Иль Догхр. Проклятие Эмира

– Я…люблю…тебя…

– Лжешь?

Закрыла глаза, молчит. Только по щекам слезы катятся. Наклонился и языком подцепил слезу, повел по щеке вверх, слизывая, наслаждаясь ее горечью и чувствуя, как тело уже дрожит от похоти, как ее близость будит во мне изголодавшегося, бешеного зверя. И это ощущение, что она в моей полной власти на волосок от смерти, сводит с ума. Одной рукой держу, другой лицо обхватил, чтобы в глаза смотреть, чтобы видеть, как ее веки медленно приоткрылись, как пушистые мокрые ресницы взметнулись вверх, открывая залитое дождем синее небо. Открывая для меня мою персональную бездну. Приподнял за ягодицы, заставляя обхватить себя ногами, задирая платье, срывая трусики, быстро высвобождая адски ноющий член и с диким рыком насаживая ее на него. От резкого ощущения обхватившей стояк шелковистой тесноты заорал матом. Моя! Она принадлежит мне! Каждая клетка ее тела! Все мое! Никто и никогда не отберет! Я скорее убью ее, чем отдам!

Когда прижимаю лобком к своему лобку, веревка натягивается, и петля давит ее шею…глаза распахиваются, и рот приоткрывается, хватая воздух. В вены врывается наслаждение, потому что ее влагалище сильно зажимает мой член.

– Любишь? – хриплым рыком и не отпускаю, держу крепко на своем члене, пока она не кивает и не впивается руками в мои плечи, приподнимаю вверх, ослабевая натяжение. Она хватает ртом воздух, и ее шелковистое лоно ползет по набухшему члену вверх, зажимая головку. Каждым узлом, каждым шрамом ощущаю ее тесноту. Даже зашитые сучки никогда не были настолько тесны и настолько одурманивающе чувствительны.

– Любишь…значит терпи…Аллаена.

– Люблю.

– Я могу убить тебя за ложь!

– Люблю!

– Тебе будет больно меня любить!

И снова рывком на свой член до самого конца. Она закатывает глаза, а я рвусь вперед и вдыхаю в ее рот воздух, приподнимая вверх, давая вновь доступ к кислороду. По телу пробегают адские разряды электричества. Зверь, жаждущий ее боли и слез, испытывает безумный экстаз. Он буквально мечется от кайфа, стонет, рычит. То давая ей свободу, то снова убивая. Все быстрее и быстрее, насаживая на свою плоть, как тряпичную куклу. С бешеным ревом. Пока не кончаю, и сперма не брызгает в ее тело, я выдыхаю в нее свой вопль, а потом отпускаю, поднимая вверх. Дышит быстро, кашляет, рефлекторно зажимая головку и выдавливая из меня последние капли кайфа.

Срываю с ее шеи веревку и вместе с ней иду к постели, падаю на нее, наваливаясь сверху.

Удерживаю вес своего тела на руках, всматриваясь в ее глаза. Они наполнены слезами и страхом. И…мне не нравится его там видеть. Мне хочется другого. Я бы многое отдал, чтобы увидеть ее же слова в ее глазах. Но пока что я могу их только слышать и отчаянно хотеть в них верить.

– Солгала? – спрашиваю и не выдерживаю красоты ее лица, не выдерживаю красоты волос и собственного голода. Я еще в ней, мой член только что растекался лавами оргазма, а я уже голоден снова. Я адски ее желаю, я так сильно порабощен ею, что мне кажется, я превратился в безумца. Мне…мне хочется причинить ей боль, и вместе с этим мне хочется нежно касаться ее кожи, хочется целовать ее пальцы, каждый ноготок, хочется слизывать слезы с ее ресниц и хочется удушить ее, чтобы больше никогда так не разрывало от противоречий. Что это за адское проклятие – увидеть эту женщину и с первого взгляда вожделеть сильнее собственной жизни.

– Нет…не солгала, – ее голос слегка охрип, но ответ твердый, – я твоя жена, можешь убить, можешь растерзать. Я сказала правду, Ахмад…Я люблю тебя!

Обхватить обеими руками ее лицо, сходя с ума от ее слов, разрываясь от них буквально на части.

– Всегда на волосок от смерти…Запомни, как только я почувствую твою ложь – умрешь не только ты. Умрут все, кто тебе дороги. Все! Если ты солгала…

Не выдерживаю и прижимаюсь губами к следам от веревки на ее нежной шее, покрывая поцелуями, вдыхая запах ее слез и кожи. Я вернул ее. Она со мной… И проклятый ублюдок, навязанный мне Самидой, мертв!

– А… что будет, если я не лгу, Ахмад…что будет с женщиной, которая сумеет тебя полюбить? Что ты дашь ей взамен? Кроме боли и смерти?

Резко встал с нее, попятился назад, нервно вытирая лицо от пота. Пока что я не знаю ответ на этот вопрос…пока что я не готов быть счастливым, пока что я не готов улыбаться и не готов верить. Мне нужно отойти от вечной мерзлоты, а потом…потом я пойму, что это значит – быть любимым, потом я попробую поверить, что это возможно.

Вышел из комнаты, прижался лбом к стене и…улыбнулся уголком рта, сдавил руку в кулак.

«Что будет с женщиной, которая сумеет тебя полюбить? Что ты дашь ей взамен? Кроме боли и смерти?»

В этот вечер я приказал Раису заказать ожерелье из роз и бриллиантов, по каждому краю лепестка должно быть написано «Виктория» по-арабски.

Глава 2

Азиза расчесывала мои волосы, пока я смотрела на свое отражение и слушала, как рыдает где-то в недрах дома Лами. Ее голос разносился по всему этажу. Мне было не слышно, что именно она кричит. Да и не важно. Я думала о другом… что теперь будет со мной? После моих слов. Как он покарает меня, когда поймет, что я солгала, и любовью даже не пахнет. Что все, что я к нему испытываю, это адский ужас и ненависть.

Что я несколько часов стояла под водой и трогала свою шею…там, где остался след от веревки, там, где она натерла кожу, и маленькие ранки саднили от мыла. Я думала, что умру…хотела ли я умереть? Нет! Я хотела жить. Мои мама и сестра, они остро нуждаются во мне, и если маме плохо, то я должна найти способ помочь ей. А сделать это сама я уже, увы, не смогу. Только Ахмад может отвезти меня к моей семье, только он может дать мне увидеть сестру, и только он может спасти их обеих. И ради них я готова на многое. Ради них я готова постараться его полюбить.

– Расскажи мне о нем, что ты знаешь, Азиза? Расскажи, я тоже хочу знать! Почему он такой? Что с ним случилось? Почему в его душе столько мрака?

Ее рука с расческой замерла в воздухе, потом снова прошлась по моим волосам. Она какое-то время молчала, и я встретилась с ней взглядом в зеркале. Азиза была женщиной без возраста. Я никогда не могла понять, сколько ей лет. Иногда казалось, что она младше меня, а иногда, что намного старше.

– Об этом запрещено говорить. Азизу могут за это наказать. Азиза должна молчать, как и все в этом доме.

– Но ты знаешь? Знаешь, что с ним случилось?

Она кивнула и принялась снова расчесывать мои волосы. Я резко обернулась к ней, забрала из ее рук расческу.

– Расскажи! Я хочу знать! Как ты говорила – чтобы выжить, надо стать ему настоящей женой. Но как я ею стану, если ничего не знаю о нем? Помоги мне! Расскажи! Прошу! Никто не узнает, что это ты. Клянусь!

– Я расскажу, на своем языке… на твоем мне будет трудно.

– Я буду очень внимательно слушать. И постараюсь понять. Расскажи, для меня это важно!

– Он был совсем мальчиком…в деревню пришли солдаты. Не мусульмане. Пришли и убили всех. Его маму, отца, его братьев…они не только их убивали, они их жестоко насиловали. Мальчиков, девочек, женщин… и даже мужчин. Это были солдаты из твоей страны, госпожа. Они пришли и убили всех. Выжгли дома, украли все вещи, сожгли машины или угнали, вынесли золото и технику. Они принесли смерть и боль. От деревни остались одни угли.

Ахмада схватили несколько солдат и…били его, потом подожгли. Раздели наголо и подожгли. Он горел живьем. Его спас пастух…Мне тогда было совсем мало лет, но я помню, как тетя Самида привезла его в дом. Он не разговаривал. У него были страшные черные глаза, черные круги вокруг них, и он дико кричал по ночам. Я слышала, как он кричит. Весь дом слышал. Ничего более лютого и жуткого я не слыхала. Он молчал более двух лет. Ему сделали около двадцати операций, прежде чем он стал выглядеть как сейчас. Было намного хуже и страшнее. Говорят, что его мать… и братьев убивали при нем, мучили при нем. Он все это видел своими глазами. Я не представляю, как он все это перенес, и не сошел с ума, и не наложил на себя руки. Я не знаю, выжила ли бы я после такого.

Пока она говорила, мои глаза расширялись от ужаса, а сердце пропускало удары. Ничего более дикого и ужасного я никогда не слышала и не представляла. И все эти картины проносились перед моими глазами. Картины, как над ребенком издеваются солдаты, как они мучают его и жгут его тело. По моему собственному прошел ворох мурашек, и казалось, встал дыбом каждый волосок.

– Потом еще год он заикался, хрипел. Мы все его боялись. Страшного мальчика с обожженным лицом. Помню, кто-то посмел его дразнить, и только тогда мы поняли, что бояться надо не его внешности, а того дикого мрака, что живет в нем. Он избил обидчика до полусмерти и вырвал ему глаз голыми руками. Но я не боялась….нет. Мне всегда было жаль маленького мальчика, над которым издевались взрослые мужчины. Я не представляю, как с этим можно было жить дальше. Как он выжил?

Было ли жаль мне? Не знаю…наверное, мой мозг еще не мог объединить вместе нарисованную картину. Маленького Ахмада и взрослого. Маленького было не просто жаль, а меня буквально трясло… а взрослый мне казался порождением самой тьмы.

– О чем вы говорите?

Я судорожно глотнула воздух, а Азиза уронила расческу и испуганно вздрогнула. Мы обе обернулись.

– Азиза рассказывала мне про новый сериал.

На пороге стояла Самида. Во всем черном, похожа не просто на ворону, а жуткую ведьму. Ее глаза сверкают, и она пронизывает меня ими насквозь.

– Пошла вон! – сказала на своем языке Азизе, и та быстро вышла из комнаты.

– Работы полно, а у нее есть время на сериалы!

Прошла по комнате и подошла к окну, открыла его, так, что дикие крики Лами доносились теперь отчетливей. Наверное, она это сделала нарочно, чтоб я слышала. Но жалость к Лами я вряд ли смогу испытать. Слишком живо я помню, как по ее приказу мне могли отрубить руки.

– Его ты смогла окрутить вокруг пальца, но меня не сможешь!

Прошипела и повернулась ко мне. Какое жуткое у нее лицо. Она настолько отталкивающая и мерзкая, что от одного взгляда на нее по коже бегут мурашки. Говорят, это она спасла Ахмада. Но я могла верить во что угодно кроме того, что Самида способна кого-то спасти!

– Слышишь, как она кричит? О своем муже! Который умер из-за тебя!

– Он умер, потому что напал на меня! Он умер, потому что придумал побег, а на самом деле просто выкрал меня!