Пирамида

Адвокат Беднорц начал выяснять, кто записал фамилию Ичилова.

– Я записал Ичилова! – заявил милиционер Гельдыев.

– Нет, я, – возразил ему Хасанов.

– Где записка с фамилией Ичилова? – спросил Беднорц.

– Отдал Абаеву, – сказал Гельдыев.

– Не было никакой записки, – отмахнулся следователь Абаев.

Теперь Беднорц был уверен, что Ичилов – подставное лицо. Он потребовал немедленно вызвать свидетеля в суд, ибо понимал, что при случае следствие обязательно ухватится за эту соломинку. Однако Ичилов в суд так и не явился.

Худайберды Алланазаров держался невозмутимо. Судья не имеет права поддаваться эмоциям. Однако день ото дня росла в нем досада. На следствие, на свидетелей. Показания свидетелей были противоречивы и путанны. Следствие проведено чрезвычайно поверхностно. Не сделано очень многое, а время безнадежно упущено. Особенное внимание обращали на себя показания А. Семенова на суде, совершенно не соответствующие тем, какие он давал на предварительном следствии. Эти показания были прямо-таки сенсационными и сильно меняли дело. Кроме того, в процессе судебного разбирательства было выяснено, что врачи, лечившие Амандурдыеву, не заметили у нее проникающего ранения в почку. Частично именно в результате неправильного лечения потерпевшая и умерла! Ясно, что это вполне могло повлиять на показания врачей – выгораживая себя, они могли быть теперь необъективны…

Внутреннее возмущение Алланазарова росло, он удостоверился в том, что, принимая дело к слушанию, поступил, несомненно, правильно. Многое прояснилось.

Последним на суде выступил Каспаров.

– 26 апреля 1970 года в восемь часов тридцать минут утра я пришел на дежурство в линейное отделение милиции… – начал он.

Темноволосый, худощавый, с большими карими глазами человек держался прямо и говорил спокойно, убедительно, четко произнося каждое слово.

Никто не перебивал его, не задавал вопросов. Он проговорил почти час. Судья поблагодарил его, Каспаров вышел.

На этом судебное заседание закончилось.

А через два дня было вынесено определение: «Судебная коллегия считает, что при такой неполноте предварительного следствия невозможно вынести в отношении Клименкина В. П. оправдательного или обвинительного приговора… Поскольку допущенные по делу недостатки не могут быть устранены в судебном заседании, дело по обвинению Клименкина В. П. подлежит направлению на доследование».

Было вынесено также частное определение, в котором говорилось: «Данное уголовное дело расследовано с грубым нарушением требований ст. 15 УПК ТССР о всестороннем выявлении как уличающих, так и оправдывающих обвиняемого, а также отягчающих и смягчающих его вину обстоятельств… А в ходе настоящего судебного разбирательства выявлен возмутительный факт – милиционер Бердыев во время опознания держал за руку опознаваемого Клименкина В. П. Допрошенный в качестве свидетеля Ахатов – следователь линейного отделения милиции станции Мары, проведший опознание, – в суде продемонстрировал свое пренебрежительное отношение к соблюдению уголовно-процессуальных норм… Учитывая, что такое отношение к требованиям закона не может быть терпимо со стороны работников следственных органов, и руководствуясь ст. 325 УПК ТССР, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда Туркменской ССР определила: о вышеизложенном довести до сведения Министерства внутренних дел СССР и поставить перед ним вопрос о том, возможно ли дальнейшее использование Ахатова на следственной работе».

– Ну, все в порядке, – весело сказал Беднорцу корреспондент «Литературной газеты», опытный юрист. – Теперь оправдают. Даже процесса не будет. Прекратят производством. За недоказанностью и невозможностью наверстать упущенное. В свое время не провели следствие, как надо, а теперь поздно. Отпустят Клименкина.

– Дай-то бог, – ответил ему Беднорц и улыбнулся.

Он был доволен процессом, своим участием в нем. И с большим уважением думал об Алланазарове.

Но ни он, ни корреспондент газеты не знали, что все только начинается. Настоящая борьба впереди.

Поражение

Следователь по особо важным делам

Петр Данилович Бойченко считался одним из лучших следователей прокуратуры Туркмении. Обаятельный, энергичный, подтянутый, он умел располагать к себе людей. Щедрая природа наделила его не только приятной внешностью. Все давалось ему легко, если существует такого рода талант – талант следователя, то Бойченко был наделен им в полной мере. Он умел сразу, ухватив суть дела, поймав нужную, единственно верную, с его точки зрения, версию, выделить главное и, последовательно отсекая все лишнее, докопаться до сути – раскрыть дело так, что и прокурору, и судьям, и самому преступнику все становилось ясно с предельной точностью. Он сумел овладеть искусством допроса – этой тонкой процедуры, когда из хаоса бесконечных жизненных ситуаций, из сумбура памяти каждого участника «дела» необходимо выделить – ясно, коротко и недвусмысленно – именно то, что нужно. Постепенно, кирпичик за кирпичиком, возводил он величественное здание обвинительного заключения или постановления о прекращении дела. То, что он сооружал, порой казалось реальнее, чем сама реальность, ибо в хаосе повседневности, в сумбуре разных человеческих мнений где она, объективность? Где совершенство картины?.. А у него все получалось четко и однозначно.

Конечно, каждый участник события интерпретирует его по-своему, исходит из своих собственных интересов. Но нечто объективное все же есть. Объективность – это факт события. И задача следователя так воссоздать событие, чтобы ни у кого не оставалось сомнения в единственности, а стало быть, и истинности интерпретации. И тогда, изложенная в обвинительном заключении (или в постановлении о прекращении дела), она становится несомненной и наиболее полной объективностью. Правдивее, чем сама правда. Так, очевидно, считал Бойченко. И все бы хорошо, но…

Изучив «Дело Клименкина», Петр Данилович понял: сложность дела не в запутанности показаний слишком большого числа прямых или косвенных участников, как это часто бывает. Наоборот. Сложность в крайней беспомощности тех, кто вел дело, в упущенном времени и в катастрофически малом, безнадежно малом числе улик и свидетелей. И в количестве затронутых делом лиц. Не преступников, не жертв, не свидетелей, а работников аппарата: милиции, прокуратуры, суда… Единственно серьезной, но решающей уликой могло бы стать опознание Клименкина потерпевшей. Но оно проведено так неграмотно, так плохо оформлено, что не случайно фигурировало уже в «Бюллетене Верховного суда СССР» (71; № 2) под рубрикой: как не надо проводить опознание. Эта, в сущности, единственная более или менее серьезная подпорка – насквозь гнилая, и неудивительно, что второй процесс оказался столь безрезультатным.

Грустная картина.

Однако, как всегда, когда попадались трудные, запутанные дела и поначалу казалось, что ровным счетом ничего нельзя сделать, все безнадежно, невосстановимо, невосполнимо, постепенно все утрясалось, становилось на свои места – и первая паника сменялась ясностью. И становились видны концы тех ниточек, потянув за которые, все-таки можно было кое-чего добиться. Так в развалинах здания, казавшихся бесформенной грудой, вдруг начинают проступать уцелевшие детали – карниз, оконная рама, часть колонны, угол… – и вот уже постепенно угадывается прежний облик дома; так во время обыска, поначалу казавшегося совершенно бесплодным, вдруг попадает в руки следователя клочок смятой и как будто бы совершенно бесполезной бумажки – и несколько бессвязных слов, уцелевших на ней, дают толчок мысли, которая, уцепившись за эту крохотную соломинку, добирается в конце концов и до нужной, решающей сути.

Это только поначалу кажется, что ничего сделать нельзя. Сделать всегда что-то можно. Безвыходных положений не бывает.

И в конце концов Бойченко почувствовал, что его начинает охватывать знакомый азарт.

«Петр любое дело может обыграть, он умница», – говорили о нем его приятели. «Был бы человек, а дело, если нужно, найдется» – вспоминается и такая еще поговорка, циничная, но, увы, точная в отношении потенциальных возможностей следователя. «Раз надо – сделаем!»

Оставалась дилемма: либо исследовать все вероятные версии, либо новым расследованием укрепить старую версию, что убийца – Клименкин, и он один. Что выгоднее? Что нужнее? Что проще наконец?

Бойченко принялся за работу.

Да, все бы хорошо, если бы…

Зачем?

Сам факт предстоящего нового суда был для Беднорца неприятным сюрпризом. Вернувшись в Москву после второго процесса, он был, как и корреспондент «Литературной газеты», уверен, что дело прекратят производством, ибо ясно: доказательств вины Клименкина нет и не будет, следствие исчерпало все свои возможности, восстановить упущенное нельзя. И если все же продолжать искать подлинного убийцу или убийц, то Клименкина-то можно оставить в покое.

Но в начале лета до него дошли слухи, что следствие по делу Клименкина идет полным ходом, взялся за него способный молодой следователь – «по важнейшим делам», – и как будто бы пытаются подвести новые подпорки под развалившееся, гнилое здание старого следствия.

Дурные предчувствия были у Рихарда Францевича. Он был почти уверен, что дело опять фабрикуется – вопреки очевидным фактам, вопреки человеческой совести, вопреки всему. Честь мундира! Сколько жертв принесено ей… Но сделать он пока ничего не мог. С горечью ждал окончания следствия и не сомневался, что мать Клименкина конечно же опять обратится к нему с отчаянной просьбой взять на себя защиту ее сына на новом процессе, ибо опять нависает над ним угроза расстрела. Что он ответит ей? Чем поможет? Он согласится, конечно, но как же мучительно сознавать свою беспомощность! А ведь время идет. И если не обманывают его предчувствия, то время работает против Клименкина. И на истинных виновников преступления.

В один из осенних дней Татьяна Васильевна Клименкина позвонила Беднорцу. Со слезами она просила его взять на себя защиту ее сына в предстоящем третьем процессе. Как мог он ей отказать?

Начало третьего процесса

Третий процесс по делу Клименкина открылся 10 ноября 1971 года. Председательствующая, член Верховного суда Туркмении Наталья Гурьевна Милосердова, огласила обвинительное заключение, составленное следователем Бойченко…

Глядя в непроницаемое лицо судьи – строгой, суховатой женщины, Беднорц чувствовал: это не Алланазаров, писатель, знаток и исследователь человеческих душ, внимательный и вникающий во все тонкости. Здесь все будет по-другому.

И не ошибся.

Еще перед началом процесса, знакомясь с делом, «прибавившим в весе» на целых три тома – вот как поработал талантливый Бойченко! – Рихард Францевич понял: предчувствия не обманули его. Все было точно: ни одной новой версии не было по-настоящему исследовано, хотя формально они как будто бы и рассматривались, но только формально. Нет, всю свою энергию, весь свой недюжинный талант следователя Бойченко употребил на то самое: любыми средствами укрепить ошибочную старую версию. И надо признать: добился больших успехов… Не в выявлении истины, нет. Во внешней солидности, внешней доказательности, обманчивой «красоте», «элегантности» следствия. Множество новых протоколов допросов – составленных уже не с тем унылым однообразием, как это было у Абаева, а расцвеченных подробностями, деталями, исподволь, незаметно убеждающими в искренности свидетельских показаний, – так что и бывалому человеку легко было этому гипнозу поддаться. Вдобавок показания всех важных свидетелей были записаны на магнитофон и ленты приложены к делу. Появились в деле эффектные, цветные схемы – как, например, копия генплана города Мары с районом происшествия, от вокзала до общежития, где арестовали Клименкина, множество фотографий. Вынырнул из небытия нож Клименкина – «орудие убийства» (на котором, впрочем, так и не было обнаружено следов человеческой крови!), – нож, который якобы уже был «уничтожен» после первого процесса, о чем в деле даже имелся акт. И, конечно, одним из главных героев фантастического построения Бойченко стал Ичилов – тот самый Ичилов, который вызвал опасения адвоката еще на втором процессе, но так и не явился тогда на судебное заседание. Теперь Ичилову было посвящено множество страниц, он был снят на десятках фотографий: вот он «опознает» нож Клименкина, которым якобы тот «играл», сидя на вокзале в ночь убийства, вот Ичилов «опознает» самого Клименкина среди троих стриженных наголо, как видно, тоже заключенных парней. Полный, высокий, добродушный по виду Ичилов показывал пальцем на нож, лежащий среди других ножей, якобы опознавая именно этот, на бледного, худого, унылого Клименкина (сидящего в тюрьме вот уже полтора года в ожидании еще вполне вероятной, как выясняется теперь, смертной казни)… Особенно поразил кусок газеты с небрежно оторванным краем, зачем-то подшитый к делу. Это был номер от 28 апреля 1971 года. «Новый шаг в космосе» – таков был заголовок статьи, повествующей о благополучном возвращении экипажа «Союз-10»… Поначалу Беднорц никак не мог взять в толк: зачем? Наконец понял. Для того чтобы доказать, что свет в женском туалете, где произошло нападение на старую женщину, был достаточно ярким, а потому показания потерпевшей о «коричневом пиджаке» и «рыжих волосах» парня могли считаться достоверными, для этого вот Бойченко водил понятых на место происшествия и давал читать этот кусок газеты… Это пахло кощунством, но что до того следователю, который уже не видит ничего вокруг, кроме цели, на пути к которой стремится использовать любые средства!

Тома полтора были посвящены Каспарову. Допросы, очные ставки с Клименкиным, участниками опознания, другими свидетелями, справки, характеристики, телеграммы, которые посылал он по инстанциям вместе с матерью Клименкина и невестой Светланой. И везде, везде попытки любым способом дискредитировать и его, и мать, и невесту и тем самым ослабить их показания. Показания свидетелей защиты. С особым удивлением обнаружил Беднорц официальные, на бланках, «Постановления о прекращении уголовного дела» – на мать и на Светлану! За то, что они якобы куда-то ходили, с кем-то встречались, кого-то якобы «пытались склонить к даче ложных показаний», следователь заводил, значит, на них уголовное дело! И, разумеется, «прекращал», хотел таким образом еще и еще запугать свидетелей. А против Каспарова… Беднорц не поверил своим глазам: против Каспарова Бойченко возбудил уголовное дело с выделением его в отдельное производство! Это уже совсем не лезло ни в какие ворота. Что ж получалось? Явный лжесвидетель Ичилов использовался всячески в выгодах следствия, а вот истинный и, пожалуй, самый толковый свидетель, Каспаров, квалифицировался следователем как лжесвидетель, с заведением на него уголовного дела!

И весь этот яркий, злой винегрет, иллюстрированную, озвученную магнитофонными записями, неприглядную смесь эту венчало обвинительное заключение на 27 листах убористого, в один интервал, машинописного текста. Составленное с недюжинным умением, мастерски. Ловко обойдены прорехи, умело подчеркнуты «уличающие» обстоятельства и детали, которым придана эмоциональная видимость убедительности…

Руки опускались после просмотра всех «иллюстраций» и прочтения захватывающего финального текста обвинительного заключения. Если спектакль теперь будет поставлен с таким же блеском… Да, лихо поработал Бойченко!

Первым на третьем процессе был допрошен подсудимый Клименкин.

Он подтвердил, что милиционер ЛОМа держал его за руку во время опознания.

– Кто-либо из работников следствия к вам в камеру заходил, допрашивал вас в камере? – спросил адвокат.

– Ко мне подсадили Завитдинова, он был два дня, его часто брали, видимо, на допросы. Я спросил, почему тебя так часто берут? Он ответил: следователь мне сказал, чтобы я узнал, как ты будешь вести себя в камере. Просили его подписать протокол, где я будто бы признался ему, что это я убил женщину. Но он отказался. Потом его вообще от меня увели.