Координаты неизвестны

Может быть, и не так уж долго Евгений ждал ответных сигналов, но после всего пережитого минуты поистине казались часами. Неужели напрасны были все терзания минувшего дня?

На востоке уже забрезжила заря, небо окрашивалось голубоватым цветом. Евгений снова подал сигнал, и снова противоположный берег не отвечал.

Но что это? На реке появилось темное пятно. Оно медленно приближалось, и Алексеев наконец убедился, что это была знакомая резиновая лодка. Он торопливо полез за зажигалкой. В кармане ее не оказалось. Вероятно, выпала. Тогда, забыв обо всем, он крикнул:

– Сюда! Сюда!

С лодки едва слышно донеслось:

– Десять!

– Шесть!.. – Это был отзыв на пароль. – Сюда, сюда!.. Скорей!

– О косподи! – запричитал генерал. – Теперь фсе коншено… Коншено ф самом начале такой попедоносной фойны!..

Лодка причалила. Два бойца, сидевшие в ней, развернули ее носом вперед. Пленного усадили на дно.

Все произошло мгновенно, но, когда лодка уже была на середине реки, ее заметили. Раздались одиночные выстрелы, в небе вспыхнули ракеты, и сразу ударили пулеметы. Огненные линии трассирующих пуль прорезали темноту, вокруг стали рваться мины. Евгений накинул на пленного спасательный круг. «Только бы мой “миленький” не утонул у самого берега!» – подумал он. Но тут «заговорил» родной берег. Ударили орудия, послышалась знакомая дробь «максимов»…

Стрельба еще не затихла, а Евгений, бойцы и пленный уже шагали к штабу. Из-за Прута слышался рев самолетов. Бомбардировщики с крестами и трехцветными кругами на плоскостях со свистом пикировали на передний край нашей обороны; другая волна самолетов бомбила близлежащие к границе деревни. Уже рассветало, и теперь было видно, как один наш тупоносенький истребитель вступил в неравный бой с бомбардировщиками.

В предрассветной мгле все отчетливо видели, как наш летчик выбросился из горящего самолета. И вдруг вынырнули из-за облаков немецкие истребители и стали обстреливать длинными очередями покачивавшегося на парашюте летчика.

– Вот варвары, а?! Смотрите, смотрите, что делают! – гневно закричал один из бойцов.

Бомбежка еще не прекратилась, когда примчался знакомый пикап. В нем, конечно, был Студенцов. Он первый встретил Евгения и расцеловал его. По пути в город Евгений рассказал обо всем, что произошло за минувшие сутки.

– А ведь если бы не ваш пистолет, Михаил Игнатьевич, мне бы конец!..

Слушая Евгения, Студенцов невольно подумал: «Что бы произошло, если бы я не успел приехать на заставу и в последнюю минуту не дал ему свой пистолет?»

В дверь кабинета постучали. Вошел Смилянный. Он уже слышал, что из-за Прута доставлен пленный генерал. Увидев Алексеева, он обрадовался:

– Что я говорил? Помните, товарищ начальник? Ручаюсь головой! Молодец Мировский – генерала зацапал! Вот это находка!.. Но где же он? Я его что-то…

Смилянный осекся, заметив, что лица собравшихся не выражают восторга.

Студенцов пристально смотрел на начхоза:

– «Находка», говорите? Головой ручаетесь?.. Вот и будете отвечать, – сказал он, бросив укоризненный взгляд на Гундорова.

…Под вечер Студенцов и Алексеев стояли у открытого настежь окна кабинета и смотрели, как конвоиры усаживали генерала в пикап.

– Что ж, Женя, – положив руку на плечо Алексеева, мягко и в то же время серьезно сказал Студенцов, – не знаю, долго ли нам придется работать вместе. Сам понимаешь, война… Но для начала – хорошо! Разведчик, где бы ни находился, в какой бы обстановке ни оказывался, какие бы неожиданности его ни подстерегали, всегда и везде должен найти выход из положения…

И знай, что даже этот «единственный» выход из положения в действительности всегда имеет еще два-три «запасных» выхода…

Ангел над бездной

Шла третья неделя войны.

Заседание Государственного Комитета Обороны давно закончилось. Последний задержавшийся в кабинете генсека ВКП(б), нарком внутренних дел Берия, выдержав паузу после затянувшегося разговора, тоже собрался уходить. День клонился к вечеру, что означало наступление перерыва на обед.

Берия уже стоял с папкой в руке, когда Сталин вышел из-за стола и в некоторой задумчивости медленно направился к двери. Однако, сделав несколько шагов, остановился, не торопясь повернул голову в сторону Берии и как бы между прочим спросил:

– Где тот эсер, который уложил начальника жандармского управления Могилева?

Память наркома мгновенно подсказала исполнителя акции, но он не был уверен в том, кого именно имеет в виду генсек. Ошибиться очень не хотелось.

Сталин искоса скользнул взглядом по озабоченному лицу Берии и, недовольный недогадливостью соратника, нехотя пояснил:

– В Париже возился с бандой Кутепова. Потом неплохо помогал немецким фашистам вывозить сырье из Норвегии.

– Серебрянский? – выпалил Берия, довольный, что память не подвела, но продолжать на всякий случай не стал. Все-таки разговор шел о человеке, находящемся в тюрьме.

Он хорошо знал своего хозяина. И не ошибся: Сталин спрашивал о том, что ему самому было хорошо известно. В то же время с иронией сказал, что Серебрянский «помогал фашистам», или что-то другое имел в виду? Определить сразу было непросто. Немецкие суда, загруженные в Нарвике никелевой и цинковой рудой, редко достигали порта назначения. Причину он тоже знал.

Сталин спросил:

– Чем он занимается?

У Берии перехватило дыхание. Несколько сдавленным голосом он ответил:

– В камере смертников дожидается приведения приговора.

– Что за чушь! Есть у вас голова на плечах?

Берия невольно подумал: «Пока есть» – и объяснил, что отдал распоряжение воздержаться от исполнения приговора суда.

Оборвав его, Сталин неожиданно участливо поинтересовался:

– Как он себя чувствует?

– Ничего, здоров.

– Это очень хорошо.

Явно удовлетворенный ответом, Сталин решительно шагнул к выходу. Стало ясно: именно это, последнее, интересовало его.

Берия поспешил открыть перед Сталиным первую дверь, затем, изловчившись, вторую и посторонился, давая хозяину первому выйти из кабинета.

В приемной, проходя мимо поднявшегося из-за стола начальника канцелярии, генсек на ходу бросил:

– Желаю приятного аппетита.

Из этих слов явствовало, что он пошел обедать. Следовательно, другие могут заняться тем же.

Берия поторопился к выходу. Садясь в поджидавший у подъезда длинный «Линкольн» с брезентовым верхом, он обратился к стоявшему навытяжку адъютанту: