущих времен за сто лет тому вперед мне известно, что деятельность этих господ неизбежно выльется в жестокую гражданскую войну с многочисленными жертвами среди мирного населения. В первую очередь, для того, чтобы удержать свою призрачную власть, самоназначенцы из Центральной Рады призовут себе на помощь германские войска, тем самым превратившись в пособников иностранных оккупантов. И за это я тоже обязан карать по высшей ставке. Надеюсь, я достаточно внятно объяснил свою позицию по национальному вопросу и территориальной целостности Советской России, возникшей на территории бывшей Российской империи?

– А как же право наций на самоопределение, господин Серегин? – из рядов советской делегации вякнул вызывающий у меня подспудную антипатию широкомордый тип с черной клиновидной бородой.

«Иоффе Адольф Абрамович, – сообщила энергооболочка, – видный гусский геволюционер, второй сын симферопольского купца-миллионера, по нашему олигарха, Абрама Яковлевича Иоффе, который являлся владельцем всех почтовых и транспортных средств в Крыму, имел собственный дом в Москве, звание потомственного почётного гражданина и считался любимым евреем министра Витте. В революционном движении коренной “межрайонец”, сиречь троцкист, с Лейбой Бронштейном сотрудничал с 1908 года, и вместе с ним в 1917 году перешел к большевикам. Участник “левой оппозиции”. Но почетного звания “враг народа” не получил, поскольку помер до того как Сталин окончательно запинал Троцкого из оппозиции в эмиграцию. Зато дочь от первого брака и вторая супруга чалились в лагерях по двадцать лет, а сына девятнадцатого года рождения в тридцать седьмом и вовсе оформили по первой категории».

Да уж, анамнез! Не зря этот тип не понравился мне с первого взгляда. И дело даже не в еврейском происхождении, а в том, что с Троцким хорошие люди сотрудничать не будут, как и с Березовским и с Коломойским. Такому прямая дорога сначала на допрос к Бригитте Бергман, а потом коротать остаток дней на остров под пальму. Посылать такого в Аквилонию для перевоспитания просто бессмысленно, ибо по самой своей сути этот человек неисправим. Там ему просто отрубят голову, на чем дело и кончится. Но оформить господина Иоффе по первой категории могу и я сам. Или все же не могу? Вон Талаат-пашу, кровавого палача армянского народа я отправил на виселицу не моргнув глазом и Троцким со временем будет то же самое, а поступить подобным образом с этим кадром мне кажется невместным. А все потому, что у меня нет сведений, что он был причастен к разжиганию Гражданской войны и организации массовых репрессий против русских людей. Для таких нужен какой-нибудь уединенный островок в середине океана, куда можно будет сваливать подобные человеческие отходы, в то время как члены их семей пойдут по аквилонскому Пути Искупления. Ну да ладно, потом разберусь, а сейчас надо отвечать, не столько этому закоренелому троцкисту, сколько всем прочим, напряженно ожидающим моих слов. Кстати, после того как вывели хохляцкую делегацию и Талаат-пашу, а Демон Революции получил от Кобры ногой в пах и перестал трындеть, мой архангел тоже немного успокоился. Теперь, когда меня не захлестывают волны ледяной ярости, я могу рассуждать и говорить вполне спокойно.

– Это право отнюдь не абсолютно, – сказал я по-русски, а энергооболочка принялась давать синхронный немецкий перевод, – и должно быть сопряжено с возможностью самостоятельного существования и ответственного поведения. Например, если дать независимость Польше, то панам будет мало территорий бывшего русского Царства Польского и австрийского королевства Галиции и Лодомерии. Их загребущие руки потянутся на восток – к Гродненской и Волынской губерниям России, на север – к Восточной Пруссии и Данцигу, на запад – к германской Силезии. А если ничего не переменится, то через тридцать лет западная граница Польши пройдет по Одеру и Нейсе. При этом к своим гражданам немецкой, белорусской и украинской национальности польские власти будут относиться с таким оскорбительным пренебрежением, что это очень быстро вызовет в искусственно организованной стране дикое межнациональное напряжение. Кроме того, имея ко всем своим соседям территориальные претензии, союзников Варшава будет искать во Франции, Великобритании и Североамериканских Соединенных Штатах. Если предоставить независимость хохлам, то будет то же самое, только претендовать власти в Киеве будут на Львов, Одессу, Крым, Донбасс, Кубань и даже Белгород, а основным пострадавшим от их гонора окажется русский народ. На встрече с товарищем Лениным мы договорились, что в пределах границ бывшей Российской империи Советская Россия будет единым и неделимым государством, провозгласившим диктатуру всех трудящихся слоев населения, а не одного только пролетариата. Исключение может быть сделано только для польских территорий, которые по итогам войны отойдут в зону влияния Германской империи. Наши немецкие партнеры по нынешним переговорам могут делать с этими землями что хотят, включать в территорию Рейха, или превращать их в подобие колонии, именуемой Генерал-губернаторством. Только им не стоит провозглашать независимость этой территории, потому что тогда они сами создадут себе проблемы…

– Но ЦК нашей партии никогда не утвердит такую ересь! – заорал забывшийся Адольф Иоффе.

– Члены вашего ЦК тоже смертны, и более того, смертны внезапно, – снова разозлившись, ответил я. – Впрочем, большую часть вашей камарильи мне даже не потребуется убивать. Будет вполне достаточно, если остаток своей жизни вы проведете на доисторическом тропическом острове посреди океана, голые и босые, с самым минимальным набором инструментов. Как я уже говорил, люди провозгласившие необходимость неограниченного насилия, не должны обижаться и возмущаться, если такое же насилие применят в отношении их самих. И это еще гуманно. Лет через двадцать в Советской России, таких как вы, по тем же основаниям, будут выводить в расход тысячами. Пятнадцать минут на рассмотрение дела «тройкой», а потом пошел мордой к стенке. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

– А я аплодирую господину Серегину, – с заметным акцентом сказал человек кавказской внешности. – Едва увидев палача моего народа, он тут же не задумываясь отправил того на виселицу, несмотря на то, что называет себя защитником русского, а не армянского народа.

«Ваган Сукиасович Тер-Григорян, он же Ваан Терьян, – доложила энергооболочка, – армянский общественный деятель и поэт, можно сказать крупнейшее явление в местной армянской литературе. Член партии большевиков, в состав советской делегации включен на правах консультанта по кавказскому вопросу. К сожалению, этот человек болен туберкулезом и жить ему осталось не более двух лет».

– Товарищ Ваан Терьян, – ответил я, – уничтожения людоедов вроде этого Талаат-паши требует именно человеческая часть моей личности и именно в силу этих качеств Всемогущий Господь сделал меня своим Специальным Исполнительным Агентом. А до должности Бича Божьего, Адепта Порядка и чина младшего архангела я дослужился уже потом, потому что защищал слабых и сирых, беспощадно истребляя злых. Впрочем, об этом говорить сейчас не место и не время. Трагедия армянского народа еще не окончена. Если такие как господин Троцкий и господин Иоффе преуспеют в своем начинании разрушить все и вся, то тогда Кавказский фронт рухнет, и озверевшие турки ворвутся уже в русскую Армению. И снова будут горе, слезы и смерти тех, кому еще жить и жить.

Что характерно, несмотря на немецкий перевод энергооболочки, турецкая делегация после этих слов скромно промолчала, не стала отрицать и оправдываться. А это само по себе признание вины. Зато Ваан Терьян удивленно спросил:

– Но как же турки смогут ворваться в Армению, если мы, то есть вы, заключите с ними мирный договор?

– Вы наивны, как и всякий настоящий поэт, – ответил я. – Если Кавказская армия прекратит свое существование, то и мирный договор с турками окажется бесполезен, потому что они его нарушат, как только посчитают это выгодным. Такие это люди. Удержать от подобного поведения их может только страх возмездия и то не всегда. Бывают случаи, когда алчность и жажда кровопролития затмевают в них все разумное. Вылезет перед разгоряченной толпой какой-нибудь сумасшедший мулла или интеллигент-атеист, что собственно без разницы, и заорет: «Все зло от армян, греков, болгар, режь их».

– А что вы, господин Серегин, скажете за еврейские погромы в Российской империи, Союз Михаила Архангела и все такое? – вякнул Троцкий, пришедший в себя после внушения Кобры.

– Мерзость это, Лейба Давидович, – ответил я, – и вызвана она конкуренцией еврейской и национальной буржуазии, подстрекавшей эти погромы, которые удивительным образом не затрагивали самую богатую часть вашего народа, купцов-миллионщиков, зерноторговцев, скотопромышленников и сахарозаводчиков. При этом ни вашему папеньке, ни папеньке господина Иоффе никакие погромы не помешали поделаться богатейшими людьми Российской империи. Впрочем, происходили эти погромы в основном на национальных окраинах, а власти худо-бедно пытались их пресечь. Но если бы у вас получилось предоставить этим территориям самостоятельность, как вы сегодня намеревались сделать в отношении Украины, то это явление вспыхнуло бы там с новой силой и его жертвы исчислялись бы не десятками человек, а сотнями тысяч ваших соплеменников. Однако и это ничто по сравнению с двадцати миллионами жертв Гражданской войны, красного и белого террора, голода и всеобщей разрухи, которые я тут сейчас пытаюсь предотвратить. Но самое плохое для всего человечества заключается в том, что ваша бурная деятельность в Советской России совершенно затмила всему остальному миру социальные причины Октябрьской революции и создала впечатление, что в катастрофе постигшей величайшую страну мира виновно исключительно мировое еврейство, в бурном экстазе слившееся с мировым большевизмом. Господин Иоффе даже не подозревает, как омерзительно звучит его имя для уха всякого нормального человека будущих времен. Бегает сейчас по Западному фронту империалистической войны контуженный и травленный газами урожденный австриец ефрейтор Адольф Гитлер, по гражданской профессии непризнанный художник. Сейчас он никто и ничто, но через пятнадцать лет этот человек придет к власти в потерпевшей поражение и униженной Германии, провозгласив себя фюрером немецкого народа. Возглавляемая им национал-социалистическая партия провозгласит своей целью полное уничтожение всех евреев сначала в Германии, а потом и во всем мире, а вместе с ними и других расово неполноценных народов, не относящихся к нордической расе. В результате случится еще одна мировая война, чьи жертвы затмят количество погибших во всех предшествующих военных конфликтах человечества. Немецких евреев и гражданское население временно оккупированных стран германские фашисты будут убивать в промышленных масштабах на настоящих фабриках смерти, а тела жертв станут использовать в хозяйственных целях. И прекратить все это безобразие сможет только русский солдат. Оправившись от поражений начально периода войны, вызванных внезапностью вражеского нападения, в тяжелейших сражениях он сломает германскую военную машину, ворвется в разрушенный дотла Берлин и ликвидирует государство современных технизированных варваров-людоедов. И виновны в этой трагедии будете вы, господин Бронштейн, а также ваши единомышленники, которые решили, что раз уж революционная волна вынесла вас на самый верх, то следует превратить Россию в некое подобие древнего Хазарского каганата. Теперь, когда вас поведут на эшафот или отправят в пожизненную ссылку, но это вряд ли, уж очень вы с Яковом Свердловым грешны, постарайтесь принять эту участь с достоинством, ибо заслужили ее в полной мере.