Самоход. «Прощай, Родина!»

О своих пока еще неясных подозрениях Виктор переговорил наедине с комбатом. Тот сначала отмахнуться хотел, а потом задумался. И правда, зачем здесь люди из НКВД? Заградотряду тут не место. У каждого воинского подразделения есть свои задачи: связисты тянут связь, пехотинцы держат оборону в траншеях, артиллеристы стреляют из пушек – а эти? Комбат припомнил презрительный взгляд пришлого лейтенанта, когда тот смотрел на самоходку. Понятно – неказиста. Но было во взгляде еще какое-то скрытое превосходство – словами это не объяснить.

– Ты кому-нибудь о своих подозрениях говорил?

– Никак нет.

– И впредь молчи. А пока боев нет, последи за ними – только не очень наглядно… Да ты парень смышленый, сообразишь.

Виктор ушел, а комбат размышлять стал. Раньше он не задавался вопросом, зачем здесь два взвода НКВД. У каждого военного свой приказ, и знать его другим не положено. Но кто они? Беглые лагерники? Однако этот вариант он сразу отмел – где им взять столько обмундирования и оружия? О существовании же разведывательно-диверсионного полка «Бранденбург-800» комбат не подозревал.

Виктор же стал приглядывать за чужими бойцами – что делают, как себя ведут. О том, что перед ним не наши, не советские, он не то что не думал – в страшном сне предположить не мог. Полагал, что пришлые какое-то особое задание имеют, но в чем оно? Провокацию массовую ополченцам учинить и тут же арестовать, слепить дело? На большее его фантазии не хватало. Хотя – бред.

Он заметил, что вновь прибывшие держатся кучно, разговоров ни с кем не ведут. Тоже объяснимо, в своем взводе все знакомы.

Один из прибывших бойцов бросил окурок, Виктор проходил мимо, случайно посмотрел. А окурок-то от сигареты! Виктор застыл на месте, а боец ушел спокойно.

Наши солдаты если и курили, то крутили самокрутки. Когда боев не было, старшина батареи раздавал курящим табак в пачках – особенно ценилась моршанская махорка. Командиры получали папиросы – «Беломор», «Звездочка», еще какие-то. Но сигарет ни у командиров, ни тем более у бойцов Виктор не видел.

Выждав, пока боец доберется до деревни, он подошел к кустам. Окурочек-то – вот он… Подобрал, не погнушался. Едва видимая надпись – обгорелая, боец выкурил сигарету почти до конца. Виктор понюхал окурок: запах был не наш, какой-то химический, и он еще больше укрепился в своих подозрениях.

По лесу прошел стороной и сразу направился к комбату. Про окурок доложил, предъявил даже.

– Что ты к ним прицепился? Ну не любишь ты НКВД – так кто их любит? А сигареты трофейные…

– Чтобы трофеям откуда-нибудь взяться, надо в окопах сидеть. А сами-то вы, товарищ старший лейтенант, давно в окопах бойцов НКВД видели?

– Только в заградотрядах, один раз. Задал ты мне задачу, Стрелков. И с нашими связи нет, иначе я бы сейчас выяснил.

Комбат явно не хотел брать на себя ответственность за дальнейшее нежелательное развитие событий.

– Свободен, Стрелков!

– Есть.

Виктор вернулся к орудию. Но на душе у него было неспокойно, скребло как-то. Он проверил снаряды в ящиках – одни бронебойные и ящик осколочно-фугасных. Не поленился, сходил к грузовику и принес ящик с картечными выстрелами. Зачем – и сам объяснить не мог.

Близился вечер. Бойцы батареи перекусили сухим пайком – сухарями и консервами.

Командир орудия распределил, кто в карауле стоять будет – смена Виктора выпала с двенадцати ночи.

Спалось ему плохо.

В полночь его разбудил заряжающий:

– Освободи теплое местечко, тебе в караул.

Виктор поднялся с лежанки.

У орудия было прохладно. Он проверил личное оружие – наган.

Постепенно глаза привыкли к темноте. Показалось ему или нет, но вроде тени мелькали около изб, где расположились пришлые бойцы.

Виктор забрался на тягач и принялся крутить штурвал горизонтальной наводки. Черт, не хватает сектора обстрела! Да и понадобится ли ему стрелять?

Стрельба вспыхнула неожиданно. В стороне, где была траншея и находились окопы ополченцев, сразу забили десятки автоматов. Треск выстрелов просто оглушал, были видны десятки вспышек на стволах.

– Суки! Да это же пришлые! – дошло сразу.

Виктор загнал в казенник снаряд с картечью и припал к прицелу. Темно, в оптику видны только вспышки – по ним и выстрелил. Если он ошибался, и бойцы НКВД настоящие, его расстреляют. Но он уже не останавливался. Снаряд в ствол, доворот пушки по огонькам – выстрел!

Он успел выстрелить четыре раза, израсходовав ящик картечных снарядов, когда рядом возник командир орудия:

– Ты что вытворяешь? Куда стреляешь? Немцы?

– Немцы… Волки в овечьей шкуре!

Автоматная стрельба стихла, слышались только отдаленные выстрелы. Кто, в кого? Не понять.

Прибежал комбат.

– Что случилось?

– К ополченцам автоматчики подобрались, я стрелял картечью.

– Ой!.. – дальше следовали сплошные непечатные выражения.

Комбат схватился за голову. За неправильные действия подчиненных всегда отвечал командир, и комбат уже сейчас чувствовал себя подсудимым. И штрафбат – это самое легкое, на что он мог рассчитывать.

Он стащил Виктора с тягача за ногу.

– Ну смотри! Если по своим стрелял, своей рукой шлепну, без трибунала обойдусь!

Внезапно раздался топот ног, и к пушкарям подбежал запыхавшийся политрук ополченцев:

– Кто стрелял?

Комбат с мрачным лицом показал на Виктора.

Политрук схватил руку Виктора и стал трясти ее:

– Выручил! Автоматчики к нам прорвались! Тихо подошли, с тыла. И сразу – из всех стволов!

Комбат понять не мог – откуда автоматчики? Но потом вспомнил об автоматах бойцов НКВД – только у них были ППД.

– Где они?

– Кто в живых остались – разбежались. Преследовать я запретил.

– Ваш комбат где?