– Ну, если он в нее попадет…
Бача плавно и стремительно приблизилась к девушке и взяла ее руку:
– У вас будут все шансы убедиться – всегда ли я попадаю в цель, – Бача поцеловала розовую, крупную кисть, – Поверьте, без вашего согласия я на вас не женюсь. Если вы мне откажете – что ж, дядюшке придется как-то иначе изыскивать инструменты для спасения своей чести…
Фрици после этих слов заметно позеленел, и даже экономический скромный парик его встал дыбом. Адвокаты – Липман и Диглер – переглянулись с заговорщицким видом. Обоим спектакль явно пришелся по вкусу.
– На этой многообещающей ноте позвольте откланяться, – Бача выпустила Вероникину руку и сделала грациозный поклон, – Надеюсь увидеться завтра на охоте – со всеми вами.
– На меня не рассчитывайте, – отказался Липман, – с утра должен быть в суде. Знаменитая наследственная тяжба Кокореков.
– О, наслышан! – воскликнул Диглер, – Вы представляете сыновей или вдову?
– Вдову, – скромно потупился Липман.
– До встречи завтра, ваше потенциальное сиятельство, – попрощалась Вероника, – посмотрим на вашу знаменитую целкость.
– Базиль, а вы стрелять-то – умеете? – уже в карете спросил Бачу Диглер.
Бача молчала с загадочным видом.
– То есть я погубил вас? – всполошился Диглер, – Предложил невозможное? Но эта коровища так выбесила меня – чуть ли не в открытую обзывалась содомитом!
– Успокойтесь, Кристиан, я прекрасно стреляю, – ответила Бача и стянула, наконец, с головы проклятый узкий парик, – А у вас-то есть охотничьи угодья?
– У меня – нет, у папи – полно. Договориться ничего не стоит, управляющий смотрит мне в рот. Отчего вы так молчаливы, принц Курляндский? – обратился Диглер к Герасиму Василичу. Тот глядел задумчиво в окошко и непривычно помалкивал.
– Что-то скромно себя ведет знаменитый скандалист фон дер Плау, – оценила Бача недавнюю реакцию Фрици на явление нежданных кредиторов.
– Не отдать долг в его ситуации – гражданская смерть, тем более такому одиозному типу, как молодой Нордхофен, – пояснил Диглер, – Поверьте, репутация Нордхофена не лучше, чем у Плау, он не сахар и не пряник. А не отдать долг – значит двинуть фуфло, верно я выразился, мой принц – на вашем тайном языке?
Принц уставился на него в ответ изумленно и вопросительно, а потом кивнул.
– Пока вы гостили у душечки Фрици, – сказал он, – Я имел честь поговорить через решеточку с паном Сташевским.
– Правда? – вскинулась Бача, – И как он? Худой, страшный? Страдает?
– Страдает – от скуки и безделья. Неплохо упитан, – перечислил принц, – Я не стал говорить, что вы тоже здесь. Пан Сташевский не производит впечатления скрытного человека, скорее, наоборот.
– Да, он болтун, – согласилась Бача, – и при том обожает хвастаться. Вы все правильно сделали, Гера. Как он там – держится? Отчего вы молчите?
– Да так, – замялся Герасим Василич, – о своем задумался.
– Говорите! – Бача подалась к сидевшему напротив принцу и уставилась в его смущенные плутовские глаза, – Не бойтесь меня расстроить. Я знаю, что мой муж – отборная блядина, и наверняка наобещал фройляйн Веронике сорок бочек арестантов, если она поможет ему бежать. Вы ничем меня не удивите, Гера.
– Да что б я там успел увидеть – за пять минут через решетку, – пробормотал Герасим Василич, – так, предчувствия дурные. У меня, фрау Базилис, пятая точка весьма чувствительна – все грядущие приключения наперед ощущает.
Диглер услышал – и тошнотворно хохотнул. Карета остановилась перед домом наследника Нордхофена.
– Ступайте без меня, – царственно повелел Диглер, – я навещу папиного управляющего, договорюсь об охоте, о лошадях, о собаках. Вы, принц мой, как держитесь в седле?
– Никак, – сознался принц, – мой отчим судейский крючок, и ничему такому меня не учили. Я лучше еще разок прогуляюсь перед решетчатым окошком дома Плау – пока хозяев нет.
– Похвальная инициатива, – оценил Диглер. Бача и принц ее выбрались из кареты, кучер свистнул по-разбойничьи, и экипаж Нордхофена – с дырками в дверях, уже просверленными под гербы – укатил.
– Я утешу тебя, Гера, за прошлый твой проигрыш, – предложила Бача, – Вечером, только не в самой ночи, давай-ка посетим местечко попроще, не такое мудреное, как у мадам Дюпо – и поправим свои финансовые дела. Только нужно мне переодеться во что-нибудь поскромнее.
– И то верно. Прогуляемся – пока убивец наш в гостях, – кивнул Герасим Василич вслед пылящей по широкой дороге карете, – А ты, матушка, только в двадцать и один сильна играть? Или в экарте и фараон тоже всех заборешь?
– В экарте и фараоне от нашего умения выигрыш не зависит, – пояснила Бача, – голая фортуна. В них, по-хорошему, можно и без карт играть, например, пуговицами.
Герасим Василич прикинул что-то про себя и согласно фыркнул.
Визит в игорный дом Коржика закончился триумфально – Герасим Василич даже уговорил Бачу уйти пораньше и «не грубить», то есть не вызывать подозрений своей столь уж великолепной фортуной.
Диглер уже поджидал их в гостиной, с двумя охотничьими ружьями. Он вскидывал на плечо то одно ружье, то другое, и хищно прицеливался в обезьянок на картинах.
– Нагулялись, господа? – спросил он безразличным тоном, и у Бачи отлегло от сердца. Потому что кто знает, что в голове у такого, как Диглер – может и приревновать, и обидеться.
– И вполне успешно, – безоблачно подтвердил Герасим Василич, – Это ведь вы у нас наследник, а бедным людям нужно как-то вертеться, чтобы добыть хоть немножечко денег.
– Да-да, – согласился Диглер, – Бог с вами с обоими… Мне наконец-то доставили моих обещанных Лоренцони.
– Это где пороховница в прикладе? – вспомнил Герасим Василич, – Наполовину ружье, наполовину бомба.
– Сами вы бомба, – обиделся за свои трофеи Диглер, – Вы мещанин, что вы понимаете. Базилис, спасибо вам – за то, что гуляли по притонам в моем белом парике.
– Вы хвалите меня сейчас или ругаете, Кристиан? – уточнила Бача.
– Конечно же, хвалю. Ведь Нордхофен – блондин, не стоит этого забывать. Вы говорили, что умеете стрелять – так покажите мне. Прострелите уши моим макакам.
– Я не стану портить макак, – вздохнула Бача, – Дайте мне вашего Лоренцони.
– Вы – как Вильгельм Телль? Пронзите яблоко на голове нашего непризнанного принца?
– Еще чего, – проворчал принц и на всякий случай спрятался за фальшь-колонну.
Бача вскинула ружье, прицелилась и мгновенно тремя выстрелами погасила – три свечи в шандале. На стене, правда, остались три дыры – но тут уж ничего не поделаешь.
– Ого, – восхитился Диглер, – Как же так? Кто вас учил? Вы женщина, и к тому же мещанка – как?
– Моя мама была грандесса, – чуть смущаясь, пояснила Бача, – Иногда мы вместе охотились. Донья Дорадо-и-Эскобар, мир ее праху…
– А-а… – протянул потрясенный Диглер, глядя на Бачу – уже совсем другими глазами, – Так вы вроде меня, полукровка. Идите, идите в свои комнаты, ничего не случилось, это мы так развлекаемся, – на пороге возникли трое перепуганных выстрелами слуг, и Диглер отправлял их восвояси.
Ночью Бача уже и не удивилась, когда услышала стук в дверь. Диглер стоял на пороге, в своем домашнем и стеганом.
– Что, опять? – спросила Бача и зевнула.