Геном Пандоры

И все же что-то в нем изменилось. Сиби всмотрелась пристальнее в самую глубину его глаз, туда, где гас всякий свет и куда не могли дотянуться ни Старый, ни она сама. Наземник протянул руку. Не вставая с места и даже не двигаясь, он протянул руку и дотронулся до лица Сиби, и это прикосновение было приятным и болезненным одновременно. Болезненным потому, что рука сжалась и потянула Сиби прочь, отрывая от корней Старого, от Дома, от сестренок. Сиби ничего не могла поделать – она лишь чувствовала, как лопаются связи, тонкие белесые ниточки, скреплявшие ее мир. И вдруг, глядя в черные глаза чужака, Сиби поняла. Поняла, что мешало ей все это время, теребило и беспокоило. Чужак был невероятно, до ужаса красив.

Еще Сиби поняла, что Праздник Обновления не состоится.

Глава 5

Гамельнский крысолов

Брат Иеремия Апшерон полол озимую репу в собственном огороде. В такой прекрасный октябрьский денек даже гнуть спину над грядками – сплошное удовольствие. Сорняки пытались увернуться из-под тяпки и жалобно попискивали, но брат Апшерон был неумолим. Приближались заморозки, и следовало поторопиться. К полудню огородник утомился. Сказывались годы и больная поясница. Он разогнулся, отложил тяпку и тыльной стороной руки отер пот со лба. Сейчас-то солнышко еще припекало. Листва на кленах у Большой Изгороди расцветилась всеми оттенками желтого и рыжевато-алого. Улыбнувшись прекрасному дню и высокому синему небу, брат Апшерон снова потянулся к инструменту. И обмер. Земля в огороде шевелилась. Она вспухла отвратительным горбом. Из горба высунулась грязная пятерня, пощупала вокруг и нырнула обратно. Огородник попятился, споткнулся о тяпку и так и сел, больно ушибив зад. Из раскопа полетели комья, а вслед за комьями показалась черная, страшная голова. Тут уж брат Апшерон не выдержал и завизжал во весь голос. От его визга вороны, попрыгивающие по Большой Изгороди, взвились в небо с хриплым карканьем – а уже через секунду на площади ударил общинный колокол.

…Дерево, понял Колдун. Раскинувшееся на много миль дерево, растущее не вверх, а вниз, в глубину. Колдуну почудилось, что он прикоснулся к корням, почувствовал их напряжение и дрожь, сумрачное, невнятное бормотание. Для дерева был губителен солнечный свет. Дереву, судя по всему, полагалось озлобиться и зачахнуть, но оно нашло выход. Оно удочерило… человеческих детенышей? «Экспозиции, – подумал Колдун, – ну понятно – это необходимые дереву микроэлементы. Плюс энергия, поступающая от разложения человеческой плоти, ведь они живут здесь и здесь же умирают». Однако дерево было ласково к своим рабам… детям? Колдуну представился старенький дед, качающий на коленях внучек. Дед поднял морщинистые веки, поглядел на Колдуна и сказал: «Стань одним из нас. Ведь ты такой же, как они, совершенно такой же…» Старый не ошибался. На одно-единственное мгновение Колдун подумал, как же это было бы хорошо – стать частью целого, корешком, нитью огромной и сложной системы. И вот тут Колдун испугался. Он и не знал, что еще способен испытывать настоящий страх.

– Эй, ты чего?

Колдуна тряхнули за плечо, и он очнулся. Стылый воздух пещеры. Зеленоватое свечение. Беспокойное движение белесых корней… Корней? Ведь это руки, узловатые, мягкие стариковские руки…

– Колдун! Парень! Эй, пацан!

Он встряхнулся и оглянулся на Хантера. Охотник смотрел на него с беспокойством.

– Что, Хантер? Что случилось?

– Это ты мне скажи, что случилось. Минут десять назад ты замер и стал белый как мел. И корни закопошились. А эта… смотри!

Серокожая прыгала на корточках и хлопала ладонями по земле, выбивая облачка пыли. Земля вспучивалась, мелькали белые отростки. Их клетка ходила ходуном. Хантер вцепился Колдуну в локоть, и в эту же секунду ветки-корни расплелись, раздались, образуя широкое отверстие.

– Сматываемся, – бросил Колдун и потащил Хантера в дыру.

Девочка-цверг прекратила свою пляску и молнией метнулась вперед, показывая верный путь к выходу.

Они пробирались довольно долго, кое-где во весь рост, кое-где ползком, по бесконечному лабиринту коридоров, в полной и окончательной тьме. Колдун вцепился в худую и неприятно влажную лапку Сиби, а Хантер держался за Колдуна. Когда в лицо пахнуло холодом и неподвижным воздухом большей пещеры, охотник дернул Колдуна за рукав и прошипел:

– Стой. Куда она нас ведет?

– Не знаю. Я просто велел ей увести нас подальше.

Сиби взволнованно щебетнула и потянула Колдуна за руку, однако Хантер и с места не сдвинулся:

– Так не пойдет. Надо выходить к Барри. К людям.

– К каким людям?

– Пока ты отсыпался в сарае, андроид сказал, что рядом с Барри четыре года назад было поселение эмишей. А перед отлетом Батти проглядел спутниковые снимки, вроде деревня еще сохранилась. У нас ни оружия, ни жрачки, обстановка неясная. Надо пробираться к ним. Я бы сейчас не отказался от горячей ванны и домашней колбаски.

– Я бы тоже. Хорошо. Попробую ей объяснить.

Колдун повернулся к Сиби, которая обеспокоенно сопела ему в ухо. Девчонка всем была хороша, но вот липуча ужасно. Постоянно то щупала, то прижималась костлявым, дурно пахнущим тельцем, то путалась в ногах, как обалдевший от долгожданной встречи с хозяином щенок. Сейчас, заметив, что внимание Колдуна обращено на нее, Сиби радостно взвизгнула и вцепилась в него всеми четырьмя конечностями. В кромешной тьме не так уж приятно, когда кто-то вцепляется в тебя всеми четырьмя конечностями и смрадно дышит в лицо.

– Кажись, у тебя завелась подружка, – радостно гыгыкнул Хантер, непонятно как ухитрявшийся все разглядеть.

– Не заткнул бы ты пасть? – буркнул Колдун и настроился на разговор с цвергом.

Тут же оказалось, что все не так просто. Да, Сиби знала о колонии наземников. Но вести их туда она не соглашалась. Ни в какую.

«Почему, Сиби?»

«Страшные. Они очень-очень страшные. Больно. Старый защищает, а без Старого очень больно».

Сиби тряслась от страха, да так сильно, что они вдвоем чуть не рухнули на земляной пол пещеры. Пальцы цверга на плечах Колдуна судорожно сжались, и он с неудовольствием подумал, что останутся синяки.

– В чем дело? – нетерпеливо спросил Хантер.

– Похоже, на цвергов охотятся не только ваши парни, но и мирные землепашцы. Или кто они там. Сиби не хочет туда идти.

– Так заставь.

– Как у вас все просто.

Колдун погладил цверга по бугристой голове и успокаивающе шепнул:

«Сиби, Старого теперь нет. Но есть я. Я вместо Старого, я не дам тебя в обиду».

Девчонка еще пару раз жалобно всхлипнула – и согласилась.

Они стояли, щурясь, ослепленные дневным светом. Они так давно не видели солнца, что даже это, неяркое, солнце раннего октября пропекало кожу, просвечивало будто бы до самых костей. Сиби осталась внизу. Она, как и Старый, не выносила солнечных лучей. Расставаясь с Колдуном, девчонка отчаянно выла, и Колдун ощущал сейчас неясную вину. Вина опаляла щеки не хуже полдневного жара, и это удивляло. Он не помнил, когда и за что в последний раз чувствовал себя виноватым. «Непродуктивное чувство, – отметил про себя Колдун. – Пережиток былых времен, атавизм». Впрочем, обстановка способствовала.

Вся эта деревня казалась пережитком былого. Поглазеть на выползших из-под земли собралась чуть ли не вся община. Мужчины с бородами и в черных сюртуках, женщины в чепцах и широких клетчатых юбках того покроя, который устарел еще во времена благословенной королевы Виктории. Впрочем, лица у всех были круглые и румяные, покрытые загаром. Руки крепкие, как у тех, кто долго занимался физическим трудом на вольном воздухе. Колдун подумал, что в жизни не встречал таких здоровых людей. За собравшейся толпой виднелись приземистые деревянные дома и шпиль одинокой церкви. Церковную крышу покрывала дранка, а на кресте сидела ворона. Здесь вообще было много ворон.

С огорода пришельцев так и не выпустили. Под ногами топорщилась ботва – странная, красновато-багровая и на диво увертливая. Широкие листья пытались выскользнуть из-под каблуков. О такой сельскохозяйственной культуре Колдун не слыхал; впрочем, в сельском хозяйстве он разбирался слабо. Целая куча загадочной ботвы возвышалась у забора, но сейчас ее скрывали спины поселян. Впереди стоял дородный субъект в черном костюме. Шею его охватывал тесный белоснежный воротничок. Кто-то вроде пастора? В верованиях эмишей Колдун разбирался не лучше, чем в растениеводстве. Шляпу предполагаемый пастор держал в руке и подслеповато щурился на гостей.

– Отец Элиэзер, – представился он наконец и протянул руку. – Добро пожаловать в наш скромный дом. Мы рады гостям, хотя, признаться, ваш способ стучаться в дверь вызвал у нас некоторое изумление.

Хантер угрюмо смотрел на пастора. Хантеру хотелось домашней колбасы и горячей ванны, но этим пока и не пахло. Пахло допросом. Колдун улыбнулся, принял протянутую руку и пожал с максимальным дружелюбием.

– Спасибо, отец Элиэзер. Извиняюсь за вторжение и за… – Тут он глянул под ноги. – За повреждения, нанесенные грядкам почтенного… – Колдун сделал паузу и оглянулся на хозяина дома. Краснолицый толстяк молчал, как будто воды в рот набрал. Похоже, говорить без дозволения отца Элиэзера здесь не принято – или они просто еще не пришли в себя? – Почтенного владельца грядок.

– Брата Иеремии Апшерона, – мягко поправил отец Элиэзер.

– Брата Апшерона. Дело в том, что мы сбежали из… э-э… подземного узилища, куда нас заточили ужасные существа.

Хантер ошалело уставился на напарника, а вот отцу Элиэзеру витиеватые обороты, кажется, пришлись по вкусу. Он одобрительно улыбнулся:

– Дети дьявола. Да, я знаю о бесчинствах, творимых за этой стеной. Сказано – мир есть дьявол, следовательно, кто служит миру, тот служит дьяволу. Но здесь вы в безопасности. Нечистый не ступит на святую землю, и слугам его сюда хода нет.

– Ну и отлично, – буркнул Хантер. – А теперь нельзя ли чего-нибудь поесть? Слуги дьявола нам не давали жрать чуть ли не неделю. Какое сегодня число?

Отец Элиэзер неодобрительно нахмурился и воздел руку.

– Там, – он указал на ограду из здоровенных бревен, врытых в землю вокруг селения, – там считают суетные дни, но в руце Господа сегодня и завтра, вчера и позавчера – лишь бессмысленные слова. Мы пребываем в золотом сечении времен…