Обязательно завтра

О, боже. Она ведь уже говорила мне это! Я вдруг разозлился. Ложь! Это привычка такая, ставшая уже натурой. Штамп. Прав Антон, права Анна Николаевна – слишком много врут! Врут и жалуются! И Лора тоже! Оправдания на все у них всегда есть! Я потому и поверил ей, что казалось: она искренна. Потому, может быть, и влюбился. Но теперь… Все простить можно, но только не ложь!

И я сорвался. Не стал сдерживаться. Что терять? Я начал говорить о том, что надо ведь все-таки что-то делать – хоть что-то! – нельзя же ведь все время ссылаться на обстоятельства и на прошлое – да, прошлое, я понимаю, но ведь если ты действительно «хорошо относишься», как ты говоришь, то надо идти ко мне, навстречу – идти, если что-то у тебя ко мне есть! И надо идти со мной, если уж мы договорились, как в пятницу, потому, что ты сама ведь сказала, что он тебе не муж, что ты с ним расходишься, что не любишь его! А если не хочешь со мной, то так и скажи, и не надо тогда этих «с тобой очень хорошо», «ты один меня понимаешь», «только за апрель?» «Относиться хорошо» мало, нужно еще что-то и делать. Обстоятельства, конечно, обстоятельства – он позвал, твой прошлый муж, как ты сказала… Ну и что? А ты? Ты-то сама где? Один позвал, другой позвал… Где ты была в тот момент, а? Ты, с достоинством своим человеческим, где была, а? Ведь ты же слово уже дала, час назад всего лишь! Так зачем же? Да и вообще… Ты сама чувствуешь что-нибудь вообще, желания у тебя собственные есть? Или так – кто перетянет, тот и возьмет? Так, что ли? Игрушка, да? Что же это, Лора? Ну, хорошо, ну раньше ты не могла, тебе все мешало, все ополчилось против тебя, бедной девочки, действительно: обстоятельства! С матерью, с семьей, и все другое. А теперь? Ты взрослая, здоровая женщина, красивая, живая… Ведь ты жива еще пока, верно? Руки-ноги есть, слава богу, глаза, голова. Ты что же, не можешь за себя постоять, совсем?! Ведь тебе хорошо со мной было, я знаю, ты не случайно ко мне пришла и не говори, что это не так, не поверю! Ты не случайно же выбрала меня из троих, и глаза твои, глаза-то все выдали! Ладно, хорошо, разочаровалась, допустим, пускай. Но тогда так и скажи! Хоть так, но – поступи же! Отказаться – это тоже поступок. Тебя за язык ведь никто не тянул в смысле признаний, вот и скажи то, что есть! А так…

Меня несло, я чувствовал, что не все правда в том, что говорю, что-то несправедливое есть в моем монологе при всей его правильности, но я не мог остановиться. Накопленное, наболевшее вырвалось сплошным потоком.

– А так ведь что получается? – продолжал я. – Ведь так получается, что ты сама себя предаешь! И меня тоже. Потому что ведь я к тебе отношусь серьезно …

– Не надо серьезно, – вдруг вставила она тихо.

– Что? Что ты сказала? – опешил я, не сразу поняв.

– Не надо серьезно, – повторила она. – Относиться ко мне серьезно не надо.

– Что?! Почему же это?

Почему-то именно это меня взорвало особенно, это было совсем уж никуда! И какое-то отчуждение, пренебрежение ко мне, даже насмешка почудились в тихих ее словах! Кролик, да?! Князь Мышкин, да?!

– Почему же не надо, Лора? – продолжал я по инерции все с тем же напором, но почему-то мягче, все-таки чуть-чуть мягче. – Почему же, черт побери, не надо?! Вообще ничего серьезного, да? Так что ли? Все теперь, да, все? Аминь, да? «Сегодня здесь – завтра там»? «Куда дунуло – там и плюнуло» – так, что ли? Ведь я же тебе навстречу иду! Но нельзя же ждать от меня всего на свете. Как от других, нельзя только ждать, надо же и самой тоже. Надо же что-то делать! Ведь если ты сама не захочешь – бесполезно все, ну как же ты этого не понимаешь?! Да, дома у тебя не в порядке, с мужем не заладилось, на работе трудно, ну и что?! Думаешь, всем остальным очень легко? Думаешь, например, мне легко очень, да? Но вот, к примеру, только к примеру, у меня же есть комната, и я…

– А что, комната – это сейчас такая редкость? – спросила она и посмотрела на меня как будто бы даже с издевкой.

И стало тихо. Я стал тихим. Не ожидал. Я еще ничего не понял, но вконец растерянный, замолчал. О чем она? Причем тут? Она что, ничего не поняла?

– Слушай, Лора, в чем дело? – сказал я тоже тихо, в полной беспомощности, дико страдая. – В чем дело, скажи мне! Я ничего не понимаю… Может быть, я ошибаюсь, может, действительно говорю что-то не так? Может быть, я какой-то ненормальный, не от мира сего? Князь Мышкин из Достоевского, да? Я что – совершенную чепуху несу? Ну, хорошо, ну, ладно, может быть, я насчет твоего отношения ко мне навыдумывал, все это себе навоображал. Хотя ты сама говорила… И все-таки, Лора, милая, не могло же ведь у тебя так быть с каждым. Что, так же вот – с каждым? И это – «с сердцем могло быть плохо», и – «кроме тебя у меня нет никого», и – «только за апрель?» Так, да? И – «никогда ни с кем так не было»… Ведь ты же сама говорила! Ну, скажи, ну, неужели то, что было у нас – это так просто? С каждым?

– Нет, Олег, почему же. Мне было с тобой хорошо…

– «Мне было с тобой хорошо»! О, боже, «мне с тобой хорошо»! Прекрасное выражение, исчерпывающее. «Мне с тобой хорошо»… Если тебе со мной хорошо, то…

И я опять замолчал. Замолчал потому, что почувствовал пустоту рядом, совершенную пустоту. Она сидела почти вплотную ко мне, чуть склонившись и слегка отвернув лицо. Но она не понимала, не понимала меня, не хотела понять. Не слышала. И я перестал ее чувствовать, ощущать.

Сидели тихо, рядом, но ее словно бы не было рядом, она как бы оделась в стеклянную пленку, я узнавал и не узнавал. Мне вдруг захотелось взять ее за плечи и трясти. Ты где, Лора? Ты где?! Но я понимал: бесполезно. Все бесполезно! Что-то совсем нарушилось. Что-то не то! Я все же взял ее руку, ее длинную белую нежную кисть, и эта рука была знакомая, родная мне как будто бы, но она была такой безвольной и слабой сейчас, она едва ответила на мое пожатие. Хотя и ответила все же… Господи. Ну что же это такое!

– Слушай, Лорка, мне кажется… – Начал я опять с трудом. – Слушай… Неужели мы с тобой разойдемся вот так, мне просто не верится. Что же: и это – все? Ведь было же у нас, было! Я же к тебе… Ну, хорошо, ну, что ты-то думаешь обо всем этом? А? Скажи…

Она вздохнула и, не глядя на меня, сказала:

– Не знаю, Олег. Мне кажется, что не нужно серьезно. Ты и так мне уже слишком дорог. Я не хочу этого, понимаешь? Не хочу, правда.

Я вздрогнул. Мне как-то жутковато стало, непонятно, от чего.

– Дорог? Я тебе дорог? Но почему же тогда «не нужно»? Почему?!

– Я не хочу. Не смогу. Лучше, чтобы все было по-старому. Не всерьез. Я привыкла. Ты только расстраиваешь меня и напрасно тревожишь. Бесполезно это все. Ничего хорошего не получится. Мне двадцать шесть, не забудь. Я устала. Я хочу ребенка, понимаешь? Семью настоящую. Ну хоть какую. Мне бы чего-нибудь попроще теперь. Обыкновенного чего-нибудь. Самого простого. Ты вот говорил, о преступниках очерк будешь писать, по милициям ездишь? Да?

Она подняла глаза и со странной какой-то улыбкой посмотрела на меня. У меня мурашки побежали по телу.

– По милициям? По тюрьмам? – повторила она, выражение ее глаз было диким каким-то.

– Что ты говоришь, Лора… Причем тут? – проговорил я тихо, хрипло и почему-то испуганно.

Меня била дрожь. Почему она так? Что она хочет сказать?

– Ну, что ты! Не думай так уж слишком-то, – спокойно сказала она и усмехнулась. – Я знаю, что ты подумал. Не надо. Преувеличивать тоже не надо. Не пугайся. Я пока еще не там. И не была. Но… мало ли… Мы ведь все… Как бы это… Вот одна моя подруга, например, представь себе, там… За что? Не за то, что ты думаешь, нет. Обыкновенное воровство, всего-навсего. – Она опять усмехнулась и посмотрела на меня с издевкой. – А ты думал, за что?

Некоторое время просидели молча. Я никак не мог унять дрожь – тело у меня вздрагивало каким-то волнами.

– Поеду сейчас к подруге, – сказала она, наконец. – Одна она у меня осталась. Близкий мне человек…

Она вздохнула. Как-то совсем неприятно вздохнула. Отстраненно…

– Лорка, что ты говоришь. А я? Ты про меня забыла? За что ты так на меня? Ты что – мне не веришь? Я – ведь…

– Нет, почему же. Верю. А чем ты можешь помочь? Ну, чем? На работу устроить? На какую? Сторожем? Продавцом? Секретаршей? А может – посоветовать что-нибудь? Правильное посоветовать, да? Воспитывать будешь с комсомольским задором? Ты случайно не комсомольский работник?

Вдруг она как-то обеспокоенно оглянулась. Я тоже.

К лавочке приближался интеллигентный, хорошо одетый молодой человек в очках.

– Здравствуй, – сказал он Лоре.

– Здравствуй, – кивнула она приветливо. – Подожди минутку, я сейчас. Садись…

Она показала ему на место на лавочке рядом с собой.

Я мельком взглянул на часы: пять минут пятого. Ясно.

Молодой человек очень вежливо – на самом деле вежливо, чувствовался интеллигент, – отказался, сказав, что подождет. И отошел.

Я не успел еще все осмыслить, сказал только:

– Хорошая у тебя подруга…

Лора ничего не ответила. Я взглянул на нее: она чуть не плакала. «Этот баллон у него уже лежал спрятанный, – вспомнились почему-то слова Бекасовой. – Он его раньше украл и припрятал. На всякий случай…» Чепуха какая-то, при чем тут…

– Что ж, ладно, – пробормотал я, вставая. – Не буду вам мешать. Пойду. Мы и так с тобой время просрочили. На целых семь минут! До свиданья.

Сделав через силу пару шагов, я вернулся и сел опять.

– Слушай, – сказал. – Может, мне все-таки… поговорить с кем-нибудь. Я, правда, не очень в силе, но… ребята знакомые есть. Хочешь? Насчет работы.

Я говорил как-то не совсем внятно, язык плохо слушался.

Она молча смотрела. Потом покачала головой.

– Не надо, Олег. Не стоит. Зачем?

Я и сам понимал, что не стоит. Что я могу? А все-таки продолжал: