Щипач

– Я же говорил, что у тебя пальцы тонкие, чуткие, физическим трудом не раздавлены, как у слесаря или кузнеца. Со временем щипач из тебя получится.

– Не буду.

– Все так говорят.

– Хм, вот ты ловкий и опытный, а на зоне паришься. Я сюда больше возвращаться не хочу.

– Э! Ты что думаешь – я хочу? Случайность. Не повезло, день несчастливый выдался.

Шило освободился раньше Алексея. За хорошее поведение по УДО – условно-досрочному освобождению Алексей вышел раньше срока, год отсидел вместо полутора. Сразу домой поехал. Мать дома была, дверь открыла. Алексей вида не подал, что испугался. За год, что он в колонии сидел, мать постарела на все десять – морщины, седые волосы, сгорбилась. Алексей обнял ее, мать заплакала.

– Вернулся! Пахнет от тебя нехорошо. Иди, помойся, я еду приготовлю.

– Соскучился, я, мам, по домашней лапше.

Алексей помылся под душем, жесткой мочалкой тер себя, как будто лагерную жизнь с кожей стереть хотел. Одежду другую надел, в которой раньше в институт ходил, на кухню пришел. Угощение скромное – вареная картошка, селедка, два огурца, черный хлеб. Алексей ком в горле ощутил. Ему бы матери помогать, а он на зоне сидел. Сел есть, мать на него смотрит, глаз не отводит.

– Мам, ты чего?

– Повзрослел ты, черты лица жестче.

– Мам, давай не будем. Зона – не пионерский лагерь.

– Дай слово, что никуда снова не влезешь.

– Даю. Завтра в институт поеду.

– Дай-то бог.

Мать вздохнула. Алексею ее жалко стало до слез. Всю жизнь горбатилась на скромную зарплату, рада была, что сын в институт поступил, гордилась – всем знакомым рассказала. А сын подвел, оступился.

Назавтра поехать не получилось. Пришлось идти в полицию, потом в паспортный стол, сдать справку об освобождении из колонии, чтобы получить паспорт. Пока в фотоателье бегал, ожидал получения, уже вечер. Зато вышел с новым документом.

Следующим днем уже ехал в автобусе в Рязань. Декан факультета, как увидел Алексея, лицо каменное сделал.

– У вас судимость не снята, восстановить не сможем.

– Я же не на материально-ответственную работу устраиваюсь и не на руководящую должность.

– Снимется судимость, приходите, рассмотрим, но восстановление не гарантирую. После окончания вуза, если таковое случится, вам придется в архивах работать, с важными документами. Нет, я против.

Так и ушел из института. От обиды кипело в душе. Была драка? Была, но он парня не бил, а срок получил. Выходит – пятно на всю жизнь. Несправедливо! Теперь и из института вежливо спровадили. Нечего тут разным уголовникам делать, еще чего доброго сворует что-нибудь или потасовку устроит. Сразу вспомнились слова Шила.

Говорил он, что не восстановят, так и вышло. Выходит – прав щипач, жизнь лучше Алексея знает. Что матери теперь сказать? Он и так перед ней виноват, за все доброе, что она сделала, неблагодарностью отплатил. Сколько она слез выплакала, здоровья потеряла из-за его судимости? На работу устроиться? А что он умеет, если специальности нет? Да и возьмут ли судимого, если желающих с чистой биографией полно. Мало того, безработных хватает. А и берут, так на невыгодных условиях – серая зарплата, а то и в черную, без оформления.

Уселся в небольшом парке на лавочку. Тяжкие мысли одолевали. Что делать дальше? Похоже – высшего образования не видать, как своих ушей. Идти в грузчики или чернорабочие? У них зарплата смешная, да и не для того он в школе учился на отлично, чтобы мешки таскать. В полной прострации сидел долго, выхода не видел. Воровать кошельки, как учил Шило? Только не это, уж лучше грузчиком. На лавочку, на дальний ее конец какой-то дед подсел, вполне благопристойного вида – шляпа, очки, тросточка. Ну сел и сел, места много, не мешает. Но старикан к Алексею повернулся.

– О воровстве не думай, – сказал он.

Алексей аж подскочил. Телепат дед, что ли?

– Я к вам не пристаю, и вы меня не трогайте, – резко ответил он. – Я ни у кого ничего не крал.

– Это пока.

Старичок поднялся, опираясь на палку, пошел по тротуару. Проходя мимо Алексея, сделал какое-то движение рукой, вроде пасса. У Алексея голова закружилась, сознание помутилось. Очнулся уже вечером, лежа на тротуаре. Вокруг незнакомая улица. Мелкий дождь моросит, ветер. Тут же шаги раздались, к нему полицейский подошел. Тусклый свет фонаря позволил разглядеть форму – темная шинель, круглая шапка с кокардой, а что удивило Алексея – шашка на левом боку. Неужели, пока он сидел, у полиции форму изменили?

– Гражданин хороший, встать бы надо, – пожурил полицейский. – Шли бы вы домой, пока в неприятности не попали.

Алексей поднялся.

– А где я? – спросил он.

– Пить меньше надо. В Санкт-Петербурге, где же еще?

– Правда?

Как он в город на Неве попал – не помнил. Полицейский засмеялся.

– Воздух понюхайте, гражданин. Чувствуете – морем пахнет?

Алексей носом потянул. И правда – морем пахло, ветер нес запахи йода, водорослей, чего-то необъяснимого, так могло пахнуть именно море.

– А число какое?

– Да вы не больны ли? Семнадцатого сентября одна тысяча девятьсот семнадцатого года.

Алексею показалось – ослышался он. Какой семнадцатый, да еще девятьсот?!

– Э, простите, нельзя ли повторить?

Полицейский повторил – чисто, внятно. Алексею нехорошо стало. Неужели старик в сквере начудил? Полицейский развернулся, не торопясь зашагал. На правом боку кобура желтой кожи от револьвера. Да таких уже в полиции нет лет семьдесят. Странности. Где Рязань и где Санкт-Петербург? А у него денег кот наплакал. Только от Рязани до своего города добраться. Побрел по тротуару, сам не зная куда. Навстречу два матроса в бушлатах попались, с винтовками на плечах, к ним штыки четырехгранные примкнуты. Такое оружие Алексей только в кино видел и в музеях. Похоже – полицейский правду сказал. Вот это облом! Ни денег, ни знакомых, чужой город, да еще почти сто лет тому назад. Год, конечно, интересный. Два месяца – январь и февраль, страна при монархии жила, пела «Боже, царя храни», последующие восемь в республике, при Временном правительстве и пела «Марсельезу», а последние два месяца при большевиках жили под звуки «Интернационала». Ни одна страна за год не меняла три раза государственный строй и гимн. А теперь Алексея угораздило вляпаться. Но он еще до конца не верил в произошедшее. На улице прохладно, сентябрь, да и не Рязань, в рубашке прохладно. Куда человеку без денег в такой ситуации податься? Только на вокзал. У прохожего спросил:

– Как до вокзала добраться?

– Какого?

Вопрос Алексея в тупик поставил. Какие вокзалы в Питере есть и как называются, он не знал. Прохожий помог.

– Тебе в какую сторону ехать надо?

– На Москву.

– Значит – на Николаевский. Квартал прямо и направо, это Невский проспект будет. Не сворачивай, он прямо на вокзал выведет.

Николаевским вокзал называли по имени императора, переименовали в Московский в 1924 году.

Алексей так и сделал. На Невском народа немного. В городе неспокойно, гуляющих праздно не видно, люди по квартирам и домам отсиживались. У входа в вокзал двое матросов, на бушлатах красные ленточки, за плечами винтовки. Но Алексея не остановили – молод, выглядит, как гимназист. В зале теплее, чем на улице, но сквозняки гуляют. Алексей в угол прошел, здесь не так дуло, с трудом нашел свободное место на лавке, присел. Надо обдумать сложившееся положение, уж слишком необычно. Ни родного дома, ни знакомых, ни денег. Да и доберется до родной Рязанщины, кого искать, если мать еще не родилась? Ужас! Люди вокруг уже в плащах, пальто, осень. Алексей мерз. Напротив, в буфете, продавали горячий чай, булочки. Выпить бы стакан, согреться, да денег нет. Были тридцать рублей, но они для современной России, а какие здесь в ходу, он не знал. Вроде бы керенки? По имени Керенского, главы Временного правительства. Кто-то из пассажиров дремал, Алексей же не мог, его знобило от холода. Не хватало только простудиться и заболеть.