Посмотри, наш сад погибает

Весна всегда уродовала её. Бледная, беленькая, закутанная в юбки, платки и шубу зимой, Галка с наступлением весны превращалась в сутулую грязную пацанку в драных портах. Платок больше не мог скрыть её обрезанные пепельные волосы, а складки платья – угловатое мальчишечье тело.

А терпеть её болтовню Белому всегда было тяжело, особенно долгими зимними вечерами, когда в избе становилось совсем скучно. Трахать сестру было куда приятнее, чем слушать.

– С чего ты решила, что Буривой жив? – спросил он не глядя.

– Я не видела его мёртвым.

А девчонку Белый видел живой, он упустил её в саду, когда она ловко нырнула под забор. Но как долго могла скрываться знатная девица из богатой семьи? Вряд ли она прежде когда-нибудь выходила за стены поместья без сопровождения нянек и гридней. Вряд ли она могла оставаться незаметной – точно не с её рыжими непослушными кудрями.

– Откуда ты знаешь, что Велгу заказали мне?

– Видела, как ты гонялся за ней по саду. В жизни не видела зрелища нелепее. Такой ты был неповоротливый.

– Меня пырнули в бок.

– И что?

– Я не хотел тратить посмертки Осне Буривой. Они понравятся матушке.

Закатив глаза, Галка скривила рот. Она реже остальных приносила посмертки. Утверждала, якобы приходилось использовать самой. Может, она и вправду чаще старших братьев получала опасные раны. Всё же она была женщиной. Но Грач подозревал, что Галка просто не хотела делиться с матушкой и госпожой.

– Так что, ты исцелился?

Белый молча кивнул. Он зарезал одного из скренорцев, что гнался за Велгой, и вытянул его жизнь, чтобы спасти свою. Пусть ни он, ни Галка не были чародеями, но благословение госпожи не раз спасало их жизни. Он, Белый, и вовсе жил только благодаря госпоже.

– Так что? – он поскрёб деревянную столешницу, чувствуя, как грязь собирается под ногтями.

– Надо бы их найти. Выполним свои договоры…

Скольким людям помешали Буривои? Скольким наёмникам заплатили, чтобы избавиться от семейства? Белый, Грач, Галка, скренорцы – их всех нанял один человек или четыре разных? Если один, то он дурак, который помешал собственным наёмникам сделать дело. В одиночку Белый легко управился бы со всем семейством, тихо, по одному передушил, как лис, прокравшийся в курятник, – цыплят.

Галка, скорее всего, лгала. Но и предавать Белого она бы намеренно не стала. Значит, можно было пока держаться к ней поближе. Вот если бы она попробовала урвать добычу из лап Белого…

– Думаю, Кажимеж похитрее своей дочери, – заключил он. – Опытнее. В конце концов, он мужчина. Испуганную маленькую девчонку найти легче.

– Тогда чего ты до сих пор её не нашёл? – усмехнулась Галка. – И вообще, как ты умудрился её упустить?

Белый прищурился, чувствуя, как внутри разрасталось раздражение.

– Знаешь, сестрёнка, тебе ужасно везёт, что я тебя люблю.

– Братик, тебе ужасно везёт, что у тебя есть я, – она перегнулась через стол и чмокнула его в губы. – Так и быть, помогу найти твою пропажу.

* * *

Выгнутый, точно ощетинившаяся кошка, Сутулый мост висел над речкой Мутной, и десятки ног недружно топали по нему, то взбираясь тяжело наверх, то торопливо спускаясь вниз. Дурацкий был мост, неудобный. Летом на него ещё можно было взобраться, но зимой он замерзал, леденел и превращался в горку. Мутная не промерзала даже в сильные морозы, вот и приходилось взбираться по Сутулому, скользить, падать, подворачивать ноги, только чтобы не идти далеко вверх по течению до следующего моста. Здесь, в устье Мутной и Вышни, вода была глубокой, непокорной, и ни один другой мост, кроме Сутулого, не мог выдержать её течения. Так и вышло, что его не перестраивали, даже когда приходил срок. Плотники заменяли доски, укрепляли сваи, и выгнутый чудной Сутулый стоял и дальше.

Велга схватилась за поручень, ступая на мост. Босые ноги болели, ссадины кровили. От каждого шага она всхлипывала, но нужно было идти. Рыжая убежала под мост, и слышно стало, как она плескалась в реке и громко лакала воду.

Люди спешили мимо. Шустрая старушка, поднимавшаяся следом за Велгой, нетерпеливо пыхтела в спину и время от времени толкала берестяной корзиной под зад, поторапливая. Медленно, шаг за шагом они взбирались по крутому мосту наверх. Остальные прохожие были куда быстрее их двоих, да и старушка, верно, уже убежала бы далеко вперёд, если бы не Велга. По голым ногам мазнул мокрый хвост, и Велга вздрогнула. Рядом остановилась Рыжая. И они медленно пошли дальше.

Опираясь, Велга волокла своё усталое изнеможённое тело вверх по мосту. И, поднявшись на середину, остановилась.

– Чего встала? – не выдержала старушка.

– Отдохнуть хочу.

– Молодая ты уставать, – сплюнула в воду старуха.

Велга не ответила, не отрывая глаз от тёмных вод Мутной. Прежде она никогда не поднималась по мосту. Отец всегда выбирал дальний путь, чтобы проехать в город. Якобы ноги боялся переломать и себе, и лошадям на горбатом Сутулом. Велга знала, что дело в другом. Здесь, на этом самом месте, утонула княжеская слава Буривоев.

Три века прошло с тех пор, но до сих пор не смыла их позора.

Так было принято испокон веков: стоило правителю, воеводе, голове или любому человеку при власти прогневать народ и потерять доверие, как его сбрасывали с Сутулого моста прямо в реку. Выплывет – будет жить, потонет – так ему и надо. Но никогда к власти его уже не допустят.

Так и случилось с первыми Старгородскими князьями Буривоями. Пятый правящий князь Гостомысл Буривой отказался сдать город рдзенскому королю. Год держали осаду, год граждане Старгорода не сдавались. Начался голод, народ взбунтовался, и тогда бояре Белозерские сговорились с рдзенцами, и князя Гостомысла сбросили в реку, лишив и жизни, и власти, и даже княжеского имени.

– Ты чё, девка? – старуха перегнулась через поручень, чтобы заглянуть ей в лицо. – Ты чё? – она оглядела её быстрым цепким взглядом. – Обидели, да?

В ответ получилось только выдать неуверенный всхлип.

– Ох, девчушка, – сочувственно вздохнула старушка, – видимо, сама уже себе что-то придумала, – прищурилась и вытащила из корзины, прикрытой платком, румяный пирожок. – На.

Руки у старухи были немногим чище, чем у Велги, и, кажется, грязь уже втёрлась под ногти и кожу: такими серыми, хотя, кажется, даже мытыми они выглядели. Такие бывали у слуг, которые работали в саду. Их на кухню уже не пускали. Сколько бы они ни тёрли руки щёткой, чёрная земля так и оставалась на коже.

– Не нужно, – чуть отвернулась Велга и добавила с неожиданным для самой себя смущением: – Спасибо.

– Да возьми, – настойчивее пихнула старуха. – Бери, говорю.

Отказывать было неудобно, и Велге пришлось забрать пирожок. От одной мысли, чтобы съесть его, затошнило. Взгляд зацепился за серый поеденный молью платок, которым старуха накрыла корзину.

– Бабушка, – пролепетала жалобно Велга. – А можно мне… твой платок? Волосы покрыть…

Толстые грубые пальцы с чёрными ногтями беспокойно затеребили ткань.

– С непокрытой головой да распущенной косой нехорошо, – пробормотала старушка, но платок отдавать не поспешила.

– Стыдно, – пробормотала Велга, хотя вовсе не стыд ею двигал.

– Ох, ладно, бери!

И, стащив с корзины платок, она передала его Велге. Та, придерживая одной рукой пирожок, другой повязала растрёпанные волосы.

– То-то же, – оглядела её старушка. – Куда идёшь?

– К тётке.

– А родители что?