Год 1914-й. Пора отмщения

– Я тоже твой двоюродный брат, – парировал император Николай, – и это совсем не помешало тебе одобрить подготовку взрыва, в котором должны были погибнуть и я сам и все, кто будут со мной. Но только Паладин Господа Артанский князь Серегин ничего не оставляет на волю случая, и, когда вы принялись суетиться, сколачивая свой заговор, он тут же почувствовал вашу омерзительную возню и приказал своим людям следить за самыми отвратительными персонажами – то есть за тобой и за месье Гучковым. Теперь вы – подследственные в деле о государственном перевороте, и закончиться все может только любимым для г-на Серегина образом, то есть ссылкой на необитаемый тропический остров глубокой древности без права возвращения. Думаю, что пройдет совсем немного времени, и вы достигните истинного обезьяноподобия: забудете человеческую речь и будете кидаться друг в друга калом. Госпожа Бергман, они все ваши.

– Но я французский гражданин! И я требую позвать сюда консула! – попытался возмутиться месье Боссе; голос его звучал сипло и неестественно, он весь вспотел и тяжело дышал. При виде раскрывшейся в пространстве дыры, несущей дыхание адского жара вместе запахами мирры и ладана, он в ужасе отшатнулся и каким-то трагикомичным жестом всплеснул руками. – Мой арест есть беззаконие и беспорядок!

– Ваше гражданство нам безразлично, – пожала плечами Бригитта Бергман. К тому же мы знаем, что вы, месье – майор Второго Бюро Рене Бертран, а никакой не коммивояжер Раймон Боссе, и это вызывает в нас дополнительный интерес. А сейчас хватит болтать! Вы все, руки за голову и марш в портал! Все хорошее для вас закончилось.

3 октября (20 сентября) 1914 года, 12:05. Царское село, Александровский дворец, рабочий кабинет императора.

На следующий день после покушения на свою августейшую особу Николай Второй вызвал к себе французского посла Мориса Палеолога и британского посла сэра Джорджа Уильяма Бьюкенена. К этому моменту в столице Российской империи творилось нечто невообразимое. Аресты шли валом, причем несчастных свозили не в Кресты или Петропавловскую крепость, а отправляли в неведомое Тридесятое царство, откуда обычному человеку выбраться своими силами невозможно.

Русский самодержец, уязвленный в своих лучших чувствах, запустил в санкт-петербургский элитный курятник людей из артанского сыскного приказа, и те устроили настоящий погром среди министров, тыловых генералов, депутатов Думы и прочих персонажей, тем или иным образом участвовавших в масонских организациях, курируемых ложей «Великий Восток Франции». А других и не было. Вступая в масонские организации ради скорейшей карьеры, подданные русского царя приносили клятву под страхом смерти беспрекословно повиноваться всем приказам вышестоящих масонов, следовательно, делали себя заложниками самых безумных желаний политических пигмеев с берегов Сены. К началу Первой Мировой Войны это поветрие сделалось буквально абсолютным, и теперь требовалось не только срезать созревшие грибочки, но и выкорчевать всю грибницу, чтобы государство императрицы Ольги не тревожили рецидивы этой тяжелой болезни. Помимо французской, прореживалась и не столь многочисленная британская агентура, в основном связанная с Морским министерством. Если французов в России интересовала армия, то британцев флот.

Оба посла главных стран Антанты смотрели на происходящее с ужасом и недоумением. Прямо у них на глазах рушились труды многих предшественников, стремившихся превратить Россию в послушное полуколониальное государство, источник дешевого сырья, хлеба и пушечного мяса. Теперь, после неудачи переворота, с провалом этой политики надо было смириться хотя бы на какое-то время и принять тот неоспоримый факт, что, по крайней мере, на этой войне, Россия будет преследовать только свои интересы. Господам послам еще предстояло осознать глубину той пропасти, в которую предстояло упасть их странам.

Русский царь принял послов холодно, и хуже всего было то, что он находился в своем кабинете не один. Человек, составлявший ему компанию, не мог быть никем иным, как Артанским князем Сергием из рода Сергиев, пришельцем из иных времен, с легкостью поставившим на рога весь европейский политИк.

– Господа послы, – сказал император всероссийский, – считаю необходимым поставить вас в известность о том, что Российская империя в одностороннем порядке разрывает англо-русский и франко-русский союзы. После того, что вчера было учинено с вашей прямой подачи, Мы вам больше ничего не должны. Теперь наши союзники – это Великое Княжество Артания, Сербия и Болгария, и более никого. В том, что это случилось, вы должны винить только себя. С кайзером Вильгельмом Мы, напротив, намереваемся искать мира и нормализации отношений. Продолжение войны не принесет добра ни монархам, ни народам наших стран.

– Ставлю вас в известность, – сказал Артанский князь, – что поведение ваших государств в канун этой войны, а также в деле с попыткой государственного переворота в Российской империи, было измерено, взвешено и признано негодным. В качестве Бича Божьего в самом ближайшем будущем я предложу кайзеру Вильгельму стать моим вассалом, и если он согласится, то мы вместе обдерем мясо с ваших боков до самых костей. Никому не нравятся беспринципные мерзавцы, наносящие удар в спину союзнику, и Всемогущий Господь в этом правиле не исключение.

– Но вы же сами отказались немедленно наступать на Берлин и тем самым выполнять свой союзнический долг! – вскричал Морис Палеолог. – В таких условиях мое правительство было просто вынуждено предпринять экстраординарные меры для того, чтобы изменить ваше вызывающее поведение.

– Да, отказались, – ответил император Николай, – ибо сие не соответствовало нашим интересам. Российская империя вступила в эту войну только для того, чтобы спасти от уничтожения братскую ей Сербию, поэтому на германском направлении после ликвидации Восточно-Прусского балкона ее позиция была сугубо оборонительной, а на Австро-Венгерском направлении – исключительно наступательной. Наша главная цель – разгром государства Габсбургов и ликвидация угрозы существованию Сербии и Черногории. Вступление в войну Османской империи тоже было придумано не нами, но раз уж так получилось, то у нас появилась цель номер два, чтобы по итогам этой войны Босфор и Дарданеллы отошли под власть России. А кайзер Вильгельм мог и подождать своей очереди за номером три, но ждать не пожелали уже вы. Ну что ж, какой мерой вы мерили, такой и отмерится вам – что посеяли, то и пожнете. Россия была, есть и будет Великой державой, а ваши государства в ближайшее время ждет исчезновение с карты мира и полное забвение. Так и передайте в свои столицы. Больше на эту тему Нам сказать нечего, так что идите отсюда вон, потому что Мы не хотим вас больше видеть.

– Вы оба еще об этом пожалеете! – не удержавшись, прошипел направившийся к выходу Джордж Бьюкенен.

– Дурацкое это занятие – грозить Бичу Божьему, – вздохнул Николай.

– Лондон в руинах, флот на дне, королевская семья в плену, депутаты и министры либо мертвы, либо прячутся по разным укромным норам, чтобы не попасть под карающий удар – вот таким теперь будет будущее вашей Британии, – добавил Артанский князь, демонстрируя призрачные нимб, крылья и великокняжеское корзно. – А простых Джонов и Мэри, так уж и быть, я расселю по всей Руси Великой по одной семье на деревню, чтобы и смертоубийства лишнего не допустить, и окончательно стереть вашу безумную нацию с лица земли. Моих полномочий младшего архангела для этого вполне достаточно.

Услышав эти слова, Морис Палеолог втянул голову в плечи и поспешил поскорее выйти из царского кабинета, пока и про Францию не сказали чего-то подобного. Но этот вопрос заинтересовал уже русского императора. Когда послы вышли, он спросил:

– Сергей Сергеевич, а что вы намерены делать с Францией? Ведь понятно же, что при любом исходе войны эта республиканская страна так и останется возмутителем общего европейского спокойствия.

– Понимаете, Николай Александрович, – ответил Серегин, – в переводе с латыни слово «республика» означает «общее дело», но это проще произнести, чем претворить в жизнь. Но если такое удастся, то мощь получается неимоверная. Именно на этом запале французские революционные армии лупили и в хвост, и в гриву своих соседей по Европе. Потом, когда запал начал иссякать, республика легла под одного вождя и оделась в оболочку Империи. Помните, как это было? Чтобы разогнать Совет Пятисот, Бонапартию не потребовалось ни пушечных, ни ружейных залпов – было достаточно одного барабанного боя. Остатки той былой революционной роскоши дожили во французской армии до Бородинской битвы и почти в полном составе влились в ряды моих Верных, а что касается прочей Франции, то общим делом для всего французского народа тамошнее государство более не было никогда. Тамошние деятели отстроили себе самую омерзительную из всех возможных политических систем, именуемую олигархией, то есть властью денежных мешков, и выборность депутатов Национального Собрания и прочих должностных лиц в сущности этого режима ничего не меняет. Для народа подобный выбор между различными сортами дерьма оборачивается форменным издевательством…

– Так вы настаиваете на важности роли народа в государстве? – спросил Николай

– Да, я на этом настаиваю, – ответил Артанский князь. – Монарх должен быть един со своим народом, ведь он – та твердь, на которую опирается государство. Назвав себя хозяином земли русской, вы низвели императора всероссийского с уровня царя-батюшки до банального тирана-диктатора, удерживающего власть только при помощи вооруженной силы, что и предопределило все дальнейшие российские неустройства. Впрочем, и во Франции никакого единства между власть имущими и народом не существует. А у меня с этой страной особые отношения – конечно, не такие, как с Россией, которая для меня превыше всего, и не такие, как с Германией, потому что среди моих Верных достаточно много людей тевтонского, то есть немецкого происхождения, но все равно особые. Заключая с Бонапартием мирное соглашение, я обещал императору французов, что буду с заботой и вниманием относиться к его народу. Заметьте, не к французскому государству, потому что оно может быть весьма разным, и тем более не к заносчивым и глупым политиканам, а именно к народу этой страны. Впрочем, я пока еще ничего конкретного не решил…

– Но все же, Сергей Сергеевич, должны же у вас быть хоть какие-то планы в отношении этой страны? – спросил Николай. – Франция сейчас выглядит как республиканская заноза среди окружающих ее обычных монархий. Ольга говорит, что если ничего не изменить, то эта зараза захватит все Европу. И тогда наша цивилизация окончательно погибнет, ибо будет уничтожено все, что составляло ее основу: верность монарху, вера в Бога, личная честь и любовь к ближнему. Останется один лишь меркантильный расчет, и именно он будет править всем человечеством.

– Ваша дочь права, – ответил Серегин. – А мне сейчас ясно только одно: нынешнюю, так называемую республиканскую, элиту Франции после войны необходимо судить за разжигание войны и повесить высоко и коротко. Эти люди так долго шли к своему успеху, что я не могу отказать им в таком удовольствии. Но стоит ли восстанавливать из руин само французское государство, я пока не знаю. Ни один рецепт из поваренной книги Старших Братьев не подходит тут окончательным образом. Если разорить эту клоаку дотла, а потом пустить все на самотек, как это было в мире полковника Половцева, то на месте Третьей республики возникнет Четвертая, голодная, злая и еще более жаждущая реванша. Еще одна война – и демографический потенциал французской нации, подорванный во времена первой и второй империй, будет окончательно уничтожен. Ведь общеизвестный же факт, что за время революционных и наполеоновских войн средний рост французских мужчин уменьшился почти на пядь. Лучшие из лучших полегли в бесцельных войнах, и вместо них изрядно размножились разные посредственности. Через сорок лет после Бородинской битвы они создали у себя имитацию былого величия из искусно построенных театральных декораций, назначили императором талантливого мистификатора, после чего вся эта халабуда, яркая и шумная, как цыганский ансамбль песни и пляски, рухнула под ударом прусских армий.

– Но должны же быть и другие методы, кроме того, чтобы позволить французам делать то, что им захочется? – спросил Николай. – Ведь даже я, человек не очень талантливый, понимаю, что в подобном случае они снова учредят себе республику, выберут депутатов и президента и пойдут по прежней кривой дорожке, да так, что нынешние политические деятели по сравнению с новыми будут казаться просто ангелами во плоти.

Артанский князь пожал плечами и ответил:

– Есть у меня и другой рецепт. В мире моей супруги Елизаветы Дмитриевны ваш брат Михаил Александрович на пару с кузеном Вилли после весьма скоротечной войны нарезали склочную старушку в красной шапке на несколько порционных кусков размером с Бельгию, определив каждой такой части по монарху из числа Бурбонов-Орлеанидов или потомков братьев Бонапартия. Но тут буквальное повторение такого сценария исключено, потому что в местной действительности напрочь отсутствует такое явление, как Континентальный Альянс, и создавать его из вчерашних врагов уже некогда. Сразу после рождения новосозданные французские государства были включены в это огромное пространство без всяких внутренних границ, простирающееся от Ливерпуля на западе до Иокогамы на востоке. В Германию или там Британию французов не тянуло, в Японию тоже, но, едва прошел первый шок, большая часть активного населения села на пароходы и поезда и быстро-быстро перебралась туда, где жизнь кипела ключом – то есть в переустраиваемую вашим братом Российскую империю. И на этом Франция закончилась как европейское явление, потому что новонарезанные королевства сами собой превратились в подобия административных округов, куда отпрыски из русских семей французского происхождения ездили к бабушкам на лето. Моя супруга говорит, что в ее времена в любом месте Великой Руси чисто русского человека с французской фамилией можно встретить так же часто, как и такого же русского человека немецкого происхождения. Да и не разберешься уже, кто и от кого происходит, ведь за сотню лет выходцы из Европы перемешались и с русскими и между собой до полной гомогенности.

– Ну что же, – деланно хмыкнул император всероссийский, – вот это вполне годный вариант развития событий. Единственное, что меня смущает, это возможное чрезвычайное усиление Германии.

– Действительно, так, наверное, я и поступлю, только делить Францию на порционные куски не буду, – сказал Серегин. – Хлопотно это и не соответствует духу моих соглашений с императором Бонапартом. Вместо того я немедленно начну отбор претендентов и претенденток на будущий французский трон, а то как бы нужных людей не затоптали во время грядущих роковых событий. А насчет Германии вы не беспокойтесь. Во-первых, кайзер Вильгельм будет моим вассалом, что гарантирует его лояльность в отношении Российской империи. Во-вторых, программа обновления и промышленного усиления

России, которая, как планируется, будет вытягивать к вам французов, заодно в огромных количествах как пылесосом потащит к вам и прочих европейцев, включая германцев. В мире моей супруги Второй Рейх захирел уже при следующем кайзере, ибо за двадцать лет все умные да верные уехали делать карьеру в Россию. При этом специально их никто не сманивал, просто размах русского экономического торнадо, со страшной силой раскручивающегося над просторами одной пятой части суши, требовал себе специалистов, специалистов и еще раз специалистов. Российская империя, которой вам довелось править, на самом деле в опытных и любящих ее руках способна превратиться в богатейшее государство мира. Для этого необходимо лишь одно: людей, подобных графу Витте и господину Победоносцеву, в самом раннем возрасте требуется беспощадно спускать в мясорубку репрессий, чтобы не было их тут никогда, и точка!

Видимо, последняя фраза была о наболевшем, ибо подобные деятели «достали» Серегина еще в родном мире, потому что дремлющий внутри него архангел вдруг снова пробудился и перешел в полуактивное положение. Клочки по закоулочкам еще не летают, а вот озоном в воздухе уже пахнет. Николай Александрович сделал полшага назад и круглыми глазами уставился в точку над макушкой Артанского князя, где снова прорезался нимб и на распахнувшиеся за его спиной крылья.

«Пора заканчивать разговор, – подумал Серегин, глядя на ошарашенное выражение на лице русского царя, – возвращаться в тридесятое царство и собирать консультантов по поводу отбора потенциальных кандидатур на должность французского монарха, единственного и неповторимого. А там поглядим, что из этого выйдет…»

Семьсот сорок второй день в мире Содома. Поздний вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Совещание по «французскому» вопросу я собрал в своем рабочем кабинете. С одной стороны, это были Ольга Николаевна и Михаил Александрович из четырнадцатого года и Ольга Александровна Романова из пятого года, с другой – изрядно омоложенный британский король-ловелас Эдуард Седьмой и его дочь Виктория Великобританская, вернувшаяся в расцвет своей красоты. И все – более никаких экспертов по пребывающим в забвении претендентам на французский престол у меня под рукой не имеется. Правда, вместе с Ольгой Николаевной пришел ее жених Коба, только он не эксперт, а такой же ценитель прекрасного, как и я сам.

– Итак, господа и товарищи, – сказал я, – слушается дело Ля Белле Франсе, девочки в красной шапке, которая хотела быть гордой Свободой на баррикадах, а в итоге стала дешевой шлюхой по вызову для банкирского клана Ротшильдов и их подпевал. Последняя авантюра привела эту страну на край гибели, и теперь нам надо решить, пристрелить старушку и забыть о ней или попытаться вернуть ей человеческий облик.

– Вернуть человеческий облик – это значит реставрировать монархию, не так ли, товарищ Серегин? – с оттенком неодобрения спросил товарищ Коба.

– Должен заметить, – сказал я, – что прославленная советская система с полной отдачей функционировала только в монархическом режиме с товарищем Сталиным в роли красного императора. Во все остальные времена, когда господствовало так называемое коллегиальное управление, производительность государственной машины была заведомо ниже тридцати процентов. То, что нужно было делать немедленно, делалось с запозданием или в недостаточном объеме, зато невосполнимые ресурсы тратились на воплощение ненужных или изначально вредных идей. Вместе с носителем политической воли Советский Союз утратил систему целеполагания, в силу чего его руководство перешло сперва на пассивную, а затем и на пораженческую позицию.

– Но нынешняя Франция – это совсем не то же самое, что Советский Союз эпохи расцвета и упадка, – возразил Коба.

– Во Франции тоже живут простые люди, для которых хочется мира, порядка, социальной справедливости и человеческого счастья, а не сплошных войн, мятежей и революций, – парировал я. – У России после войны для всех забот будут Ольга Александровна и товарищ Коба. У Германии останется кайзер Вильгельм, который на самом деле неплохой правитель. Британии, я, так уж и быть, верну короля Георга Пятого, только исключительно в статусе самовластного монарха. Но кто позаботится о бедных французах – неужели кто-то из тех мелких политических проходимцев, что толпой кинутся в схватку за власть, едва отгремят бои? Или вы предполагаете, что германская оккупация Франции должна продолжаться вечно?

– Браво, господин Серегин! – воскликнула принцесса Виктория. – О своих врагах вы намереваетесь заботиться не меньше, чем о любезных вашему сердцу русских!

Ох, лучше бы она молчала. Архангел во мне зашевелился, занимая предстартовую позицию, в районе темечка ощутилась щекотка и между лопаток подозрительно зачесалось.

– Враг, мисс Тори, – начал я, усилием стараясь успокоить архангела, – всегда вооружен, агрессивен и преисполнен злобных намерений, потому что убежден, что это он тут настоящий человек, а все остальные – не более, чем грязь под его ногами. Таких я бью ногами, иногда насмерть, иногда до капитуляции и раскаяния – как придется, хотя последнее обычно предпочтительней. При этом гражданское население вражеской страны не вызывает во мне никакой ярости, и я сожалею о том, что жертвы среди него в ходе войны неизбежны. И хоть нынешняя Франция – это не тот случай, иногда злу предается целая нация; но и тогда мой Господин желает не смерти грешника, но его исправления, ведь он одинаково любит своих детей – без различия цвета кожи, разреза глаз и вероисповедания. Эта война началась по причине алчности власть имущих Европы, уже разделивших между собой на колонии весь прочий мир, и теперь ради дальнейшего расширения своего влияния решивших устроить схватку за его передел. Моя цель – закончить эту войну с минимальными жертвами и таким образом, чтобы ее повторение не было возможно в сколь-нибудь обозримой исторической перспективе. Для этого европейский континент необходимо привести в состояние уравновешенного единства…

– Какого-какого единства? – переспросил британский король Эдуард.

– Уравновешенного, – сказал я. – Это значит, что к минимуму должны быть сведены как внутренние социальные конфликты, так и противоречия между европейскими государствами. Если не будет толп голодных людей, которым нечего терять, то отпадет и главная предпосылка к развязыванию войн и совершению революций. А чтобы этим не занимались жадные до власти и славы политиканы, все монархи будущего континентального европейского альянса, за исключением Ольги Николаевны, станут моими вассалами. В прошлом мире я ничем подобным не занимался, потому что там мне пришлось иметь дело с периферийным колониальным конфликтом, не затрагивающим основы цивилизации, но тут я обязан погасить мировую бойню и ликвидировать саму возможность ее рецидива – а такая задача требует нетривиальных решений.

– А почему кроме меня, Сергей Сергеевич? – спросила Ольга, опустив очи долу, чтобы не видеть моего нимба.

– А потому что вы, Ольга Николаевна – будущая императрица всероссийская, и отныне и присно и во веки веков будете моим союзником и Верховным представителем в Альянсе, – ответил я. – И только в том случае, если вашего такта, политического влияния и авторитета Российской державы не хватит для улаживания возможного конфликта, за дело, оторвавшись от всех прочих забот, возьмусь я сам. Но в таком случае горе будет виновному, причинившему мне неоправданное беспокойство, ибо человек я весьма занятой. И именно поэтому новый монарх или монархиня для Франции должны быть подобраны с чрезвычайным тщанием. Это не должен быть человек, который всю жизнь ожидал призрачного трона, а также тот, кто будет чужд французам своим менталитетом и привычками. При этом мне безразлично, мужчина это будет или женщина, а также неважно, если этот кандидат окажется слишком стар. Тут у нас в Тридесятом царстве старость не порок, а всего лишь излечимая болезнь. Самое главное, чтобы этот человек мог ощутить себя одним целым со своим народом и полюбить его как часть самого себя, что есть главная добродетель монарха.

Выслушав мой ответ, Ольга покраснела до кончиков ушей и тихо ответила:

– Благодарю за доверие, Сергей Сергеевич, будьте уверены, что мы с Иосифом вас не подведем. Что касается возможного кандидата или кандидатки в хорошие французские монархи, то мы таковых просто не знаем, ибо и Орлеаниды, и Бонапарты исповедуют католичество, и в силу того не входят в круг потенциальных брачных партнеров для нашей семьи.

– Зато такой кандидат, точнее, кандидатка, известна мне, – заявил вдруг Михаил Александрович. – Это постоянно проживающая в Париже Мари Бонапарт, супруга греческого принца Георга и мать двоих детей. Все остальные принцы и принцессы либо профессиональные ожидатели призрачного трона, либо уже вовсе не связывают себя с Францией, зато Мари довольно успешно подвизалась на ниве психоанализа, и даже сотрудничает с Зигмундом Фрейдом…

– О Господи! – вздохнул я. – Только не этот чудной старик, сводивший все бессознательные побуждения человека к тому, что лежит ниже пояса, а потому утыкавший весь мир женскими вагинами и эрегированными мужскими членами…

«Соглашайся, Серегин, – шепнула мне энергооболочка, – лучшего кандидата и в самом деле нет. А дурь у бабы мы вылечим, у нас тут лечат все болезни – и телесные, и душевные. Отдашь эту Мари в проработку Лилии, мисс Зул и Анне Сергеевне – и будет у тебя вполне съедобная французская императрица, как раз то, что прописал этой стране доктор, то есть ты».