Чиновник для особых поручений

– Н-ну… – Юноша явно растерялся.

– Сам народ, между прочим, совсем другое говорит. «Дураку и грамота вредна», слыхали такую поговорку? Вот к чему я категорически склоняюсь, так это к народной мудрости. А вы, простите, поперлись им про их любимого Маркса такие ужасы рассказывать. Вы бы еще волкам лекцию о вегетарианстве почитали.

Студент вскинулся, но, закрыв рот, опустил голову.

– Саша, что вы знаете о кимберлитовых трубках?

– Все знаю, – поднял голову Александр. – Я же сын ювелира, как-никак.

– Это правда, что они могут встречаться только в условиях жаркого климата?

– Чушь! Простите, – поправился студент, – но это, в общем, полный бред. Они формировались в глубинах земли, и климат сюда никоим образом… А почему вы спрашиваете?

– У меня есть некоторая информация о том, что на территории Российской империи есть кимберлитовая трубка. Я не ученый, а коммерсант. Но мне нужен хороший горный инженер.

В глазах студента вспыхнул фанатичный огонь, но очень быстро его сменило сомнение.

– Что молчите? Пойдете?

– А почему вы обращаетесь к недоучившемуся студенту? На такое, только слово скажи, самые маститые специалисты бегом побегут.

«Да ты еще и с мозгами! – Стас быстро переглянулся с жандармом. – Совсем хорошо».

– Знаете, Саша, специалист подобен флюсу, он односторонен.

– Хорошо сказали, – засмеялся студент.

– Это Козьма Прутков сказал. Мне не нужны бегающие инженеры. Мне нужен специалист с незашоренными мозгами, чтобы не молился на авторитеты, а сам думать умел. В этом плане вы мне подходите. Вот только ваши эти политические дела…

– Да бог с ней, с политикой! – вскочил со стула Александр. – Я горный инженер, а не бомбист. Ну, почти горный инженер…

– Как, Всеволод Васильевич, возможно ли оставить его подвиги без последствий?

Жандарм ласково поглядел на студента.

– Если Александр даст мне честное слово, что будет держаться подальше от политики. Право, Александр Ааронович, она порядочным людям противопоказана, поверьте опытному человеку. Мы вас не посадим, так пролетарии пришибут.

– Даю честное слово благородного человека, – помолчав, твердо сказал тот.

– Вот и славно. Теперь о деле.

Глава 9

Во владениях архангела

…Несмотря на то что стоял октябрь, по земле вовсю мела поземка. Шипя паром и марая снег сажей из пыхтящей дымом трубы, паровоз дотянул состав до перрона и остановился, скрипя тормозными колодками. Из трех прицепленных вагонов-теплушек высыпал народ. Часть рабочих, выведя лошадей, принялись запрягать их в сани. Остальные переваливали груз из товарных вагонов на гужевой транспорт. Оставив инженера наблюдать за выгрузкой, Столыпин и Стас решили проехать вперед и дожидаться каравана на месте.

– Так замерзнете же, господа, – убеждал их Александр. – Там ведь деревенька небольшая.

– Ничего, Саша, – хлопнул его по плечу Стас. – Ты, главное, первым делом стройматериалы отправь. А строителей на месте наймем. Здесь зимой работу не найти, а при такой зарплате мы без людей не останемся. Балаганов они себе за несколько дней наставят и обустроят. Сосо, поможешь господину инженеру людей найти?

Джугашвили спокойно кивнул.

– Ну а теперь поделитесь со мной, – когда лошади уже бойко бежали по улицам Архангельска, спросил министр, – что за кота в мешке вы мне в подшефные сосватали?

– Это не кот, Петр Аркадьевич, это целый леопард. Как минимум, – пошутил опер, мысленно прикидывая, как ему убедить упрямого компаньона.

– Шутки шутками, но все же?

– Этот человек – беглый революционер, большевик.

– Вы с ума сошли, милостивый государь? – после секундной паузы холодно осведомился Столыпин. – Руководить рабочими стратегического, без преувеличения, предприятия вы хотите поставить большевика? Или я чего-то не понимаю?

– Да, – спокойно ответил Стас. – Именно этот человек принесет на этом месте наибольшую пользу. Это не просто большевик, и не просто революционер. Иосиф Джугашвили в нашей истории тридцать лет руководил Россией. Он принял голодное, разрушенное, истерзанное войнами государство, превратив его в мощную индустриальную державу, с которой считался весь мир. Таких людей лучше иметь друзьями, чем врагами, не правда ли? Или я чего-то не понимаю?

Лицо бывшего премьера побагровело. Видно было, что он сдерживается лишь усилием воли.

– М-да, – вымолвил он, наконец. – Воистину, нет предела вашим сюрпризам. А Александр? Этот-то хоть обычный инженер? Или тоже какой-нибудь принц крови или, упаси боже, будущий премьер-министр при его величестве Иосифе Первом, или какой он там был?

– Нет, – мотнул головой Стас. – Тут в чистом виде слепой случай. Правда, сюрприз тоже есть – его папа ювелир. И, вполне возможно, доверенное лицо «Де Бирса».

– Черт бы вас побрал! – не сдержавшись, выругался Столыпин.

Демонстративно подняв воротник, он отвернулся, глядя на лес, растущий вдоль дороги.

– И что, никаких сомнений в душе? – повернувшись, он пристально глядел прямо в глаза. – А не проще этому будущему императору пулю в лоб пустить?

– Есть сомнения, Петр Аркадьевич, и немалые, – негромко сказал Стас. – Но и ставки высоки. Убрать такую фигуру с доски, это как Наполеона выкрасть перед Аустерлицем. А уж в свой лагерь притащить – и подавно.

Тут Стас лукавил, конечно. Знай Столыпин его истинные планы, он бы ему самому пулю в лоб всадил, никак не иначе. При всей широте его взглядов он был все-таки ярым монархистом. И поделать с этим ничего нельзя – Петр Аркадьевич таких компромиссов не признавал. И его можно было понять.

Поневоле вспомнишь крылатую фразу Черчилля о том, что демократия – наихудший строй, если не считать всех прочих. Стас, успевший от души нахлебаться «дерьмократии» в прошлой жизни, тоже совершенно искренне пришел к выводу, что монархия лучше. Если бы не одно большое «но»! Демократия, при всех ее отвратительных достоинствах, имеет одно существенное отличие от монархии – она не передается половым путем.

Говоря образно, демократия – это как женитьба по любви или по необходимости, но какое-то подобие выбора все-таки есть. А монархия – это когда ты уже рожден женатым и изменить ничего нельзя. Постепенно познавая мир, узнаешь вдруг, что эта толстая противная дочка соседа, которую ты на дух не переносишь – твоя будущая супруга. И спасти вас может только смерть – ее или твоя. Конечно, здорово было бы, если бы эта дочка оказалась красавицей и умницей, но… В общем, монархия – это лотерея. И Николай II Романов – не тот приз, ради которого покупают билетик. Стас убил уйму времени, расспрашивая Столыпина о царе. Тот рассказывал охотно. Иногда с теплотой, иногда с досадой, но это уже имело значение постольку – поскольку. Слушая его, опер с каждым словом понимал все отчетливей – этот самодержец обречен. Будучи хорошим, порядочным в общем-то человеком, Николай свет Александрович был тем не менее полным мудаком. И это совершенно не оскорбление, а чистой воды диагноз. Причем по одной простой причине – твердые правила хороши в границах адекватности. Если они пошли вразнос со здравым смыслом, жди беды. Потому что, пробираясь через ночной лес, человек должен сознавать – тот факт, что он вроде как «царь природы», не может быть известен хищникам. А если ты, решив, что царю все можно, прешь через этот лес с факелом и песней, стоит ли осуждать медведя, который книжек не читает?

Именно твердая убежденность последнего Романова в том, что он самодержец («и протчая, и протчая»), и привела его в Ипатьевский подвал. Нельзя же, ну физически невозможно быть всевластным самодержцем и одновременно порядочным человеком. Это, если хотите, антиномия чистейшей воды! Либо ты твердой рукой ведешь свою страну к той цели, которую ты для нее поставил, либо ты сам живешь по нерушимым правилам, вгоняя сам себя в какие-то рамки. Из которых, заметим между прочим, выход нередко ведет в какой-нибудь подвал… или на плаху, кому как повезет. В этом трагедия всех великих правителей – поклонники указывают на те высоты, которые ими достигнуты, а противники, брызжа слюной, на то количество отрубленных голов, которые остались валяться на дороге к светлому будущему. При этом они начисто игнорируют то, чьи это головы и за какие такие заслуги их от тела отделили.

От любого правителя народ ждет не безупречного поведения, а конкретного результата – хорошей жизни. Это непреложная истина, и пусть бросят камень те, кто считает, что благополучие его страны для него не так важно, как то, чтобы правитель был непременно просвещенным и гуманным.

Большинству нормальных людей (Стас даже мысленно никогда не говорил «народу») наплевать по большому счету на то, что представляет собой его правитель. Если он получает зарплату, позволяющую более или менее твердо что-то планировать наперед, а в магазинах есть товары, он переживет, что «первое лицо» – не образец добродетели.