Краденое солнце

Диглер довел ее до кровати, усадил на подушки и даже подоткнул подушечное гнездо – поудобнее. Потом с каменным лицом вынес из-за шпалеры таз и поставил перед собакой:

– Прошу, Трезор. Его зовут Трезор, Сокровище, и это – мальчик.

– Спасибо за помощь, Кристиан, – слабо улыбнулась Бача.

– Теперь вы в расчете с вашим божеством?

– Теперь – да.

– Завидую пану Сташевскому – за меня и некому отдать целую пинту крови. И желающих пока не предвидится. А где он – ваша трудная добыча?

– Гуляет, – вздохнула Бача.

– А-а… а вы-то – сможете идти? Я же не просто так явился – я за вами.

– А я-то подумала – соскучились.

– По госпоже Сташевской? Упаси господь. Мой папи зачем-то пожелал с вами познакомиться. Собственно, оттого и платье – не мог же я представить ему Базиля Оскура в его мужских штанах. Вы сможете идти?

– Минут через двадцать – наверное, смогу. Нужно только спрятать порез…

– Дам вам перчатку. А пока позовем Михеля – пусть уведет Трезорку, наш невольный жрец уже все слакал. Михель!

Явился Михель, и Диглер заговорил с ним холодно, совсем не так интимно, как говорил прежде:

– Верни собаку в мой дом, псарям. И скажи кучеру – через полчаса едем.

Михель поклонился, несколько разочарованно, и увел пса.

– Прежде вы были с ним куда милее, – напомнила Бача.

– Прежде был Диглер, больше его нет. Сегодня мы подписали все необходимые документы, – голос его звучал механически, безжизненно, – перед вами наследник графа Левенвольде. Признанный наследник. Один из самых желанных женихов Священной Римской.

– В вашем рту так и лязгает самый суровый трензель, – заметила Бача, – Вы и в самом деле переменились.

Он по-прежнему двигался так, как научил его некогда семейный танцмейстер, и говорил – вкрадчиво и чуть насмешливо, но был это – уже совсем другой человек. Не истерический отчаянный содомит Диглер. И даже не затурканный отчимом несчастный сиротка Нордхофен. Ледяной, безучастный ко всему, сдержанно благожелательный, бесконечно благородный, достойный и безупречный, и совершенно чужой дворянин, наследник древнейшего рода. Признанный наследник, черт бы его побрал.

Что подумает Яська, когда вернется – и узнает, что она в гостях у папаши господина Нордхофена, столь им любимого? А не все ли равно? Яська, кажется, не очень-то думал о ней, когда уходил в свой анабазис по игорным домам – со всеми ее деньгами.

– Несите свою перчатку, Кристиан, – сказала Бача, глядя в чужие отныне, льдистые глаза, – Я готова ехать.

Диглеру – или же Кристиану фон Левенвольде, с недавнего времени – очень повезло с наследственностью. Бача прикинула, что отцу его должно быть почти восемьдесят, и представляла, что будет сморчок. Фридрих Казимир фон Левенвольде оказался высоким, пусть и излишне упитанным, но вполне моложавым и осанистым усатым стариканом, на вид не старше шестидесяти. Он приник к Бачиной ручке со старомодной галантностью, напомнившей о временах чуть ли не мадам Монтеспан.

– Рад видеть вас у себя, фрау Сташевска. Наслышан о вас от сына, – граф Казимир кивнул одобрительно на скромного, примерного своего Кристиана, смиренно опустившего очи долу, – И не мог не увидеть вас, прежде, чем вы отбудете в свое поместье.

Бача оглядела гостиную и, собственно, гостей. Цвет венского общества собрался у графа, судя по всему – об этом так и кричали ордена, кружева и покрой рукавов – по последней моде. Скромной фрау Сташевска явно не место было среди подобных звезд. Но двоих гостей она знала. Фрици фон дер Плау, собственной персоной. И еще – хрупкий господин в черном, с набеленным злым лицом, в одиночестве подбиравший мелодию на расстроенных клавикордах.

Хозяин дома подвел ее к Фрици – и что-то в его лице, какое-то скрытое любопытство, говорило о том, что графу Казимиру уже известна вся история с Бачиным сватовством к Веронике:

– Барон Фридрих Пауль фон дер Плау, – представил хозяин Фрици, и Бача лукаво улыбнулась:

– А ведь мы с вами знакомы, барон. Узнаете?

Фрици вгляделся, и у него приоткрылся рот.

– Госпожа Сташевска, – представил ее граф Казимир.

– Сташевска? – переспросил Фрици охрипшим голосом, и парик надо лбом у него опасно приподнялся, – Та самая пани, что читает колоду через рубашку, и при каждой игре до конца доводит банк?

– Тут мой супруг мне польстил, – опустила ресницы Бача.

– Он здесь, с вами? – спросил взволнованно Фрици.

– Увы, уже отбыл на родину.

– Жаль, – в голосе Фрици послышалось облегчение, – Я рад был бы сообщить ему лично, что не стыжусь признать свои ошибки. Он был совершенно прав, когда говорил о вас, пани. Жаль, мы с вами мало сыграли.

– А хотелось бы повторения? – из-за отцовской спины самым медовым голосом вопросил сынишка Кристиан.

– О, лукавый адвокат Оскура! – поднял брови Фрици, и парик его опять зашевелился, – Вы исполнили в спектакле неоценимую роль. Знаете, граф, – обратился он к хозяину дома, – ваш превосходный сынок великолепно знает законы. Он настоящий маэстро, мог бы выступать в суде…

– И выступал, – тонко улыбнулся граф, – представлял собственные интересы. Дело Нордхофена – но вы навряд ли о нем слышали, оно слушалось на Майорке. Он был великолепен, мой мальчик.

– Папи, вы, как всегда, мне льстите, – потупился Кристиан.

Музыка, тихая и неверная, плывущая, ленивая мелодия, еле различимая из-за расстроенных клавиш клавикорда – вползла в гостиную, как змея. Universelle gro?e Liebе, томный романс давно казненного сочинителя Столетова. Хищный оскал Диглера отсветом упал на фарфоровый тонкий лик Кристиана – и тут же растаял.

– Я оставлю вас ненадолго, – извинилась Бача. Два графа, отец и сын, отошли к другим гостям, и Фрици остался пережевывать свой проигрыш, а Бача – устремилась, как фурия, к бренчащему инструменту.

– Здравствуйте, герр Шкленарж, если я верно запомнила, – поздоровалась она, и черный старичок насмешливо посмотрел на нее – снизу вверх.

– Вы правильно запомнили, девочка, – ответил он ласково, – Шкленарж, и никак иначе.

– Зачем вы его мучаете? – спросила Бача, задыхаясь от злости.

– Клавикорд? – переспросил иронически ее черный собеседник.

– Кристиана. Вы же знаете, что для него – эта песня.

– Я больше не буду, – старичок покорно снял руки с клавиш, – Знаете, девочка, это жестокое искушение – вызывать демонов. Трудно удержаться. Но ради вас – я не стану тревожить демонов молодого Кристиана, пусть спят.

– А у вас с графом Казиком – воссоединение семьи? – догадалась Бача, – Встреча разлученных братьев?

– Отпущение грехов, – проговорил задумчиво ее собеседник, – На краю могилы. Казика уже приговорил его домашний хирург, ему осталось всего пара месяцев. Я вовремя успел.

– Простите за любопытство, – вдруг вспомнила Бача, – Тот господин в Варшаве, так похожий на вас – ваш сын?

– Мора? Нет, не сын, ученик, – загадочно улыбнулся черный человек, – Тут же возникает вопрос – чему может научить такой, как я? Увы, ничему хорошему. Но тем не менее – этот господин всего лишь мой ученик. Мне не так повезло, как Казику – сыновей у меня нет.