Великая война. Верховные главнокомандующие (сборник)

Государю пришлось уступить, и Русская армия с нетерпением ожидала услышать имя того, кому будет вверено защитить честь и достоинство ее Родины.

Читатель уже знает, что таких кандидатов явилось два: Великий князь Николай Николаевич, занимавший в мирное время должность Главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа, и военный министр генерал-адъютант Владимир Александрович Сухомлинов. Первого немым молчанием выдвигала армия, второго – круг лиц, враждебно настроенных к Великому князю.

Выбор Царя, в конечном счете, остановился на первом лице. Высочайшим указом 2 августа 1914 г. было объявлено о назначении на пост Верховного главнокомандующего Русскими армиями Великого князя Николая Николаевича.

Вполне очевидно, что такое запоздалое выяснение вопроса о лице, назначенном руководить боевыми операциями всех русских армий, являлось в деле ведения воины фактором малоблагоприятным. Необходимо заметить, что план войны, a следовательно, и план первоначального стратегического развертывания вооруженных сил на угрожаемых границах государства, является в некотором смысле замыслом субъективным, во многом зависящим от личных качеств и взглядов составителя. Весьма выгодно поэтому иметь исполнителем плана его составителя. Не следует, впрочем, преувеличивать значение этой субъективности, иначе пришлось бы признать недопустимой, или, во всяком случае, весьма болезненной всякую смену главнокомандования во время войны. Необходимо помнить, что влияние всякого составителя плана, в особенности в наше время, когда большая часть войн будет иметь коалиционный характер, значительно ограничивается политическими договорами, начертанием сети железных дорог, численностью и мобилизационной готовностью, существующей «психикой» в стране и военной доктриной в армии, количеством и характером материального снабжения и еще целым рядом других привходящих обстоятельства. Но неправильно было бы и преуменьшать значение во всех подготовительных к войне работах доминирующей над ними «мысли» автора этих работ. С этой точки зрения всего нормальнее, конечно, такое положение, при котором будущий верховный руководитель операциями (генералиссимус) являлся бы также одновременно и душою всей подготовки государства к войне. В более или менее полной форме эта мысль в минувшую войну была осуществлена во Франции (генерал [Ж.] Жоффр[11 - Жоффр Жозеф Жак (1852–1931). Французский военный деятель, маршал Франции (1916), член Французской академии (1918). Участник Франко-прусской войны (1870–1871), а также колониальных войн в Индокитае и Африке. С 1910 г. член Высшего военного совета; с 1911 г. – вице-председатель совета и начальник Генерального штаба. В годы Первой мировой войны в 1914–1916 гг. – главнокомандующий французской армией; в 1914 г. в тяжелых условиях сумел организовать отход французских войск, а затем добиться победы в Марнском сражении (сентябрь 1914); с декабря 1916 г. – военный советник правительства; в 1917–1918 гг. – глава французской военной миссии в США, затем в Японии.]); в начальный же период войны в Германии (генерал [Х.] фон Мольтке[12 - Мольтке (Младший) Хельмут Иоганн Людвиг фон (1848–1916). Германский военный деятель, граф, генерал-полковник. Племянник X. Мольтке (Старшего). С 1903 г. – генерал-квартирмейстер, с 1906 г. – начальник германского Генерального штаба. При подготовке к Первой мировой войне (1914–1918) положил в основу кампании план генерала А. Шлиффена, предусматривавший разгром главными силами французской армии при одновременной обороне в Восточной Пруссии, с последующим ударом по Российской империи. С началом войны – начальник Полевого Генерального штаба; фактически сосредоточил в своих руках управление германскими войсками. В начале войны при развертывании германской армии ослабил правое крыло Западного фронта и увеличил силы на его левом крыле, а также перевел часть сил в Восточную Пруссию, где шло наступление русских армий. После поражения германских войск в Марнском сражении (сентябрь 1914) отстранен от должности.]) и отчасти в Австро-Венгрии (генерал Конрад фон Гетцендорф[13 - Конрад Хетцендорф Франц фон (1852–1925). Австро-венгерский генерал-фельдмаршал (1916), граф (1918). Был близок к наследнику престола эрцгерцогу Францу Фердинанду. С ноября 1906 г. – начальник австро-венгерского Генерального штаба; реорганизовал армию, повысил значение артиллерии. Начиная с 1907 г. выступал за превентивную войну с Сербией и захват Сербии, Черногории и Албании. В ноябре 1911 г. из-за конфликта с министром иностранных дел А. Эренталем был вынужден оставить свой пост; с декабря 1912 г. – вновь начальник Генштаба. С началом Первой мировой войны занял должность начальника Полевого Генерального штаба при главнокомандующем австро-венгерской армией эрцгерцоге Фридрихе; фактически руководил всеми действиями армии, в особенности это касалось Восточного (русского) фронта. В феврале 1917 г. из-за разногласий с новым императором Карлом I был перемещен на должность командующего 11 армией Юго-Западного (итальянского) фронта в Тироле. В июле 1918 г. снят с должности, получив почетное назначение в Гвардию.]). В этих государствах начальники Генеральных штабов, работая в мирное время непосредственно и много лег подряд над военными планами, в то же время преемственно являлись ответственными исполнителями этих планов и с началом войны.

В России вопрос стоял иначе. Начальники Генерального штаба менялись «как перчатки»[14 - С 1905 по 1914 г. эту должность последовательно занимало шесть лиц. – Прим. автора.] и в большинстве случаев избирались из генералов, далеко не всегда считаясь с их действительными способностями и служебною подготовкою.[15 - В указанные Ю. Н. Даниловым годы должность начальника русского Генерального штаба занимали генералы Ф. Ф. Палицын (1905–1908), В. А. Сухомлинов (1908–1909), А. З. Мышлаевский (1909), Е. А. Гернгросс (1909–1911), Я. Г. Жилинский (1911–1914), Н. Н. Янушкевич (1914). В годы Первой мировой войны начальниками Генштаба были генералы М. А. Беляев (1914–1916), П. И. Аверьянов (1916–1917).] Бывали просто курьезные назначения (например, при генерале Сухомлинове), которые не могли быть иначе объяснены, как личными симпатиями Императора и опасением военного министра держать около себя на видном месте опасных соперников. Действительных работников, при таких условиях, по части организации, мобилизации, стратегии и железнодорожных вопросов приходилось искать в третьих и даже более отдаленных рядах военно-иерархической лестницы.

При таких условиях было бы конечно особенно важно, чтобы лицо, назначаемое со стороны на высокий пост Верховного главнокомандующего во время войны, являлось хотя бы знакомым с вопросами подготовки к войне и с предстоящими войскам первоначальными задачами. Единственным, однако, лицом, через которого проходили к Царю все оперативные доклады и который, по своему положению, мог рассчитывать на получение высокого и ответственного поста Верховного главнокомандующего, являлся, в русских условиях, военный министр генерал Сухомлинов. Не потому ли, между прочим, и выдвигалась его кандидатура на этот пост? Большой, однако, вопрос, выиграла ли бы от этого Россия!

Итак, Великий князь Николай Николаевич был назначен на пост Верховного главнокомандующего не только тогда, когда все подготовительные к войне работы были закончены, но даже тогда, когда они стали приводиться уже в исполнение. Официально он никогда не числился лицом, которому предполагалось вверить во время войны на западе главнокомандование всеми действующими армиями, ибо прерогатива эта сохранялась Императором Николаем II за собою. И хотя Великий князь в мирное время носил титул главнокомандующего столичным военным округом, но власть его, подобно остальным командующим войсками в военных округах, ограничивалась лишь пределами одного этого округа. Звание же «главнокомандующего» Войсками Гвардии и Петербургского военного округа являлось не более как почетным, не предрешавшим того назначения, которое могло быть ему вверено в действительности в военное время.

При всем том было бы несправедливо сказать, что Великий князь был поставлен в такие условия, при которых он был не в состоянии ознакомиться самым подробным образом с планом войны и проектом первоначального стратегического развертывания русских вооруженных сил. […] Много лет тому назад, будучи генерал-инспектором кавалерии, Великий князь был официально извещен тогдашним военным министром генералом [А. Н.] Куропаткиным[16 - Куропаткин Алексей Николаевич (1848–1925). Русский военный и государственный деятель, военный ученый, генерал-адъютант (1902), генерал от инфантерии (1900). В 1866–1871, 1875–1877 и 1879–1883 гг. служил в Туркестане, участвовал в покорении Средней Азии (в том числе в Ахалтекинской экспедиции). Участник Русско-турецкой войны (1877–1878): обер-офицер для поручений при главкоме действующей армии; начальник штаба 16-й пехотной дивизии. Начальник Закаспийской области (1890–1898). Военный министр (1898–1904); провел ряд преобразований, направленных на повышение боеспособности вооруженных сил. С началом Русско-японской войны (1904–1905) командующий Маньчжурской армией, затем главнокомандующий всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, действующими против Японии (1904–1905). Командовал войсками в сражениях при Ляояне, Шахэ, Сандепу и Мукдене; после поражения при Мукдене был отставлен от должности главнокомандующего, назначен командующим 1-й армией. Член Государственного совета (1906). Во время Первой мировой войны (1914–1918) командовал Гренадерским корпусом (1915), затем 5-й армией и Северным фронтом (1916). Туркестанский генерал-губернатор и командующий войсками Туркестанского военного округа (1916–1917). Автор ряда военно-исторических и военно-географических трудов.] о предназначении его, на случай войны на западе, главнокомандующим Северо-Западным фронтом, развертывавшимся против Германии. По его избранию начальником штаба этого фронта был предназначен генерал [Ф. Ф.] Палицын,[17 - Палицын Федор Федорович (1851–1923). Военный деятель, генерал от инфантерии (1907). Участник Русско-турецкой войны (1877–1878); с июня 1877 г. состоял для поручений при штабе 3-го армейского корпуса; с августа – старший адъютант штаба 1-й гренадерской дивизии; с мая 1878 г. – старший адъютант штаба 22-й пехотной дивизии; с августа – старший адъютант штаба 1-й Гвардейской кавалерийской дивизии. В 1891–1895 гг. – помощник начальника штаба войск Гвардии и Петербургского военного округа; в апреле – мае 1895 г. – начальник штаба Гвардейского корпуса; в 1895–1905 гг. – начальник штаба генерал-инспектора кавалерии; с 1905–1908 гг. – начальник Генерального штаба; с 1908 г. – член Государственного совета. Во время Первой мировой войны состоял при командующем армиями Юго-Западного фронта; с осени 1915 г. – заведовал укреплениями на Кавказском фронте; с сентября 1915 г. – представитель Русской армии в Военном совете союзных армий в Версале; в 1917 г. уволен со службы. В 1918–1920 гг. – председатель Военно-исторического и статистического комитета при Русском политическом совещании в Париже.] занимавший в течение трех лет пост начальника русского Генерального штаба. Оба эти лица были спаяны тесными узами общей работы; к заявлениям и требованиям их в военном министерстве внимательно прислушивались, и предположение, что они могли быть незнакомы с общими соображениями на случай войны и лишены возможности влиять на их характер, совершенно невероятно. В делах Главного управления Генерального штаба имелось немало записок Великого князя Николая Николаевича по различным организационным и оперативным вопросам, относящимся к периоду времени с 1892 по 1909 г.

На всем изложенном приходится останавливаться очень подробно потому, что автору этих строк приходилось встречаться с мнениями о том затруднительном положении, в котором оказался Великий князь при своем внезапном назначении на пост Верховного. Лучшим же подтверждением справедливости моих слов о знакомстве Великого князя с существовавшими предположениями служит то обстоятельство, что, будучи назначен на пост главного руководителя боевыми операциями русских войск, Великий князь Николай Николаевич оказался настолько в курсе дела, что, в добавление к тем сведениям, которыми он обладал, ему потребовалось представление лишь нескольких детальных докладов.

Остается утверждение, что в этих планах не могли проявиться в полной мере индивидуальный черты его характера и натуры. Против этого утверждения спорить, конечно, невозможно. Можно только отвести этот аргумент соображением, что такова была органическая неправильность в устройстве русского военного министерства вообще, через которую должно было перейти всякое лицо, назначенное на должность Верховного (за исключением Императора и генерала Сухомлинова). Однако мною было уже отмечено, что в современных условиях и при массовых армиях, значение личности Главнокомандующего в большей мере ограничено. Можно еще отметить, что наступательный план войны, положенный в основу нашего стратегического развертывания, вполне отвечал характеру лица, назначенного Верховным главнокомандующим. Наступление в Восточную Пруссию с силами, которые способны были бы приковать к себе от 5-ти до 6-ти германских корпусов на Восточно-Прусской границе,[18 - Так формулировал свои пожелания начальник французского Генерального штаба генерал [О.] Дюбай в августе 1912 г. – Прим. автора.] требовалось нашей конвенцией с Францией, причем тот, кто знал Великого князя, и помыслить бы не мог о возможности изменения им данного Россией слова; наконец, вторжение в пределы Австро-Венгрии диктовалось не только стремлением приобрести себе известную безопасность и свободу действий против Германии, но и задачей поднять против Австрии входивших в состав этой монархии славян. К сожалению, наши силы против Австро-Венгрии не представилось возможным при первоначальном развертывании увеличить количественно, в виду настойчивого, достаточно обоснованного позицией Швеции требования о временном оставлении в районе Петрограда 6-й армии в составе трех корпусов, а также вследствие значительного запаздывания в прибытии на границу войск отдаленных округов (из Сибири, Туркестана и Закавказья).

Будучи одним из самых приближенных сотрудников русского Верховного главнокомандующего в 1914–1915 гг. по стратегическим вопросам, я никогда не слышал от Великого князя несогласия с основами первоначального стратегического развертывания.

В послевоенной литературе приходилось нередко слышать упрек в том, что Россия начала войну «распыленными» силами, причем критики не могут только сойтись в том, против которого из двух противников – Германии или Австро-Венгрии – необходимо было направить удар, ограничившись заслоном к стороне другого. Уже одни споры о направлении удара свидетельствуют о сложности вопроса. Но к объяснениям спорящих я позволю себе добавить лишь то соображение, что сосредоточению всех сил против Австро-Венгрии препятствовали наши договорные отношения с Францией о скорейшем наступлении в Восточную Пруссию и опасения за безопасность собственной столицы, в которой находилась почти вся наша военная промышленность. Сосредоточением же всех русских сил против Германии, с выставлением заслона против Австро-Венгрии, мы рисковали получить в спину удар всей австро-венгерской армии, представлявшей в начале войны весьма значительную наступательную силу. К тому же русские наступательные армии, направленные в сторону Германии, были бы нацелены не на войска неприятеля, а в пространство ими не занятое, и потому удар их получился бы впустую. Армии, правильно использованные, не могут иметь предметом своих действий незанятую войсками территорию, как равно они не могут безнаказанно оставлять без внимания неприятеля, висящего у них на фланге или угрожающего их тылу.

2. Мои довоенные отношения к Великому князю

До назначения своего на пост генерал-квартирмейстера Генерального штаба я мало знал Великого князя, имея возможность наблюдать его только издали. Отбывая ценз батальонного командира в Лейб-гвардии Финляндском полку, я представлял ему свой батальон. Смотр прошел благополучно, и я получил благодарность за вид людей, стройность их движений и умело проведенное учение. Помню, еще один или два раза мне приходилось командовать стороною на тактическом учении. В конце – внушительный разбор, короткое «спасибо» солдатам и быстрый отъезд от войск верхом на крупном породистом скакуне. За ним, поспевая лишь вскачь, летела вдогонку небольшая свита. Статная, сравнительно молодая фигура «главнокомандующего», его тонкие породистые черты лица, отчетливая, отчеканивающая каждое слово речь, наконец, общая уверенность в себе, – производила сильное впечатление.

Видел я его и в гневе на одном неудачном кавалерийском маневре, сильно разносившего старого тучного генерала, за его приверженность «к конским телам и тихим аллюрам». «Справедливо, хотя и несколько жестко», – подумал я, проникаясь уважением к его знаниям и разумности его требований.

Самому мне в этот период времени пришлось делать лишь однажды доклад Великому князю. Это было в год, когда Великий князь только что вступил в исправление должности председателя вновь учрежденного Совета государственной обороны, я же был начальником оперативного отделения Генеральная штаба. Доклад касался будущих взаимоотношений Главного управления Генерального штаба ко вновь образованному совету, впервые сформированному в России. Доклад прошел гладко и, насколько помню, не вызвал никаких возражений.

Вскоре я уехал в Киев, где вступил в командование полком; оттуда я вернулся в Петербург лишь через два года, будучи вновь приглашен на службу в Главное управление Генеральная штаба.

– А мы думали вас вскоре видеть у себя в Петербургском округе в роли командира гвардейского полка, – сказал мне, при первой встрече, начальник штаба округа генерал барон [А. Ф. фон] Бринкен.[19 - Бринкен Александр Фридрихович фон ден (1859–1917). Барон, генерал от инфантерии (1914). Участник Русско-японской войны (1904–1905). В Первую мировую войну вступил командиром 22-го армейского корпуса (с 1912). Возглавлял корпус во время боев в Восточной Пруссии, Карпатах, Галиции. Оставался на этом посту до самой смерти; скоропостижно скончался на фронте в марте 1917 г.]

В это время Великий князь подбирал к себе в округ командирами гвардейских полков кандидатов из армии, и я впервые узнал, что удостоился занесения в соответствующий кандидатский список.

Со времени назначения моего генерал-квартирмейстером Генерального штаба (1909) мне приходилось видеть и беседовать с Великим князем чаще и в более интимной обстановке. Несколько раз я был приглашаем к участию в поездках в Кронштадт и на побережье, для осмотра крепости и ближайших морских подступов к столице. Безопасность Петербурга сильно заботила Великого князя, и он очень упорно настаивал на возможно далеком вынесении морских батарей названной крепости вперед и на скорейшем освобождении ядра Кронштадта от ряда опасных складов. Идея была, конечно, вполне правильной, но она требовала огромных денежных средств.

Мое положение было чрезвычайно трудным, так как, с одной стороны, требования начальства Петербургского военного округа были весьма справедливы, а с другой – мне приходилось, в виду ограниченного отпуска, денежных средств, противополагать этим нуждам еще более вопиющие нужды западных округов, которые являлись более угрожаемыми со стороны возможных противников. Мне, однако, чрезвычайно приятно констатировать, что в большинстве случаев мои доводы оказывались для Великого князя достаточно убедительными. Лишь однажды, по вопросу о возведении в Финском заливе приморских батарей на искусственно подготовленных основаниях, Великий князь не согласился с приведенными ему мною доводами и, прервав беседу, твердо заявил о своем намерении довести проект округа до сведения председателя Совета министров.

– Не огорчайтесь, – сказал мне его помощник, генерал [М. А.] Газенкампф.[20 - Газенкампф Михаил Александрович (1843–1913). Генерал от инфантерии (1905). Участник подавления Польского восстания (1863–1864) и Русско-турецкой войны (1877–1878). Профессор Николаевской академии Генерального штаба (1889), почетный член Конференции Николаевской академии Генерального штаба (1894). Астраханский губернатор и наказной атаман Астраханского казачьего войска (с 1895). Член Военного совета (с 1903); с октября 1905 г. – помощник Главнокомандующего войсками Гвардии и Санкт-Петербургского военного округа; член Совета государственной обороны и Высшей аттестационной комиссии с оставлением членом Военного совета.] – Великий князь внутренне оценил ваше прямое и откровенное слово.

Через несколько дней рассмотрение данного проекта состоялось у П. А. Столыпина,[21 - Столыпин Петр Аркадьевич (1862–1911). Политический деятель, реформатор. Окончил физико-математический факультет Петербургского университета со степенью кандидата. В 1884 г. причислен к Министерству внутренних дел; с 1886 г. служил в Департаменте земледелия и сельской промышленности; камер-юнкера двора (1888), камергер двора (1896). С 1889 г. – ковенский уездный предводитель дворянства; с 1899 г. – губернский предводитель дворянства Ковенской губернии. В 1902–1903 гг. губернатор Гродненской, в 1903–1906 гг. – Саратовской губерний. С апреля 1906 г. министр внутренних дел, с июля – председатель Совета министров России (1906–1911). В 1907 г. добился роспуска II Государственной думы; добился утверждения нового избирательного закона, который позволил усилить позиции правых партий в новой думе. Автор аграрной реформы, призванной создать на селе крепкие крестьянские хозяйства, путем раздела общинных земель в сочетании с переселенческой политикой. Разработал также ряд крупных законопроектов, в том числе по реформе местного самоуправления, введению всеобщего начального образования, о веротерпимости и др. Смертельно ранен эсером Д. Г. Богровым в сентябре 1911 г. в Киеве.] в его кабинете на Фонтанке, причем мне было крайне лестно констатировать, что требования Великого князя, мне лично изложенные, оказались уже значительно более смягченными: на самом же заседании Великий князь лично заявил, что, по соображениям общего порядка и во внимание к нуждам других крепостей, он не настаивает на немедленном осуществлении своего проекта, который может быть подвергнут дальнейшему изучению, в целях возможного сокращения расходов. Впоследствии проект этот был заменен более полно решавшим вопрос устройством морской укрепленной базы в Ревеле (с приморскими батареями на острове Паркалауд) и общим усилением флота Балтийского моря.

Случай этот мне ясно доказал, что будущий Верховный главнокомандующий умел выслушивать и оценивать серьезную обоснованность возражения.

Великий князь стал во главе действующих армии и флота, когда Штаб Верховного был уже сформирован и открыл свою деятельность, начавшуюся с момента объявления войны. В первые дни по своем назначении он проживал в своем имении «Беззаботном», находившемся недалеко от Петергофа, летней резиденции Государя, и никого не принимал. Не желая стеснять Верховного главнокомандующего в выборе ближайших сотрудников, в особенности по стратегической части, я тогда же просил начальника штаба доложить Великому князю мою просьбу располагать по своему усмотрению должностью генерал-квартирмейстера при Верховном, на которую я перешел, по заранее утвержденному на случай мобилизации расписанию. Моему примеру последовали и некоторые мои сотрудники. Все мы получили на следующий же день просьбу Великого князя оставаться на своих местах, что и дало нам право в будущем рассчитывать на полное доверие со стороны Верховного главнокомандующего.

В вообще мало объективных «Воспоминаниях» бывшего русского военного министра В. А. Сухомлинова есть упоминание о том, что состав Штаба Верховного главнокомандующего был оставлен, по настоянию Государя, в том виде, в котором он был подготовлен на случай командования действующей армией самим Императором. Не имею данных спорить против этого, но лучшим доказательством того доверия, которое мы заслужили в глазах Великого князя, заключается в том, что первоначальный состав чинов управления генерал-квартирмейстера, а может быть даже и всего штаба, оставался в одном и том же виде до самого ухода Великого князя Николая Николаевича из Ставки в 1915 г., несмотря на весьма легкую возможность внесения в него перемен, вследствие вообще быстрого продвижения личного состава армии в условиях военного времени.

– За всю мою службу, – сказал с большим подъемом и нескрываемым волнением Великий князь чинам своего штаба, при расставании с ними в Могилеве 8 сентября 1915 г., – за мной утвердилось мнение о моей требовательности и строгости. Вы со мной прослужили в очень трудных и сложных условиях целый год и никому из вас не пришлось услышать от меня упрека или замечания. Не лучшее ли это доказательство безукоризненного исполнения вами ваших обязанностей!..

3. Ставка и ее жизнь

Западно-пограничное пространство России, в ее прежних границах, делилось системою реки Припяти и ее притоков на две части: большую – северную и меньшую – южную. Названная речная система представляет в общем болотистую, лесистую и малонаселенную местность, именуемую Полесьем, которая, по существовавшим до войны сведениям, являлась мало доступной для действия крупных сил. Обследование, произведенное перед самой войной офицерами Генерального штаба, до некоторой степени разрушило это представление, но все же за Полесьем сохранилось значение разъединяющего пространства.

Местность к югу от Полесья, или Украина, являлась житницей России, но она граничила с Австро-Венгрией и Румынией и потому являлась, при войне с Союзом Центральных держав, театром военных действий второстепенным. Напротив, к северу от Полесья пролегали пути, которые кратчайшим образом вели к обеим столицам России – Петербургу и Москве, и к наиболее промышленным районам, питавшим войну. Здесь же могли ожидаться и первые встречи с германцами. Вследствие того главная масса русских войск естественно должна была базироваться к северу от Полесья, а значит и Главная квартира, или «Ставка Верховного главнокомандующего», должна была бы находиться там же.

Местом расположения ее было избрано местечко Барановичи, где сходились важнейшие железнодорожные линии западно-пограничного пространства: последние соединяли «Ставку» с фронтом, флангами и тылом. На окраине этого местечка были расположены войсковые казармы, в которых в мирное время стояла железнодорожная бригада. Эти-то казармы, которые после мобилизации остались пустыми, и намечено было занять под различные управления Штаба Верховного главнокомандующего.

Казармы были выстроены среди прекрасного соснового леса, что еще более привлекало к ним внимание. Причем от железнодорожной станции к ним была проложена особая железнодорожная ветка. Первоначально предполагалось, что Верховный главнокомандующий займет освободившийся дом командира железнодорожной бригады, расположенный в некотором отдалении от казарм, но в первые же часы по прибытии к месту поезда Главнокомандующего выяснились неудобства такого размещения, при котором управлению генерал-квартирмейстера, ведающему всеми оперативными работами, пришлось бы расположиться в казармах в некотором удалении от Верховного.

Вследствие этого, Великий князь Николай Николаевич, его брат Петр Николаевич,[22 - Петр Николаевич Романов (1864–1931). Великий князь, второй сын великого князя Николая Николаевича (старшего), внук Императора Николая I; генерал-лейтенант (1908), генерал-адъютант (1908). В годы Первой мировой войны занимал должность генерал-инспектора инженерных войск; находился при штабе своего старшего брата Николая Николаевича (младшего), занимавшего сначала должность Верховного главнокомандующего Русской армией (июль 1914 – август 1915 г.), а затем главкома Кавказского фронта (август 1915 – февраль 1917).] находившиеся при нем лица личной свиты, военные представители союзных иностранных держав, начальник штаба, генерал-квартирмейстер и офицеры оперативного делопроизводства остались жить в вагонах того поезда, в котором прибыли из Петербурга в Барановичи; в доме же начальника железнодорожной бригады поместилось управление генерал-квартирмейстера и оперативный телеграф. Остальные части штаба разместились вполне свободно и удобно в близлежащих казармах.

В таком почти виде Ставка прожила свыше года, до конца августа 1915 г., когда, по военным обстоятельствам, ее пришлось отнести назад, в город Могилев. Были допущены в расположении лишь некоторые детальные улучшения. Разведен скромный цветник, устроены деревянные тротуары и навес над подъездом, а близ него, на лето, раскинулся просторный шатер, избавлявший нас от необыкновенной духоты вагона-столовой.

Великий князь Верховный главнокомандующий со своим братом, проживавшие в поезде № 1 (поезд Верховного главнокомандующего) и постоянно довольствовавшиеся в столовой того же поезда, поместились в низком полутемном мало уютном старом салон-вагоне, с которым у Великого князя связывались какие-то воспоминания. Только к зиме, когда стало морозно, его удалось уговорить переменить вагон на более комфортабельный, в котором легче дышалось и было теплее. Начальник штаба имел свой вагон, в котором помещался и я, как генерал-квартирмейстер. Все остальные были размещены по одному или по два в купе. Было тесно для жизни, но удобно для работы, так как все находились вместе.

В установленное время все собирались в вагоне-столовой, для общего завтрака и обеда, который подавали с приходом Великого князя. Будучи очень высокого роста, он, при входе в вагон, всегда рисковал ушибить голову о верхнюю перекладину двери, почему, для напоминания ему о необходимости пригнуться, к дверям, сверху, прикреплена была узором вырезанная бумажная бахрома. Заметная издали, она предупреждала Великого князя о предстоящей опасности.

Обыкновенный вагон-столовая стеклянной перегородкой разделялся на две неравные половины. В меньшем отделении помещалось только четыре столика, по два с каждой стороны, а в заднем отделении было шесть или восемь столиков. У каждого из чинов поезда № 1 было свое постоянное место, кроме того, несколько свободных мест сохранялось для поочередно приглашаемых из состава чинов штаба, не проживавших в этом поезде, или почетных гостей, которые размещались по указаниям генерала [М. Е.] Крупенского,[23 - Крупенский Матвей Егорович (1859 —?). Генерал-лейтенант (1913). На протяжении свыше 13 лет (с 1904) – адъютант Великого князя Николая Николаевича. Уволен от службы за болезнью в марте 1917 г.] в зависимости от ранга и положения. Рядом с Верховным главнокомандующим место занималось лишь по особому приглашению его самого.

Все постоянно довольствовавшиеся в поезде Верховного чины штаба считались гостями Великого князя; в свою очередь, они, отвечая на гостеприимство Николая Николаевича, добровольно вносили особые пожертвования в кассу лазарета, во главе которого в Киеве стояла супруга Верховного Великая княгиня Анастасия Николаевна.[24 - Анастасия Николаевна Романова (Анастасия (Стана) Петрович-Негош) (1868–1935). Дочь короля Николы I Черногорского и его жены Милены Вукотич; принцесса Черногорская, герцогиня Лейхтенбергская и русская Великая княгиня; супруга герцога Г. М. Лейхтенбергского (1889–1906) и Великого князя Николая Николаевича (с 1906).]

Постоянные места в переднем отделении вагона-столовой распределялись между следующими лицами:

1) Верховный главнокомандующий.

3) Начальник штаба генерал [Н. Н.] Янушкевич.[25 - Янушкевич Николай Николаевич (1868–1918). Генерал от инфантерии (1914). В 1911–1913 гг. – помощник начальника канцелярии военного министерства; одновременно – экстраординарный профессор военной администрации в Николаевской военной академии; ординарный профессор академии; в 1913–1914 гг. – начальник Николаевской военной академии; с марта 1914 г. – начальник Генерального штаба. С началом Первой мировой войны – начальник штаба Верховного главнокомандующего; после назначения в августе 1915 г. Великого князя Николая Николаевича наместником на Кавказе назначен его помощником по военным вопросам; с сентября 1916 г. одновременно – главный начальник снабжений Кавказской армии; в марте 1917 г. уволен со службы «за болезнью». В начале 1918 г. арестован в Могилеве и отправлен в Петроград; по пути убит конвоирами.]

4) Протопресвитер Военного и морского ведомства [о. Георгий Шавельский].[26 - Шавельский Георгий Иванович (1871–1951). Священнослужитель Православной Российской Церкви, впоследствии Русской Православной Церкви Заграницей; член российского Святейшего Синода; духовный писатель. С апреля 1911 г. – протопресвитер военного и морского духовенства. Член Святейшего Правительствующего Синода (октябрь 1915 – апрель 1917). В годы Первой мировой войны находился в Ставке Верховного главнокомандующего (в его подчинении находилось около 5000 священников); неоднократно выезжал на фронт, бывал на передовых позициях. В годы Гражданской войны в рядах белых сил на Юге России; в декабре 1918 г. прибыл в Екатеринодар, назначен главкомом генералом А. И. Деникиным на должность протопресвитера военного и морского духовенства Добровольческой армии (позднее – Вооруженных сил Юга России); член созданного в мае 1919 г. Временного высшего церковного управления. В марте 1920 г. сменен генералом П. Н. Врангель на посту главы военного духовенства Вооруженных сил Юга России епископом Вениамином (Федченков). С апреля 1920 г. в эмиграции. Автор «Воспоминаний последнего протопресвитера Русской армии и флота» (1954).]

6) Великий князь Петр Николаевич.

7) Французский военный представитель генерал маркиз [П.] де Лагиш.[27 - Лагиш Пьер де. Маркиз, дивизионный генерал. Во время Первой мировой войны – французский военный атташе в России, состоял при Ставке Верховного главнокомандующего до января 1916 г. (на посту военного атташе сменен генералом Полем По).]

8) Английский военный представитель генерал [Д.] Вильямс.[28 - Хэнбери-Уильямс Джон (1859–1946). Английский генерал и дипломат. Во время Первой мировой войны в 1914–1917 гг. – английский представитель при Ставке Верховного главнокомандующего Русской армии. В 1918–1919 гг. возглавлял отдел по делам британских военнопленных. Автор воспоминаний «Николай II как я его знал» (1922).]

9) Генерал-квартирмейстер при Верховном главнокомандующем генерал [Ю. Н.] Данилов.

10) Бельгийский военный представитель генерал[-майор] барон [де] Риккель.

11) Великий князь Дмитрий Павлович.[29 - Дмитрий Павлович Романов (1891–1942). Великий князь; единственный сын великого князя Павла Александровича от брака с греческой принцессой Великой княгиней Александрой Георгиевной; внук Александра II. Службу начал в Лейб-гвардии Конном Его Величества полку; штабс-ротмистр (на октябрь 1914). Участник убийства Г. Е. Распутина в декабре 1916 г. С 1917 г. – в эмиграции.]

Свободные места.

Блюда с едой подавались чисто и просто одетыми в белые холстяные рубашки-гимнастерки, солдатами, исполнявшими обязанности прислуги офицерского собрания. В первый период войны перед завтраком и обедом все присутствовавшие обносились рюмкой водки, затем, когда ее запасы иссякли, – подавалось только красное и легкое белое вино обыкновенного столового достоинства. Кормили просто, но сытно, без всяких излишеств. За столом не засиживались, хотя после еды курили. Великий князь дымил сначала папиросой, вставлявшейся в особую пеньковую трубку, которую безопасно можно было ставить на стол (модель его брата Петра Николаевича), потом закуривал сигару, второй экземпляр которой пересылал на тарелке мне, зная мое к ним пристрастие. Сигары у него были прекрасные и крайне разнообразных марок. Его забавляло искать соответствия между достоинством предлагаемой мне сигары и положением на фронте. Вследствие этого, мои соседи могли узнавать по марке сигары об общем характере того доклада, который я делал Верховному до завтрака, и который, в виде общей сводки сведений за ночь, выходил только ко времени окончания завтрака. Никаких деловых разговоров за едой не полагалось.