Людмила Зыкина. На перекрестке наших встреч

После исполнения «Ариозо» обязательно нужно выключиться из этого образа. Не торопясь, но оперативно, повернуться к своему стулу, на котором находятся платки, как можно мягче, незаметнее снять шарф и набросить на плечи «веселый платок». С хорошим настроением пропеть один куплет песни «Зелеными просторами» на проходке к левой кулисе, допеть песню и уйти за кулисы налево.

На апофеозе России (оркестровом) с левой стороны быстро надеть на себя белое платье, перейти за кулисами на правую сторону сцены. И на фанфарах, степенно, величественно, строго, торжественно выйти с правой стороны сцены. Идти медленно до конца вступления к песне «Лишь ты смогла, моя Россия» к центральному микрофону.

Людмила Зыкина на сцене

Песня «Лишь ты смогла, моя Россия» исполняется как гимн России, как торжество ее справедливых побед.

После исполнения не кланяться. Медленно закрывается занавес. Тебе – стоять, как памятнику, как изваянию.

Затем занавес снова открывается, и только здесь раскланиваешься».

* * *

По признанию Зыкиной, самой тяжелой, трудной для нее за все 60 лет творческой жизни в песне оказалась работа над сложнейшим сочинением Родиона Щедрина под названием «Поэтория». И об этом хочется рассказать.

«Надо отдать должное, – говорил Щедрин, – она всегда была человеком чрезвычайно смелых решений. Чрезвычайно смелых. Когда я пригласил ее для участия в «Поэтории», она тут же согласилась. Но возникли трудности отнюдь не творческие. В те годы идеологическая цензура была очень бдительна. А вся вторая часть «Поэтории» была посвящена Владимирской Божьей Матери, тему которой исполняла Зыкина. В те времена это считалось крамолой. В день премьеры, когда все билеты были распроданы, пришла комиссия ЦК КПСС и порекомендовала концерт отменить. До начала оставалось четыре часа. Людмила Георгиевна боролась, знаете, как тореадор с быком, с этой комиссией. Она была настойчива, категорична, убеждала, что это сочинение, которое надо обязательно исполнить. И хорошо, что нашим союзником был Д.Д. Шостакович. В конце концов, вечером концерт состоялся».

– Людская боль, – вспоминала певица, – межчеловеческая солидарность, Родина как твердая опора в жизни каждого человека – вот основные темы «Поэтории», знаменовавшей качественно новый этап в моей творческой биографии. А с чего все началось? Пришла как-то в Большой театр на «Кармен-сюиту» Бизе – Щедрина. Смотрю – в ложе Родион Константинович, нервничает, комкает в руках программу, танцевала-то Плисецкая! В антракте подошел, взял под руку и бросил шутливо, как бы невзначай: «Ну, Зыкина, в аферу со мной пойдешь? Крупная авантюра намечается…»

Добавил, что в «авантюру» пускается не один – с поэтом Андреем Вознесенским и дирижером Геннадием Рождественским. И название новому сочинению придумал мудреное: «Поэтория» – для женского голоса, поэта, хора и симфонического оркестра.

«Под монастырь не подведете?» – поинтересовалась я.

«Не бойся! Вот тебе клавир, через недельку потолкуем».

Через неделю сама разыскала Щедрина.

«Нет, мне не подойдет. Невозможно такое спеть: целых две октавы и все время – вверх, вниз и опять вверх, продохнуть некогда».

На Щедрина мои сомнения, как видно, не произвели никакого впечатления, потому что, не говоря ни слова, он усадил меня к роялю.

«Смотри, у тебя же есть такая нота – вот это верхнее «ре»…»

И в самом деле напомнил мне «ре» из «Ивушки».

«А эту, низкую, я слышал у тебя в песне «Течет Волга», – не отступал Щедрин. – Ты ведь еще ниже взять можешь».

«Все равно не потяну. Не смогу…»

«Не сможешь? – вдруг рассердился он. – Знаешь что, вот садись и учи!»

Те часы, что я прозанималась с ним, были для меня трудной школой, а пролетели они незаметно – с такой радостью я его слушала.

Щедрин уверял, что особых сложностей в «Поэтории» нет. Просто мой вокализ вторит поэту: характер партии – народный, интонация – тоже…

Начались репетиционные будни в Большом зале консерватории. Вокруг сразу сложилась благожелательная обстановка, я не чувствовала себя здесь чужой.

Щедрин, зная вокальные возможности Зыкиной, был уверен, что она справится с партией, предназначенной для оперной певицы. Ему была нужна зыкинская искренность и естественность звучания фольклорного плача, на котором, как известно, была основана главная тема всего сочинения.

Щедрин настойчиво просил от нее большей исполнительской свободы, личностного отношения к зашифрованной нотной строчке – и это придавало ей уверенности в работе над чрезвычайно сложной в техническом отношении вокальной партией в «Поэтории».

«Шутка сказать, – вспоминала Зыкина, – похудела к премьере на 4 килограмма, какая интенсивная работа шла».

На всю жизнь она запомнила премьеру в Большом зале консерватории, когда напряженную тишину ожидания разорвал одинокий и печальный звук альтовой флейты и полился ее голос – плач с дребезжащим «всхлипыванием» клавесина, создавая неповторимый вокально-инструментальный эффект.

– «Поэторию» долго не разрешали к исполнению, – вспоминала Зыкина, – и знаменитые дирижеры Евгений Светланов, Юрий Темирканов, Геннадий Рождественский не один день ждали – разрешат или не разрешат? Разрешающий звонок последовал за несколько секунд до звонка в зрительном зале.