Римские каникулы

– У меня дома. Рано утром или поздно вечером. Я уже написала свой адрес – вот! Когда Рамони сказал…

– Хорошо, хорошо… Матини жив и здоров? В Риме?

– Да. Правда, на несколько дней уехал в Анкони.

– Напишите его адрес на том же листочке и засуньте под подкладку моей шляпы. Она в передней, серая. Не спутаете?

– Конечно.

– Скажите, вы могли бы подыскать место, где можно спрятать женщину с ребенком?

– Я посоветуюсь с друзьями. Что-нибудь найдем. Это срочно?

– Еще не знаю. Сначала я сам должен ее разыскать.

– Может быть, вам и в этом нужна помощь?

– Очень. Ее зовут Агнесса, фамилия Менендос. Дочка – Иренэ. Остановились они, скорее всего, недалеко от Ватикана. В пансионате или скромной гостинице. Девочка – инвалид, ее возят в коляске. Приехали они из Испании.

– Запомнила. Если Матини уже дома, может быть, сказать ему о вашем приезде?

– Не надо, я приехал не один, а с человеком, от которого должен все скрывать. Потом расскажу.

– Когда вас ждать?

– Постараюсь прийти как можно скорее. Все зависит от обстоятельств… А теперь прощайте, мы заболтались. Впрочем, еще один вопрос: Курт получил мое письмо из Мадрида?

– Ни строчки. Мы дважды переезжали, может быть, поэтому.

– Гм… может быть и так.

Григорию тоже хотелось верить, что письмо затерялось в дебрях какой-нибудь итальянской почтовой конторы, но в сердце уже закралась тревога. Ведь не исключен и другой вариант. В Мадриде письмо задержала цензура. Как ни обдумывал он каждое слово, но что-то же могло возбудить подозрение контрразведки. Допустим, произошло именно так. С какими бы данными вышел на поиски анонимного адреса он сам, Григорий Гончаренко? Фамилия адресата и его национальность – раз, дата отправления письма – два, письмо написано по-немецки – три. Значит, аноним – тоже немец, проживающий в Испании… Курт Шмидт. С кем он может быть связан в Испании? Очевидно, не с девушкой и не с родственниками. Ведь бежали туда люди иной социальной прослойки, в основном нацисты. Будь у Курта среди нацистов влиятельный родственник, парень не служил бы денщиком, а занимал бы должность повыше. Итак, связи у него могут быть только по линии служебной. Например, с его гауптманом бароном фон Гольдрингом. А куда девался Гольдринг, очень легко узнать у Думбрайта и Нунке. Стоит только испанской контрразведке обратиться в школу «Рыцарей благородного духа» – и на Фреда Шульца падет подозрение. Тем более что дата отправления письма совпадет по времени с его пребыванием в Мадриде. Правда, раньше надо докопаться до личности Курта Шмидта. Но и это дело несложное. Не такое уж сложное… Чушь, я просто нервничаю… Испания большая. Почему именно школа неподалеку от Фигераса привлечет внимание контрразведки? Не может этого быть! А запеленгованная радиопередача? Нунке и Думбрайт пришли тогда к единодушному решению: кто-то прятался в таверне и передавал шифровки. Так было спокойнее для руководства школы. А вот испанская контрразведка, поверила ли она в эту версию? Ему, Григорию, собственно говоря, наплевать, как все обернется: еще неделя, ну, две… А вот Домантович, Домантович…

Фред Шульц вернулся в кабинет с таким беззаботным видом, что ни Рамони, ни Марианне даже в голову не пришло, как сильно он взволнован.

– Ночные феи просили передать вам, синьорина! Осторожно, осторожно, не уколитесь!

– О, какая прекрасная роза! Вы настоящий рыцарь, синьор!

– Буду очень рад. Конечно, если не возражает ваш жених.

– А может, и мы с вами отбросим церемонное «синьор» и все вместе выпьем на брудершафт? – Рамони вопросительно взглянул на своего гостя и взял бутылку.

– Тогда мне еще приятнее будет ваше и Марианнино общество!

Рамони разлил коньяк и первый поднял бокал.

– За наше знакомство, Фред!

– За будущее – ваше и Марианны!

Коньяк был не очень крепким и не лучшей марки, но девушка заметно опьянела. Она начинала говорить об одном, перескакивала на другое, бросала колкие замечания в адрес Витторио, а то вдруг некстати смеялась или чуть ли не плакала. По отдельным репликам Григорий понял, что граф не явился на свидание, выставив девушку на всеобщее осмеяние. Но по всему чувствовалось – не это главная причина ее раздражения, неуверенности, беспокойства. Она таилась глубже, подтачивала сердце и душу. Марианна напоминала тонкий, надломленный тополек, который гнется от ветра, трепеща всеми листочками.

Поймав мрачный взгляд Витторио, Григорий глазами указал на Марианну. Тот утвердительно кивнул.

– Марианна, пора ехать. Я отвезу Фреда, потом вас.

– Но я еще не осмотрела как следует ваш кабинет!

Девушка вскочила с места и стала разглядывать картины и разные безделушки на письменном столе. Вдруг она вскрикнула:

– Мой подарок! Вы его сломали!

– Завтра же отвезу ювелиру, он приделает новое лезвие, – успокаивал ее Витторио и хотел было обнять девушку за плечи. Она выскользнула, рукой отстранила Рамони и, упав головой на стол, зарыдала.

– Плохая примета… Плохая примета… Боже, какая плохая! – прорывалось сквозь слезы.

Ни Григорий, ни Витторио, ни сама Марианна не догадывались тогда, как быстро оправдаются тяжелые предчувствия девушки.

2

На сцене появляются трое

– Синьор Матини уже вернулся?

Стефания оголенной по локоть рукой вытерла пот со лба, кряхтя, разогнулась и бросила выбивалку на кучу половиков. Прежде чем ответить, она цепким взглядом окинула фигуру молодой женщины, как бы взвешивая: ответить той просто «нет» или рассказать более подробно, куда и зачем поехал доктор и как Бог вознаградил его за все лишения, вежливость и доброе сердце.

Скромный наряд и отсутствие косметики говорили в пользу незнакомки, но сухой блеск глаз, прерывистое дыхание, нетерпеливая страстность, с какой она ждала ответа, вызывали подозрение:

«Второй раз приходит и так горюет, что не застала. Гляди-ка, прямо глазами ест! А уж если женщина начинает бегать за мужчиной… если начинает преследовать его… известно, чем тогда кончается. Десятью дорогами станет обходить ее, так она опостылеет, какой бы красавицей ни была…»

Засидевшись в девушках, Стефания, однако, считала себя знатоком мужских сердец, созданных по особому образцу и подобию и совершенно отличных от женских! Сейчас Стефания, отстаивая интересы Матини, которого она вынянчила, тем не менее не могла побороть чувство жалости к незнакомке.

– Уехал, и ни слуху, ни духу. Все они одним миром мазаны.

Растерянность, почти отчаяние промелькнуло на лице женщины. Минуты две она стояла, словно колеблясь, сказать или не сказать, потом молча кивнула и быстро пошла к воротам.

На улице силы, казалось, совсем покинули Агнессу. Прижавшись плечом к ограде, женщина бессмысленно глядела вперед, не решаясь двинуться с места, не зная, куда идти. Ведь она не могла вернуться домой ни с чем.

Волнения, связанные с путешествием, и усталость после дороги окончательно свалили Иренэ. Она лежала неподвижно, словно куколка, не подавая голоса. Только из куколки в свое время выпорхнет красивая бабочка, а Иренэ… сможет ли она когда-нибудь хотя бы встать на ножки?

Вначале все как будто шло хорошо. В небольшой гостинице на Кола ди Риенцо Агнесса сняла неплохой номер: солнечный, с большим окном и балконом. Иренэ очень радовалась, что они живут недалеко от Ватикана. Сам воздух здесь казался ей целебным. Но уже на следующий день девочка стала слабеть, а после тревожной ночи не смогла сесть. Вместе с этим пришло полное равнодушие ко всему и ко всем.

Оставив девочку на служанку, которую ей порекомендовала хозяйка гостиницы, Агнесса бросилась разыскивать Матини, успокаивая себя тем, что через полчаса придет знающий врач, и не просто врач, а еще друг Фреда, а уж он-то не оставит их без помощи. На поиски нужного номера по улице Двадцатого Сентября ушла масса времени. Таксист нарочно плутал по городу, а когда наконец Агнесса нашла дом, в котором жил Матини, выяснилось, что доктор в отъезде. За вознаграждение в тысячу лир шофер обещал помочь беде.

– Доктор, пхе… я привезу вам профессора, первейшее светило Рима. Мертвых поднимает с постели! Четверть часа, и будет у вас.

Но «светило», наверно, давно угасло, а скорее всего существовало только в воображении шофера. И уже только вечером хозяйка гостиницы привела в номер болезненного вида старика, который плохо видел, плохо слышал и, очевидно, давно оставил практику. Осмотрев больную, он долго сидел, задумавшись, над рецептурным бланком.