Ход королевы

Бет тренировалась всю следующую неделю, и в конце концов волейбол перестал быть для нее проблемой. Хорошей волейболисткой она не сделалась, но по крайней мере эта игра ее больше не пугала.

* * *

По вторникам мисс Грэм отправляла Бет в подвал чистить губку для доски после арифметики. Это считалось почетным поручением, а Бет была лучшей ученицей в классе, хоть и самой младшей. В подвале ей не нравилось – там воняло плесенью, к тому же она боялась мистера Шейбела, но ее заинтересовала игра, которую он вел сам с собой на доске для шашек, и хотелось разузнать об этом побольше.

Однажды Бет пришла в подвал, встала рядом с уборщиком и принялась ждать, когда он сделает ход. Уборщик протянул руку к фигурке, представлявшей собой лошадиную голову на маленьком пьедестале, а в следующую секунду зыркнул на Бет и сердито нахмурился:

– Чего тебе, девочка?

Обычно Бет избегала любого общения с людьми, особенно со взрослыми, но сейчас отступать не собиралась.

– Как называется эта игра? – спросила она.

Мистер Шейбел пристально уставился на нее:

– Ты должна быть наверху с остальными детьми.

Она спокойно выдержала его взгляд. Что-то в этом человеке и в самоотдаче, с которой он продолжал таинственную игру, заставило ее стоять на своем и добиться ответа.

– Не хочу быть с остальными, – сказала Бет. – Хочу знать, во что вы играете.

Взгляд уборщика сделался еще пристальнее. А потом он пожал плечами:

– Это называется «шахматы».

* * *

Голая лампочка болталась на черном проводе между мистером Шейбелом и угольной печью. Бет старалась стоять так, чтобы тень от ее головы не падала на игральную доску. Было воскресное утро. Когда детей собрали в часовне на хор и духовные беседы, Бет подняла руку и попросила разрешения выйти в туалет. Вместо этого она спустилась сюда, в подвал, и уже минут десять наблюдала, как уборщик играет в шахматы. Они не обменялись ни словом, но мистер Шейбел, похоже, смирился с ее присутствием.

Порой он по несколько минут неподвижно разглядывал фигуры, смотрел на них с ненавистью, затем наклонялся вперед, насколько позволяло огромное брюхо, протягивал ладонь, брал одну фигурку кончиками пальцев за макушку, на мгновение замирал, будто обнаружив, что держит за хвост дохлую мышь, и ставил ее на другой квадрат. На Бет он не обращал внимания.

Черная тень от головы девочки лежала у ее ног на бетонном полу, а девочка стояла, смотрела на доску, не отрывая глаз, и ловила каждое движение игрока.

* * *

Она придумала прятать транквилизатор, чтобы сберечь его до вечера. Таблетки помогали ей заснуть. Получив от мистера Фергюссена продолговатую пилюлю, Бет клала ее в рот, заталкивала под язык, делала глоток апельсинового сока из жестяной банки, которую выдавали вместе с витаминами, а когда мистер Фергюссен обращал взор на другого ребенка, доставала пилюлю изо рта и незаметно перекладывала ее в карман «матроски». Оболочка у пилюли была твердая и не успевала раствориться за то время, что находилась под языком.

В первые два месяца Бет спала мало. Она очень старалась заснуть – лежала неподвижно, крепко зажмурившись, но было слышно, как девочки на соседних кроватях кашляют, ворочаются и бормочут во сне и как ночной дежурный ходит по коридору, а его тень, падавшую на кровать, Бет видела даже с закрытыми глазами. Где-то вдалеке вдруг начинал звонить телефон или кто-то спускал воду в туалете, но хуже всего были голоса – дежурный болтал с няней у стола в конце коридора, и пусть они говорили тихо, а беседа казалась веселой и приятной, Бет все равно начинала нервничать: дремы как не бывало, в животе все сжималось, во рту появлялся привкус уксуса, и становилось ясно, что о сне этой ночью можно забыть.

Теперь же она уютно сворачивалась калачиком в кровати и позволяла нервной дрожи, зарождавшейся в животе, овладеть всем телом, потому что знала – это скоро пройдет. Прислушиваясь к себе в темноте, ждала, когда напряжение внутри достигнет пика, затем глотала две пилюли и вытягивалась на спине, чувствуя, как наступает облегчение, прокатываясь по телу, словно волны теплого моря.

* * *

– Вы меня научите?

Мистер Шейбел не ответил на вопрос, даже не кивнул и не помотал головой в знак того, что услышал. Вдалеке, наверху, пели хором «Мы понесем снопы свои»[3 - Американский протестантский госпел на слова поэта и композитора Ноулза Шоу (1834–1878).].

Бет прождала несколько минут. Ее голос дрогнул и чуть не сломался под напором слов, но она все-таки вытолкнула их наружу:

– Я хочу научиться играть в шахматы.

Мистер Шейбел протянул жирную ладонь к черной фигуре – одной из тех, что побольше, – ловко схватил ее за макушку и переставил на другую сторону доски. Отпустил фигуру и скрестил руки на груди. На Бет он по-прежнему не смотрел.

– Я с чужими не играю.

Это прозвучало бесстрастно, но Бет показалось, будто ей влепили пощечину. Она развернулась и пошла прочь, вверх, ступенька за ступенькой, чувствуя горький привкус во рту.

– Я не чужая, – сказала она уборщику два дня спустя. – Я здесь живу.

У нее над головой вокруг голой лампочки летал мотылек, и его бледная тень проносилась по шахматной доске с равномерными интервалами.

– Научите меня. Я уже кое-что умею – поняла, пока смотрела.

– Девочки не играют в шахматы, – все тем же бесстрастным тоном произнес мистер Шейбел.

Бет ожесточенно шагнула вперед и указала пальцем на цилиндрическую фигуру, которой уже успела придумать в своем воображении название «пушка», но коснуться ее себе не позволила:

– Вот эта ходит вперед и назад, вправо и влево. На любое количество квадратов, если они не заняты.

Мистер Шейбел некоторое время молчал, потом указал на фигуру с головкой, похожей на половинку лимона:

– А эта?

У Бет ёкнуло сердце.

– По диагонали.

* * *

Таблетки можно было накопить, если на ночь проглотить всего одну, а вторую спрятать. Бет складывала их в футляр для зубной щетки, куда никому не пришло бы в голову заглянуть. Только надо было следить, чтобы щетка была сухой, и Бет тщательно вытирала ее каждый раз бумажным полотенцем или вовсе ею не пользовалась, а зубы чистила пальцем.

Той ночью она впервые съела сразу три таблетки, одну за другой. И открыла для себя нечто важное. По волосам на затылке словно проскочили искры – она ощутила легкое покалывание; сверкающие искры постепенно разбежались по всему телу, и Бет, лежа в приютской бледно-голубой пижаме на кровати в самом незавидном углу девчачьей спальни – возле двери в коридор и напротив уборной, – поняла, что в ее жизни случился перелом: теперь она знала о шахматных фигурах, о том, как они передвигаются и попадают в плен. И еще она знала, как избавиться от тяжести в животе и от напряжения в мышцах рук и ног с помощью таблеток, которые принесло ей сиротство.

* * *

– Ладно, девочка, – сказал мистер Шейбел. – Можем с тобой сейчас сыграть в шахматы. Я хожу белыми.

У нее в руках была губка для классной доски. Шла перемена после арифметики, через десять минут должна была начаться география.

– У меня времени мало, – сказала Бет.

В прошлое воскресенье, пока все пели, она за час, проведенный в подвале, выучила, как ходят разные фигуры. Бет успела отметиться на перекличке, а ее дальнейшего отсутствия в часовне никто не заметил, потому что к ним на занятия приходила группа девочек из детского хора с другого конца города. Но с географией все обстояло иначе: Бет страшно боялась мистера Шелла, хотя была одной из лучших учениц в классе.

Голос уборщика прозвучал все так же бесстрастно:

– Сейчас или никогда.

– У меня география…