В углу кабинета возвышался пыльный фикус. На столе у шефа лежала нетронутая стопка писчей бумаги и стоял белый телефон с золотым гербом на диске.
Шеф стоял у окна, любовался Москвой с высоты тридцати пяти этажей, поверх раскрытой канцелярской папки. Повернулся, кивнул мне:
– Садись. Кофе не предлагаю. У секретарши еще рабочий день не начался, а у меня, сам знаешь… вечно какая-то бурда получается.
– Отчего такая срочность, товарищ Кожухов?
Он хмыкнул, поправил очки. Подошел к столу, раскрыл передо мной папку:
– Ознакомься, Свиридов…
Я ознакомился. Личное дело гражданки Подольской Ульяны Тимофеевны, пропавшей без вести в августе сего года. Биографические сведения весьма скудны в силу возраста пропавшей. Моя ровесница – двадцать шесть. Не состояла. Не привлекалась. Образование высшее, ксенопсихолог. Работала в Москве, в Совинцентре (он же – «Пикмановский центр»). Фото. Сведения о родителях… Так…
– Профессор Подольский? – Я перевел взгляд с бумаг на шефа. – Дочь профессора Подольского пропала без вести?!
– Чуешь, чем попахивает?
– Почему дело оказалось у нас? Почему не у МГБ?
– А вот чем мы тут, по-твоему, занимаемся, Свиридов?
– Связью, – пошутил я.
Шеф не улыбнулся.
– Вот именно. А связи – решают… Ты, само собой, в курсе, над каким проектом работал Подольский?
Я кивнул.
Шеф покачал головой:
– А ведь не должен… По допуску не положено.
– Ведомство-то смежное, – я изобразил смущение. – Сами же говорите, связи решают, всякое такое.
– Что ж, тебе и карты в руки.
– Разрешите вопрос?
– Почему именно ты?
– Почему именно я? Ведь не мой профиль.
– Какие три самых важных качества в нашей работе, Свиридов?
– Горячее сердце, холодная голова и чистые руки?
– Почти… Железная задница, стальные нервы и на полную катушку раскрученная паранойя.
Шеф стащил с носа очки, устало потер отечные веки. Я сразу понял – ночь он провел тут, в своем кабинете. Без всяких насосов вечерней уборщицы.
– Задница и нервы дело наживное, – продолжал он. – А вот параноик ты, Свиридов, знатный. Поэтому хочу, чтоб этим занялся именно ты.
Я кивнул, вновь обратил взгляд к документам.
Я смотрел на фото.
Совсем не изменилась.
Как в день нашей первой встречи… Загорелая, в выцветшей футболке. Короткие шорты открывали длинные, поцарапанные лесной колючкой ноги. Выгоревшие на солнце волосы светлыми прядями ниспадали на спину и плечи, короткой челкой едва касаясь узких, чуть вздернутых, как бы в веселом удивлении, бровей. Глаза невероятной глубины меняли свой цвет от небесно-голубого до туманно-серого…
– Симпатичная, – сказал я, чтоб нарушить подозрительно затянувшуюся паузу.
– Смотри только, не влюбись.
– Постараюсь, товарищ Кожухов.
– Ты лучше не старайся. Ты просто найди мне эту девчонку. Надеюсь, не надо объяснять всю серьезность и прочее? Нам тут для полного счастья, в плюс к международному скандалу, только киднеппинга и обмена заложниками не хватало…
– Вас понял. Могу приступать?
– Иди. Отчета от тебя жду к пятнице.
На обратной дороге, в лифте, думал о том, какой я все-таки хороший сотрудник.
Едва приступив к выполнению задания, уже выполнил один из ключевых приказов шефа.
Я никак не мог влюбиться в Ульяну Подольскую.
Я был влюблен в нее уже десять лет. С тех пор, как мне едва стукнуло шестнадцать.
Москва – Пижва
Шеф почти не шутил, называя меня параноиком. Многие в КомИнфе, особенно, конечно «старая гвардия», посмеивались надо мной.
Мол, вы молодежь, перестраховщики, сколько можно оглядываться на Р’льех и Атлантический Агломерат? Лучше, вон, на китайцев гляньте… Кризис 39-го, мол, давно миновал, все эти Берлинские Усомнения и франко-тибетские распри… Экспансия выродилась в Интеграцию. Мы научились жить бок о бок. А на крайний случай у нас всегда есть чем угостить соседа – такую кузькину мать покажем, что у них тапочки от самого Нью-Ирама до самого Нью-Йорка отлетят…
Меня считали параноиком. А у меня просто собачий нюх. И я ему доверял.
Поэтому, выходя из кабинета шефа, точно знал, откуда начну поиски гражданки Подольской Ульяны Тимофеевны, дочки Того-Самого профессора Подольского.
О нем, конечно, не писали в газетах, не рассказывали по ТВ. Постарались замять. Умолчать. Сокрыть.
Но в нашем и смежных ведомствах этот умник стал настоящей звездой.
Робин Гуд Холодной войны, за голову которого шериф Ноттингемский не поскупился бы отдать всё свое шерифство с окнами на Лубянскую площадь.
Самая главная неудача отечественных спецслужб с тех пор, как Ильич прибыл в Питер на спецпоезде, снаряженном немецкими генштабистами.