Мессианский квадрат

– С чего это вдруг?

– Ну как же? В реальной жизни бессмертным является род, а не смертный индивид. Смерть и деторождение предполагают друг друга. А потому и победивший смерть не мог быть женат. Мы это даже вообразить себе не можем… Равно как и в райском саду люди не размножались.

– С этим не все согласны, – вмешался я в их христианский спор. – Евреи как раз считают, что Адам и Хава были близки до грехопадения, даже Каин и Авель родились еще в Эдемском саду.

– Как это может быть? – поразился Семен – Нет, нет, этого не может быть. Плотское влечение неизбежно связано с грехом, оно насквозь эгоистично. Христианство совсем не случайно началось с иночества. Прочти апостола Павла, прочти Ионанна Златоуста «О девстве»… Я не понимаю, как религия может восхвалять плотское вожделение.

– Пожалуй, что этого иудаизм действительно не восхваляет, – согласился я. – В Гемаре даже история приводится о том, как мудрецы однажды хотели упросить Всевышнего совсем изъять это желание из мира. Затея не удалась, но хотели же.

– Вот, вот! – обрадовался Семен. – Я знал, что по-другому и быть не может.

– При чем здесь это? – воскликнул Андрей. – Любовь не сводится к плотскому вожделению.

– Любовь к нему, может, и не сводится, зато оно – основа брака, брак без него не существует как таковой. В этом смысле совершенно прав Тертуллиан, который считал, что распутства никак невозможно избежать и в рамках брака.

– Так ты считаешь, что брак только для этой жизни, а вечность мужья и жены врозь коротают?

– Это не я так считаю, а Иисус. Это он сказал, что по воскресении ни женятся, ни замуж не выходят, а пребывают как ангелы Божии на небесах. Странно даже другое подумать.

– Но я как раз думаю другое – мне кажется, что внебрачное состояние скорее адское, чем райское. А бесполое существо – это гностический идеал.

– Думай, как хочешь, пожалуйста, но это твое сугубо личное мнение. Отцы церкви с тобой не согласны. Вот, например, преподобный Иоанн Лествичник говорит, что «чистота есть усвоение бестелесного естества». А святитель Григорий Богослов?!… Да все так считают, не только Церковь. Об этом и Моуди говорит в «Жизни после жизни». Все, кто прошли через клиническую смерть, вспоминают, что с выходом души из тела исчезает ощущение пола.

– Я не помню, чтобы там такое говорилось…

– Говорится, уверяю тебя. Написано, что в большинстве случаев.

– Да не может быть, что только я один здесь верю в вечность брака. Давай у Кати спросим, как она считает, – и Андрей повернулся к Кате, смущенно улыбаясь.

– В принципе мы с Семой единомышленники, – уклончиво ответила Катя. – Но сейчас, по-моему, пора уже оставить этот спор… Спускайте свой аэростат и просто посидите вместе со всеми на кухне.

– Вот именно, – поддержала Катю Сарит. – Я не понимаю вашего спора. Какая разница, кто что считает. Главное, как есть на самом деле, а этого никто не знает, ни мудрецы, ни отцы церкви, ни Моуди, ни мы с вами.

– Мне кажется, – добавил я, – вопрос не в том, кто как считает, а в том, кому чего хотелось бы. Андрею хочется, чтобы брак был вечным, а отцам церкви, если я правильно понял Семена, такое только в ночном кошмаре привидеться может.

Семен поперхнулся и, сделав непроизвольное движение, нечаянно сбил со стола бокал, который разбился вдребезги. Шампанское забрызгало скатерть и пролилось на пол.

– Вот ведь медведь-то какой, – заметила Катя.

– Ничего страшного, сейчас я уберу, – сказала Сарит и встала из-за стола. – Где тут у тебя тряпка, Андрей?

– Сядь, я сам, – и Андрей пошел за тряпкой.

Воцарилась неловкая тишина. Андрей собрал осколки и вытер пол.

– Я не спорю, что учение церкви допускает и другой взгляд, более близкий к твоему, Андрей, – примирительно произнес Семен. – Но я этого взгляда никак принять не могу. Мне кажется, что он противоречит слишком многому…

Семен явно вознамерился добавить еще что-то, но Катя его одернула:

– Опять за свое? Ну сколько можно?!

Андрей между тем достал из шкафа новый бокал, наполнил его шампанским и поставил перед Семеном.

– Ну что ж, давайте выпьем тогда за вечную дружбу, что ли? В ее существовании, надеюсь, никто не сомневается, – сказал Андрей, поставив передо мной другой бокал и наполнив его рябиновкой.

– Никто, – заверил Семен, и все подтвердили: – Никто!

– Только мы не выяснили, с чего она, эта вечная дружба, начинается? – сказала Катя. – Кто-нибудь знает?

– Никто, – сказал Семен, и все повторили: – Никто!

– Ну уж раз никто не знает, с чего начинается вечная дружба, значит, она действительно вечна, – заключил Андрей.

С той минуты «возвышенные» темы были полностью оставлены, и мы долго болтали о разном. Семен с Катей спохватились только полпервого ночи и поспешно выскочили, торопясь на метро, так что мы даже толком не успели проститься.

Сарит тут же легла спать, безжалостно выгнав нас из кухни.

Я сразу повалился в постель.

– Так это «та самая Татьяна» сегодня в музее была? – спросил я, уже засыпая.

– В общем-то, да, – вздохнул Андрей. – Мы ее с Сарит случайно на улице встретили, ну я ее и пригласил…

– Жаль, что она все время молчала. Не удалось узнать, что она за человек. Но смотрела она на тебя очень выразительно…

– Ты прав. Что-то она во мне нашла. Не пойму вот только, что…

Андрей не спал. Он сидел в своей половине, склонившись над Евангелием. Время от времени сквозь сон до меня доносились его приглушенные возгласы:

– Поразительно! До ареста Иоанна… После ареста Иоанна… Поразительно!

***

Утро последнего дня нашего пребывания в Москве было решено посвятить прогулке в парке имени Горького: я показал Сарит места, где любил гулять в детстве, и даже прокатился с ней на колесе обозрения. На том самом: не на «женском», а на «мужском» колесе.

Во второй половине дня мы встретились с Андреем на Маяковской. Сарит захотела погулять по булгаковским местам – ее очень впечатлила в свое время книга «Сатан бэ-Москва» – «Мастер и Маргарита» в переводе на иврит.

Мы прошли вместе до Патриарших прудов, прогулялись по аллее, побродили в окрестностях булгаковского дома и даже потоптались у дверей «нехорошей квартиры».

– Интересно, – спросила Сарит, когда мы вернулись в метро. – А станция эта существовала, когда Воланд посетил Москву? Он мог под этой колоннадой прогуливаться?

– В каком именно году Воланд посетил Москву, так и не установлено. Вероятнее всего, речь идет о 1929 годе. Тогда еще метро в Москве не было.

С шумом подъехал поезд, с грохотом распахнулись двери…

– По большому счету вопрос этот остается открытым, – продолжил Андрей, когда мы сели на свободную скамейку в самом конце вагона. – Когда это метро построили, Булгаков еще был жив и еще работал над романом.

Когда поезд тронулся, я поднял голову и вдруг увидел на скамье напротив двух религиозных евреев лет тридцати в черных костюмах и черных кипах. Они были так похожи, что можно было бы решить, что это близнецы, но один выглядел все же несколько старше другого. Во всяком случае, у него в бороде пробивалась седина, в то время как другой был черен как смоль. Евреи нам приветливо улыбались, по-видимому, опознали в нас с Сарит израильтян. Я тоже был рад видеть их лица и также улыбнулся в ответ. У меня даже промелькнула мысль снять кепку и продемонстрировать им скрывающуюся под ней вязаную кипу.