Поиски Афродиты

Да, конечно. Нельзя было падать духом ни в коем случае. Я продолжал ходить по милициям, прокуратурам, еще раз посетил тюрьму – встретился с одним из парней, который обвинялся в групповом изнасиловании, хотя, судя по материалам следствия, насильником вовсе не был. Его «жертва», семнадцатилетняя дочка обеспеченных номенклатурных родителей, охотно поехала с ним и его приятелем в какой-то пустой сарай на одной из железнодорожных станций, а перед тем в подъезде дома за милую душу пила водку из горлышка – с ребятами, с которыми только что познакомилась. Там, в сарае, естественно, продолжилось празднество, а затем и состоялось общее соитие, причем как будто бы к общему удовольствию, хотя… Хотя девчонка до того момента была девственницей, а в сарае ее лишилась. Тем не менее, расставаясь, все трое договорились о новой совместной встрече, но девушка, придя домой, увидела у себя кровь, испугалась и обо всем рассказала тетке, на попечении которой жила, так как оба ее родителя находились в зарубежной командировке. Тетка в свою очередь перепугалась за доверенное ей дитя и заставила девчонку написать заявление в милицию. Машина советского правосудия завертелась. Вместо новой встречи с девушкой, ребята оказались в тюрьме – в следственном изоляторе. Одному из них, несовершеннолетнему, с которым я встречался, грозила «десятка» – по словам женщины-следователя, – а другому, которому уже двадцать с лишним, светила «вышка», ибо так как у девушки шла кровь и нашлось несколько синяков, выходило не просто «групповое», а и «с телесными повреждениями». И это при том, что девушка уже не чаяла, как взять свое заявление обратно, хотя ей не позволяла тетка. Но, ко всему прочему, ведь в стране объявлена «решительная борьба с преступностью», а делу уже дан ход, так что «меч правосудия» уже поднят и опустить его просто так вроде как несолидно…

– Тяжело ребятам придется, – говорила следователь. – Особенно если судьёй будет женщина. Ведь изнасилований действительно много, но раскрыть их далеко не всегда так просто, а тут, вроде как, на тарелочке. Но виновата больше всех девчонка сама, я тоже так считаю. Ведь поехала же с ними и пила. Попробую прекратить дело, если получится. Правда, тетка совсем озверела…

Короче, как говорится, черт голову сломит – попробуй во всем разобраться да еще написать так, чтобы, с одной стороны, это было верно, соответствовало фактам, а с другой чтобы не озлобить людей, а помочь… И ведь таких «дел» в милициях и прокуратурах были десятки.

Прослеживалось общее: темень, неразбериха, беспомощность человеческая и полнейшее, на мой взгляд, непонимание ценностей жизни. То же, что с Лорой. Люди просто не осознавали, что хорошо, что плохо, тыкались друг о друга, словно слепые рыбы в мутном море. И словно нарочно делали так, чтобы им было хуже. Главное же – каждый жил сам по себе, ожидая почему-то добра лишь для себя, не считая нужным делать его другим. И – самое главное – «взрослые» не только не помогали разобраться в этой неразберихе детям, а ровно наоборот: душили те здоровые ростки честности, искренности, ощущения радости жизни, заложенные в нас от рождения самой природой.

Прошел едва месяц после исторической ночи с Лорой, как я стал ощущать некое новое неудобство, с каким раньше не сталкивался. А именно – надоедливый, раздражающий зуд в той самой области своего тела, что доставляла пока куда больше хлопот и огорчений, нежели радостей. Но не так, как тогда, после Раи, и не совсем там. А в районе, так сказать, волосяного покрова. Зуд не проходил, а усиливался, и однажды, присмотревшись, я увидел странные пятна. Пришлось взять увеличительное стекло…

Да, это оказались лобковые вши, которые уже порядком расплодились, безобразно шевелились на весьма чувствительной интимной территории моего тела и нагло блаженствовали, вцепившись в кожу у основания волосков и высасывая из меня соки. Это они пускали под кожу какую-то свою гадость, отчего на коже оставались зудящие темно-красные и фиолетовые пятна…

Может быть я подцепил их в раздевалке или в мыльном отделении в бане? Но ведь ходил туда много лет подряд, и никогда ничего подобного… А может быть… Лора?… Нет, об этом и думать не хотелось. Хотя теперь, поразмыслив, думаю: скорее всего она, Лора. Больше неоткуда. Ведь после нее я ни с кем не встречался. А если вспомнить еще, что говорил Антон о шоферах-дальнобойщиках, то… Судьба не уставала меня испытывать.

Естественно, я тотчас бросился читать соответствующую медицинскую литературу…

Помогла в конце концов не серная мазь, которая настойчиво предлагалась в книгах, а наше отечественное, родное мыло с примесью ДДТ – «мыло ДДТ». Несколько тщательных помывок в своей родной бане… И я был готов к дальнейшему поиску, гордый от преодоления очередной напасти, здоровый, чистый и более опытный, чем раньше. Только так: «через тернии – к звездам», увы.

Как же мне все-таки не везет, думал я, тем не менее, однако вскоре выяснилось, что если и не везет, то не только мне одному. Мой друг из подвальной квартиры, Слава, по женской части шел с некоторым отставанием от меня: свой мужской первоначальный барьер он преодолел приблизительно как раз в это время. И что же? Первая же дева, с которой ему удалось лишиться невинности, наградила его как раз тем, чем наградила меня все же не первая, а вторая – Рая. Естественно, я оказал ему дружескую поддержку, тут же направив по знакомому адресу. Что, естественно, помогло. Вылечившись, он преодолел вторую ступеньку – и что вы думаете? То же, что у меня по крайней мере не со второй, а с шестой. Те же подлые шестиногие твари с коготками на кривых ногах и острым хищным хоботком. Но и тут я, разумеется, тотчас вытащил его из беды – мыло ДДТ у меня оставалось. Так что еще неизвестно, действительно мне так уж не везло или все так и должно было быть. Школа!

Ау, Джакомо!… Интересно, сталкивался ли блистательный итальянец с такими проблемами, когда самозабвенно и с упоением занимался своей чудесной охотой? В своих мемуарах (я их читал, разумеется, хотя и много позже) он об этом умалчивает. Может, просто не хотел портить читателям впечатления? Впрочем, другое время, другая страна…

Да, увы, но и на этом высшие силы, что испытывали меня, не остановились.

Когда я уже выпутался из очередной неприятности, как-то вечером позвонил Антон и сказал, что они с Костей сейчас в одной веселой компании, и там не хватает мужчин. Это совсем недалеко от меня, и если я свободен, то…

Естественно! Конечно! Почему бы и нет?…

Приехал. Действительно, небольшая компания, танцы, все слегка навеселе. Но как и в ту вечеринку с Лорой, все девушки, конечно, расхватаны. Кроме одной, ради которой меня, очевидно, и пригласили. Тихая, скромная еврейка – Лана. Вполне симпатичная и неплохо сложенная, тем не менее.

Мы с ней немного потанцевали, мне понравилось ее спокойствие, покорность, отсутствие выпендрёжа. Скорей из любезности, чем с особым пылом, я предложил ей поехать ко мне. Она как будто только этого и ждала – согласилась тотчас. «Наконец-то, – подумал я. – Неужели так бывает? Просто, по-человечески…»

Поехали и очень скоро, как-то естественно, без лишних слов, очутились на моей постели. Даже не раздев ее до конца, только задрав юбку, сняв туфли, чулки и трусики, я проник в ее тело, чистое и ухоженное, к моей естественной радости. «Вот как оно может быть – просто и по-доброму,» – думал я, искренне зауважав Лану за человечность и простоту, за то, что не было с ее стороны всех этих мучительных раздумий-взвешиваний, набивания цены и так далее.

Но тут, оказывается, было другое.

После первой разрядки я, естественно, хотел раздеть ее совсем – естественно же! Сама она почему-то раздеваться до конца не хотела, а мои руки, как только они поднимались выше ее пояса, тотчас удерживала. В чем тут-то дело? «Может быть, грудь у нее слишком мягкая? – думал я. – Или слишком чувствительная, до болезненности? Или еще какая причуда, мало ли – они ведь все с каким-нибудь приветом…»

– Слушай, в чем дело? Почему ты так? Ну, я же хочу ласкать тебя всю, да ведь мы же с тобой уже…

И тогда она, наконец, призналась. О, Боже, у нее обнаружили рак, недавно была операция, и одну грудь отрезали. Вот этого она и стеснялась…

Жалость, сочувствие, конечно же, тотчас наполнили мою душу. Но на сексуальные ощущения это, увы, подействовало далеко не лучшим образом. Конечно, я корил себя за то, что заставил ее все рассказать, но ведь это же было неизбежно. Выхода из положения я не видел. Она замкнулась, ушла в свою беду, и сексуальный пыл в ней тоже, конечно, угас. Как и – окончательно – во мне.

Понимаю, что наши регулярные встречи с ней были бы для нее лекарством, я выполнял бы благородную миссию, делая посильные гуманитарные вклады. Да и мне не помешала бы регулярность, но… Все уже было испорчено, нарушено, ей трудно преодолеть свою гордость, а я, естественно, не мог же играть роль влюбленного Донжуана… Вот, оказывается, почему меня пригласили Антон и Костя, я понял…

Восьмой могла стать Анечка, очаровательное восемнадцатилетнее создание, приехавшее к моим родственникам из Белгорода. Тут – как награда мне, думаю, за упорную верность мечте, несмотря на многократные неудачи, – возникла даже между нами вполне юношеская любовь. Беленькая – светлые длинные волосы, – скромная, милая, она приехала вместе со своим отцом, чтобы выбрать, в какой институт поступать следующим летом – в это лето уже опоздала.

Меня пригласили в гости, я увидел застенчивое, трогательное существо с огромными голубыми глазами, воспылал тотчас симпатией… А тетя моя, заметив, сказала:

– Пригласи Анечку к себе в гости, идите, погуляйте с ней. Ты можешь ее сфотографировать.

Речь шла, разумеется, не о фотографии в обнаженном виде, к этому я далеко еще не готов, не говоря уж о ней, но ведь и портрет юного существа сделать приятно.

И мы действительно зашли ко мне в гости и вскоре, конечно, уже целовались, потому что симпатия оказалась взаимной и пылкой. Потом куда-то вместе ходили, потом опять приходили ко мне.

А когда прощались, она заплакала и сказала, что не поступит на следующий год в институт.

– Почему? – спросил я.

– Потому что думать буду все время вместо того, чтобы готовиться.

– О чем?

– О тебе, не понимаешь, что ли. Ты не видишь разве, что я влюбилась в тебя. Буду тебе письма писать, можно?

Она уехала, и мы, конечно же, переписывались.

И восьмой стала не милая Анечка, увы, а Люся – воспитательница из детского сада. Хорошая девушка, красивая, неглупая, но отдалась довольно-таки равнодушно, как-то по-деловому. После сумасшествия с Лорой, после очаровательной Анечки это наше сближение было хотя и приятным, со взаимной симпатией, однако бесцветным. Она почти сразу дала понять, что не возражала бы против наших дальнейших встреч, но… Любви не было, это ясно. Просто у нее ребенок в том детском саду, где я фотографировал, а нужен муж, очень нужен. Что же касается «сексуальных глупостей» то это так, для здоровья. В общем-то и любовь не очень нужна, а вот замужество – да, это очень.

Девятая – Таня, тоже из сада, только другого. Один раз неплохо получилось у нас, ей понравилось, но тут же она зачем-то начала подробно рассказывать о своих любовниках. Какие они все хорошие и как они все ее ценят и любят. Думала, наверное, что из-за этого я тоже ее буду больше ценить и любить. У меня же, наоборот, желание тотчас пропало: ведь если они все у нее такие хорошие, то зачем я-то ей нужен? И мне даже стало казаться, что я не только с ней дело имею, но как бы и с ними со всеми, а к мужикам сексуального стремления я никогда не испытывал…

И удалялись, удалялись пока что и «Нимфа» Ставассера и «Купальщица» Коро. Как и образ Аллы, и Раи на сеновале, как надежда на то, что когда-то наконец… А ведь я повидал уже скульптуры Кановы – это один к одному как в моих юношеских мечтах и даже снах: светящееся, идеальное тело, словно и не материальное вовсе, словно что-то воздушное, неземное, чудесное, что и словами-то выразить нельзя, разве что если музыкой…

Первые снимки

Вообще-то я пытался. Первая попытка была, как уже говорил, с Тоней, но это так, мимоходом, почти случайно – слишком непростые отношения у нас были, чтобы еще и этим заняться.

Но вот уже после нее, однажды вечером, стоя у своего открытого окна летом и глядя в синий в поздних сумерках двор, я заметил какое-то движение в окне, которое было тоже на втором этаже нашего дома – во флигеле, который перпендикулярен нашему. Окно, таким образом, находилось от меня слева, наискосок, на одном уровне с моим. По прямой до него что-нибудь метров двадцать. Что-то белое двигалось в окне, без очков трудно было понять, что именно. Я надел очки, глянул… И сердце мое забилось. По комнате в электрическом свете люстры ходила голая женщина.

Не сразу я даже сообразил, что это моя вполне хорошая знакомая, соседка, что старше меня на несколько лет, – Валя. На улице было жарко, окно открыто, но легкие тюлевые занавеси колыхались на нем, так что разглядеть подробности было трудно. Однако чрезвычайно волнующим был сам факт.

Через несколько дней, встретив Валю во дворе, я сказал, что видел «прекрасную картину в окне». И как-то само собой вырвалось:

– А что если я тебя так сфотографирую? Давай?

Совершенно неожиданно она тут же и согласилась.

О цветной фотографии я тогда даже и не мечтал, она вообще не получила еще такого развития, как потом, а у меня, к тому же, с деньгами всегда было плохо, так что речь могла идти лишь о черно-белой. И вообще был у меня обычный фотоаппарат «Киев», незеркальный, с обычным видоискателем – тот, которым я фотографировал в детских садах.

Назначили день, Валя пришла, спокойно разделась, я понятия не имел, куда ее посадить или положить, голова у меня тотчас закружилась, как у пьяного, руки дрожали, я почти ничего не видел в видоискателе, а голос мой странно хрипел. Ко всему прочему, Валя предупредила – еще в тот день, когда мы договаривались, – что у нее на ногах и на бедрах «сосудики синенькие» и надо бы сделать так, чтобы их не было видно на фотографиях. Я тогда пообещал, разумеется, а теперь где уж было обращать внимание на такое, если передо мной абсолютно обнаженная женщина, и вообще это ведь был мой первый опыт «фотографирования обнаженной натуры», потому что случайные фотографии Тони – еще раз повторю – считать нельзя.

Ну, в общем, отснял я пленку по-быстрому – Валя, ко всему прочему, торопилась куда-то, – с трудом перевел дух, когда она ушла. И тотчас же начал пленку эту проявлять. А вечером и печатать.

И скоро стало ясно, что в очередной раз я потерпел сокрушительное, стыдное поражение: фотографии получились отвратительно. И позы неестественные, и ракурсы ни к черту, и свет ужасный, и фон плохой. Что было действительно хорошо видно, так это сосудики на ногах и бедрах… Ничего общего с видением в вечернем окне.