Золотая Грива

Быстро наполняется бабушкина корзина.

Возле какого-то пня с гладкой поверхностью, похожего на стул, баба Лина останавливается, сдувает с него мелкий мусор и садится.

– Отдохнём малость, Горушка, что-то у меня дыхание перехватывает и пульс частит.

– Сердце? – участливо спрашивает Горка.

– Возраст, – грустно усмехается баба Лина, – старость, можно сказать, тоже своего рода болезнь. А один большой учёный древней Греции по имени Сократ болезнью назвал даже вообще всю жизнь человека. Каково?

Баба Лина глубоко вздыхает и трёт ладонью левую половину груди.

– Мне, Горушка, уже 80 годков настукало.

Она лукаво щурится.

– А скажи-ка, дорогой, во сколько раз я тебя старше?

– Я плохо считаю в уме, – хмурится Горка, морщит лобик и через мгновение отвечает, – ну если целым числом, то в тринадцать раз.

– Умничка, – хвалит баба Лина, – я в твои годы так считать не могла.

Рядом с пнём, на котором сидит баба Лина, ещё один со свежим следом пилы. Поверхность подсохла и на ней видны волнистые ниточки по окружности. Баба Лина обращает на пень внимание.

– Как ты, Горушка, считаешь: молодым или старым было это кем-то загубленное, будь они неладны, дерево?

– Не знаю, – признаётся Горка.

– Вот по такому срезу пня, как по книге, можно прочитать историю жизни дерева.

– По этим неровным колечкам?

– Абсолютно так. Все основные события, все превратности его судьбы. День за днём, год за годом наращивает дерево клетку за клеткой, кольцо за кольцом. Посмотри, годичные кольца все разные, значит дерево тоже жило по-разному. Как и человек.

– Столько же лет?

– Нет, Горушка, гораздо больше.

В Украине, на реке Днепр есть остров под названием Хортица. На нём растёт дубрава с деревьями толщиной более двух метров. Представляешь? Это несколько обхватов наших рук.

Баба Лина показывает, каких обхватов.

– В этой дубраве было дерево, которое прожило две тысячи лет. Дуб-великан!

– А в нашей тайге есть такие долгожители?

– Конечно! Когда я ещё училась в Московском университете и ездила на практику в Сибирь, то в районе городов Братск, Усть-Казачинск и Ленск мне показывали сосновые боры трёхсотлетнего возраста. И там росла сосна, которой было шестьсот лет. Значит есть такие и в наших забайкальских таёжных дебрях.

Баба Лина и Горка двигаются дальше и входят в высоченные – по самую грудь бабе и шею внуку – густые заросли травы. Всюду на красных, жёлтых цветах девясила, горошка, клевера, гроздьях шалфея, лопаточках лилий сидят шмели. Большие и маленькие, серые, рыжие и пёстрые, они иногда с коротким гудением перелетают с цветка на цветок, деловито копаются в них.

– Измазываясь цветочной пыльцой, – поясняет баба Лина, – перелетая с цветка на цветок, шмели переносят пыльцу на своих лапках с тычинок одного растения на пестик другого, чтобы образовались семена. Вот великое взаимодействие в природе: шмели помогают растениям размножаться, а те, в свою очередь, – кормить личинок шмелей тоже для размножения.

Миновав елань, баба Лина и Горка попадают на другую, со струйчатым течением ковыля, который сразу же завораживает их взгляды, точно не растение, а живая вода, похожая на ручьи, плавно льётся и серебрится под солнцем. А за ковыльной поляной, там, где снова начинается сосновый бор, яркая алая полоса.

– Посмотри, Горушка, какое чудо! Это заросли Иван-чая.

– Как-как? – переспрашивает Горка.

– Иван-чая… Или, по-научному, «кипрея».

На какое-то время Горка глубоко задумывается.

– Иван-чай… Иван-чай. А почему не Пётр-чай, не Михаил-чай, или не Егор-чай?

– Почему-ка ты моя неугомонная, – с нескрываемым чувством восхищения смотрит на внука бабушка. Как он походил сейчас на взрослого человека!

– Название это народное. Идёт от сказки, от давно минувших дней. В одной древней русской деревне жил мальчик Иван. Он очень любил цветы и красный цвет. И ходил в красной рубашке. И когда собирал цветы на лугу, его было видно издалека. Но однажды он потерялся. И если кто-то на лугу появлялся в красной рубашке, то люди говорили: «А это там не Иван, чай, ходит?», то есть «Иван, наверное, ходит?». «Чай» – это синоним слова «наверное».

– А что такое «синоним»?

– Ну, Горушка, вот мы говорим, «смелый человек», а можно сказать «храбрый». Или он «работает», а можно сказать «трудится». Эти слова звучат по-разному, но схожи по смыслу, как «дорога» и «путь», например.

– Как «гореть» и, – Горка на секунду задумывается, – и «пылать», «полыхать».

– Умничка, умничка моя, – бабушка обнимает внука и целует в макушку.

Перед ними открывается пространство сенокосной пади. Всё пёстрое разнотравье уже высится в стогах, слабый ветерок разносит волнительный, ни с чем не сравнимый аромат.

– Чуешь, Горочка, чем пахнет?

Горка тянет носом воздух.

– Вкусно пахнет. Прямо так в серединку и лезет

Горка гладит ладошкой грудь. Глазёнки у него отрадно блестят.

– Это, внучек, запах нашей земли, нашей Родины, – баба Лина щурится, улыбается и качает головой. – Запомни его!

Усадьба егеря

Усадьба семейства егеря Соболева находится на отшибе – в километре от дачного посёлка на побережье Хрусталинки в глубине тайги. Место выбрано специально – подальше от жилого массива, чтобы не беспокоить население мычащим, ржущим, блеющим, кудахтающим и лающим хозяйством. Оно небольшое, но шумное. К усадьбе от центральной трассы ответвляется хорошо укатанная дорога. По ней Горка и баба Лина без труда прикатывают в гости на велосипедах. Вся территория огорожена зелёным забором из профильного железа. Вслед за хозяином из ворот выскакивают две собаки и ещё какое-то животное, похожее на большую кошку.

– Доброго дня, Алина Агаповна, – протягивает руку хозяин, – давненько вы у нас не были!

– И вам, Филипп Матвеевич, доброго здравия. В город ездила, внука привезла на житьё-бытьё. Хочу познакомить его с вашими ребятами, чтобы ему нескучно было. Егором его зовут.

– А меня – дядей Филиппом.

Горке нравится, что уже второй человек после деда Акима знакомится с ним по-взрослому. И в ладони правой руки ощущается его тёплая сила. Горка уже кое-что знает о нём по рассказу бабушки и во все глаза разглядывает этого человека.