Прощание с «Императрицей»

Пулемёт замолчал, словно допечатал на «ундервуде» приговор до последней победной буквы.

– Ось теперь усё, ваше благородие, – со странным каким-то злорадством доложил пулемётчик, рыжеусый вахмистр в синих штанах с лампасами. – Гэть нэма патронив.

Капитан безразлично кивнул, словно поддакнул собственным мыслям, словно и не было в словах солдата ничего особенно важного:

– Вот и хорошо.

– Это ж чего доброго-то? – насторожился вахмистр, скатившись в «берлогу», будто нарочно заготовленную миномётным снарядом к медвежьему зимовью.

Вот только медведя сейчас, в Августовских лесах, поди, и за сто вёрст не сыщешь – заснёшь тут, когда день и ночь, то тут, то там – эдакое светопреставление. И люди, люди кругом: в кудлатых шапках или кожаных шлемах с пиками. И то гонят, то догоняют друг друга, забыв о дичи, но неутомимо охотясь на таких же, как сами, двуногих зверей…

– А то хорошо, – отозвался наконец капитан Иванов и принялся заталкивать полы шинели под ремень с портупеей. – Что пойдём налегке.

– Та як це можна? – искренне возмутился вахмистр Григорий Борщ, даже рыжие усы перекосило. – Я зараз його зи станка зниму…

Кавалерийские лампасы казака снова мелькнули наверх. Капитан покосился через плечо на рачительного хохла, махнул рукой в неловкой рукавице в три пальца:

– Дело хозяйское. Только, боюсь, ближайшим временем ты тут никаких патронов, кроме как для «маузера» или для «манлихера», не сыщешь.

Николай Алексеевич и званием – капитан, и гвардейским своим происхождением в ином случае смотрелся бы сейчас, мягко говоря, «не на месте», – всего лишь в качестве командира сводной роты. Роты, которой не то что к полку приписать, – номера присвоить не успели. Да и когда было штабные формальности выправлять?..

Вадим Иванов

На крайний юг

Арина проводила Вадима Иванова до самого охранного поста перед спуском на Минную пристань. Могла бы проводить и до самого трапа «Жгучего», замершего у стенки на стылой неподвижной воде: вахтенный у ворот, старший кондуктор с эсминца «Жестокий», узнал командорскую внучку ещё издали. В мирное время, то есть совсем недавно, режим на Минной пристани был куда как мягче, а уж для командора яхт-клуба и кто там ещё с ним – так и вовсе свободный.

Узнал Арину и разулыбался, пренебрегая уставной строгостью. Но Вадим, практически уже не заикаясь, попросил:

– Дальше я сам.

Поцеловал руку жене (Арина едва успела сдёрнуть перчатку) и пошёл вниз, к своему эсминцу, чуть прихрамывая.

Представление, устройство в крошечной каюте старшего офицера, знакомство с командой и матчастью заняло весь остаток дня. А после ужина офицеры задержались в кают-компании. Штурман «Жгучего», только накануне вернувшийся из Батума на борту крейсера «Память Меркурия» (лейтенант был временно прикомандирован к штабу Батумского отряда флота, пока его эсминец находился в ремонте), рвался рассказывать – и все готовы были выслушать.

Общую обстановку – то, что наши войска, остановив наступление турок, теперь гонят и гонят басурман на юго-запад от реки Чорох, а Батумский отряд флота поддерживает казаков огнём с моря, – знал даже Вадим. За полдня, проведённые в Штабе флота, наслушался, в том числе и о перманентном конфликте кавторанга Шуберта, командующего Батумским флотским отрядом, и генерал-майора Ляхова, командующего всем Батумским участком фронта.

…Конфликт, как рассказывал один из адъютантов вице-адмирала, начался из-за случая с «Жарким», на то время – самой активной боевой единицей отряда.

Трехдюймовки эсминца не только сбивали турок с укреплённых позиций, но и топили всё, что оказывалось поблизости под флагом с полумесяцем. Понятно, что басурмане выпросили у «Сушон-паши» помощи.

Однажды днём, где-то в середине декабря, на пирсе появился верховой казак и передал командиру депешу, извещавшую, что с сухопутных позиций в море замечен какой-то корабль. «Жаркому» предписывалось немедленно выйти в море и разведать обстановку. Казак ещё не успел ускакать, как на пирсе появился самокатчик из штаба на резвой мотоциклетке с известием, что неизвестный корабль является двухтрубным миноносцем. «Жаркий» уже был готов к выходу, когда новый посыльный из штаба крепости доложил, что неизвестный корабль – нечто длинное и с четырьмя трубами, как бы не германский крейсер, который направляется к нашим позициям.

Подняв пары, эсминец дал ход и вышел в море. Вскоре показались дымы, а затем и сам четырёхтрубный крейсер «Бреслау», идущий курсом на юго-восток.

«Жаркий» тут же сбавил ход. Атаковать в такой ситуации было безумием. Немчура, с его мощным артиллерийским вооружением и не раз уже, с нашим сожалением, испытанным умением комендоров, в ясный день пустил бы «Жаркого» на дно раньше, чем эсминец вышел бы на дистанцию эффективной торпедной атаки. Можно было, наверное, рискнуть, обменяться парой выстрелов и пуститься наутёк, но не факт, что удалось бы уйти. «Бреслау» – быстроходнее всех наших «угольщиков». Ну, командир и не захотел подвергать бессмысленной опасности миноносец, приняв решение держаться на прежней дистанции – 70 кабельтовых – и наблюдать за противником.

«Бреслау», так и не открыв огонь с дальней дистанции, неожиданно повернул и направился к побережью. «Жаркий» и «Бреслау» какое-то время наблюдали друг за другом, затем командир эсминца дал команду «право на борт» и приказал возвращаться в Батум. А «Бреслау» начал обстрел сухопутных позиций. Правда, казус у них вышел. Наши части как раз кстати отошли – какая-то перегруппировка у них начиналась, – и оставленные позиции тут же заняли турки. Так что «Бреслау» в течение почти двух часов обстреливал собственных союзников.

А командира «Жаркого» вместе с командующим Батумским отрядом вызвали к коменданту крепости.

– Почему вы не атаковали крейсер? – с порога зашумел Генерального штаба генерал-майор Ляхов.

– Ваше превосходительство, – пытался объяснить командир. – Среди бела дня это было совершенно невозможно! Он бы утопил нас прежде, чем мы смогли к нему приблизиться…

– Мои казаки, – отрезал Владимир Платонович, – всегда атакуют противника, и днём, и ночью. А вы не можете?

Убедить генерала было невозможно, и с этого дня и «Жаркий», и весь отряд впали в немилость у коменданта.

…В кают-компании за вечерним чаепитием штурман рассказывал о Батумском флотском отряде, приказ о включении «Жгучего» в состав которого был подписан накануне.

– Командующий отряда, кавторанг Шуберт – опытный моряк и очень независимый человек – вымпел держит на транспорте «Березань», вооруженном 75-миллиметровыми орудиями. В отряде, кроме того, наш систершип – «Жаркий» и ещё три паровых каботажных суденышка, на которых установлены сухопутные пушки на колёсных лафетах. Во время стрельбы эти пушки перекатываются с одного борта на другой – цирк, да и только. Эти судёнышки сами моряки называют китайскими крейсерами. С одним из них, «Дыхтау», нам приходилось встречаться недавно, и мы веселились, вспоминая его прозвище…

Два последующих дня Вадим работал с личным составом, разбираясь, кто на что способен и от кого чего ожидать в бою. Заодно проверял механизмы; оказалось, что элеватор подачи снарядов кормового орудия заедал – но своими силами удалось его отрегулировать и заменить смазку.

Ненадолго Вадим выбрался в город – без особого желания: истому петербуржцу такая ориенталистика, чтобы не сказать азиатчина, не слишком нравилась. Но выбрался – и не узнал некогда шумный, радостный, многонациональный и колоритный Батум. Теперь город был почти пуст. Большинство торговых и учебных заведений были эвакуированы куда-то в тыл. Улицы казались безжизненными…

Вечером третьего дня «Жгучий» получил приказ выйти в море к турецкому побережью – штаб крепости получил сведения, что не только всякая мелочь, шхуны и фелуки, подвозят в свою армию продовольствие и боеприпасы, но у побережья временами появляются и военные корабли.

«Жгучий» поднял пары и вышел в море. Орудия и торпедные аппараты заряжены, все на боевых постах. Курс – на юго-запад!

Вадим, вглядываясь в темноту в надежде что-либо обнаружить, стоял у носового орудия, около группы тихо разговаривающих матросов. Никто из них, видимо, не думал о том, что недавно замеченный у побережья военный корабль противника мог оказаться минным заградителем, и «Жгучий» вполне мог подорваться на турецкой или скорее немецкой мине. Для небольшого миноносца такое – верная погибель, без шансов для большей части экипажа.

Рядом с Вадимом у носового орудия стоял старший унтер-офицер, который во время Русско-японской войны служил на порт-артурской эскадре. С ним-то Вадим и поделился мыслью о минной опасности, пришедшей мимоходом.

Но Савченко – так звали старшего унтер-офицера – это почему-то совсем не встревожило.

– А хоть бы и так! Умереть таким образом не так уж и плохо. Всего один миг, без всякой боли…

– Если умереть – то да, наверное, – согласился и Вадим Иванов. – Но лучше, если уж погибать, то не от того, что нарвался на случайную мину, а чтобы в разгар боя и когда уже почувствовал близость победы.

– Красиво живёте, ваше благородие, – в темноте было не разобрать выражение, с которым отозвался на слова старшего лейтенанта Савченко. А потом продолжил, уже без подчёркнутой субординации, делясь сокровенным, как с другом, хотя знал Вадима считаные дни: – Русский матрос – он отважный, если им правильно руководить и вдохновить. Да что матрос, всяк русский воин тогда становится непобедимым…

Старший унтер-офицер помолчал немного, будто ожидая ответа, но ничего, кроме размеренного рокота машины, плеска и свиста рассекаемой на двадцатиузловом ходе воды, не прозвучало.

– Не в обиду вам, Вадим Иванович, – вы-то правильный, как все почти боевые офицеры. А скажу, что вожди, способные вдохновить на подвиг, рождались в России очень редко, а ныне их совсем не осталось.

– Может быть, они и есть, – отозвался Вадим, впервые услышав такие суждения от нижних чинов. И почему-то будто холодом подуло, и неким смутным видением, едва только оформленным в слова, представилась громадная, чуть ли не стомиллионная масса, которая осуждает… Если не всех, то уж наверняка – всё. Привычное и ему, и иже с ним донельзя – и, право же, красивое всё…

– Может, и есть, – тем временем дошли до сознания слова старого служаки, сказанные в ответ на реплику Вадима. – Только их не разглядеть в толпе тупорылых.

– И вам за столько лет службы не встречался никто из достойных вождей? – только и спросил старший лейтенант Иванов.

– В порт-артурской эскадре не было ни одного адмирала, который бы мог вести за собой людей в бой. Когда прибыл из России адмирал Макаров, на какое-то время загорелся боевой дух. Но флагманский броненосец «Петропавловск», на радость японцам, подорвался на мине и пошёл на дно вместе с адмиралом…

– Это было большое счастье для японцев, – только и сказал Вадим.

И продолжил, уже мысленно: «Если бы Макаров продолжал командовать там русским флотом, японцам никогда бы не удалось блокировать Порт-Артур, не было б Цусимы, а Япония никогда бы не стала великой морской державой».