Взлет разрешаю!

Павел запросил штурмана:

– Сколько до аэродрома?

– Полсотни пять.

Если второй мотор не повредят, на одном дотянуть можно. Еще очередь из истребителя, на этот раз по хвостовому оперению пришлась, какие-то куски обшивки полетели.

Навстречу промчались два наших «ишака», как летчики называли И-16. В руках опытного пилота они еще могли противостоять «мессерам» модификаций В, Г.

Сразу схватка завязалась. На дорогах внизу не видно никаких воинских частей. Павел удивился. А где линия обороны? Где подходящие из тыла резервы? Понятно, что немцы напали вероломно, без объявления войны. Надо объявить мобилизацию, выдвинуть из ближнего расположения кадровые части – танки, артиллерию, пехоту. Во время полетов он сам видел танковый полк с новейшими Т-34. Не знал в тот момент, что немцы разбомбили танкохранилища.

Танки стоят без солярки и боеприпасов. И, когда немцы подойдут близко, часть танков утащат дальше в тыл тракторами, а часть взорвут. Сказывалась еще неразбериха с топливом. Все танки РККА работали на бензине, только Т-34 и КВ на солярке, а тягачи и трактора на лигроине. К такому разнообразию топлива тыловые службы готовы не были.

Еще подвела картографическая служба, причем вина целиком лежит на Генштабе, на принятой ошибочной доктрине. Провозглашали, что воевать будем малой кровью, на чужой территории. Вот управление военной картографии напечатало карты сопредельных государств и даже дальше, до Ла-Манша. А своих карт остро не хватало, да и лежали они на складах, которые немцы сожгли в первые же дни войны. Красная армия осталась без карт. Как командиру поставить задачи подчиненным, если направление на цель известно приблизительно, как и дальность и естественные препятствия, вроде рек, балок, которыми изобилуют белорусские земли.

Обороты мотора на максимуме, одна тысяча девятьсот в минуту, за мотором от перегрузки тянется сизый дымок выхлопа. Самолет слушается рулей вяло, с запозданием. Штурман командует:

– Влево двадцать и по курсу будет полоса.

Сели, подняв с грунтовой полосы пыль, зарулили на стоянку. Подбежали техник, моторист, оружейник. Первым делом через нижний люк вытащили тело убитого воздушного стрелка. Павел первый раз видел тело убитого человека, причем хорошо знакомого, члена экипажа. Было и страшно и нелепо. Недавно говорили с ним – и вот он убит. Молодой, планы строил на жизнь, должен был демобилизоваться по осени.

Потом с техником начали осмотр самолета. Техник мрачнел с каждой минутой.

– Как вы только долетели? Посмотрите, что осталось от хвостового оперения!

Видимо, туда попал снаряд. От горизонтальных рулей какие-то жалкие клочки.

– Дня два-три на ремонт уйдет, – заявил техник.

Павел со штурманом направились в штаб полка, доложили о вылете, выполнении приказа, об убитом стрелке и повреждении самолета. Ждали, пока сядут на аэродроме другие самолеты, топлива оставалось еще на двадцать минут. Но минуты уходили одна за другой, а сел только один самолет. И перед Павлом еще два приземлились. Итого – в полку четыре самолета, два из которых требуют серьезного ремонта. Ночью Павел не мог уснуть, слишком сильно разочарование. Сталин говорил – войны не будет, а она началась. Доктрина была – на чужой территории, а враг топчет нашу землю. Командиры и комиссары утверждали, что наша техника лучшая, а из полка четыре самолета вернулись. Где тогда наши истребители, которые должны были прикрывать бомбардировщики? Много вопросов, а ответов не находил. Горько было на душе. Неужели товарищ Сталин и командиры – Тимошенко, Ворошилов, Буденный – обманывали армию и народ? Да нет, происходит какая-то чудовищная ошибка. Еще день-два и придет из тылов Красная армия и разгромит врага.

Утром встал с тяжелой головой. На совещании командир полка зачитал телефонограмму из штаба округа.

«Нанести бомбовый удар силами полка по колоннам противника».

Годных к полетам самолетов всего два, еще два в ремонте и приведут их в летное состояние не раньше завтрашнего дня. А экипажей три. У Павла убит бортстрелок, у Акиньшина – штурман. Командир приказал бомбить двумя самолетами, потом смена экипажей. Как и вчера, бомбардировщики вылетели без сопровождения истребителей. Не по Уставу, такие вылеты приводили к потерям.

Павел еще не знал, что вчера, 22 июня, на бомбардировку Кенигсберга в полном составе вылетел полк СБ и ни один не вернулся, все были сбиты. В первый день войны на аэродромах и в воздухе немцами были уничтожены 1811 наших самолетов. Часть летчиков погибли, часть попали в плен и только нескольким удалось пробраться к своим. Пруссия, столицей которой был Кенигсберг, всегда была государством воинственным, нападавшим постоянно на соседей – Русь, Литву. И пройти летчику, да просто бойцу Красной армии, по враждебной территории было очень сложно. Жители, заметив человека в чужой униформе, сразу звонили в полицию или гестапо, по следу пускали собаку с поисковой группой, участь пилота была предрешена.

Самолеты подготовились к вылету, дан старт ракетой с командной вышки и оба бомбардировщика взлетели. Павел засек время. При полете на крейсерской скорости топлива хватало на два с половиной часа. Экипажи двух оставшихся на земле самолетов столпились на КП. Рация там работала на прием, экипажам хотелось узнать обстановку. Через четверть часа последовал первый доклад лейтенанта Воронова.

– В квадрате 16–15 вижу колонну войск противника. Атакую!

И всё. Дальше треск и шорохи эфира. Оба самолета на аэродром не вернулись. Состояние оставшихся экипажей удрученное. Авиаполк истаял за двое неполных суток. Если и дальше так пойдет, немец доберется до Москвы. Думать об этом не хотелось.

Настроение в полку унылое. Обслуживающий персонал – техники, прибористы, мотористы, механики, оружейники, топливозаправщики и прочие – в полном составе, а экипажей всего два, как и самолетов, которые еще в ремонте. Фактически полк небоеспособен. О конкретной ситуации не знает даже штаб авиадивизии. Где немцы, какими силами наступают?

К утру закончили ремонт самолета Павла, и сразу приказ командира полка – вылететь на бомбардировку и разведку. Обычно авиаразведка передовой и ближних тылов врага ведется истребителями, а дальних тылов бомбардировщиками, причем оснащенными фотоаппаратурой с хорошим разрешением. На самолете Павла фотоаппаратуры нет, фиксация обнаруженных войск немцев лежит на штурмане, он должен отмечать на полетной карте. Бортстрелка дали из другого экипажа. Это плохо, должна быть слётанность, когда члены экипажа понимают друг друга с полуслова.

Взлетели. В бомбоотсеке четыре бомбы по 250 килограммов, нагрузка полная. От быстрого набора высоты начало закладывать уши, становилось прохладно. Кабина не герметичная, из всех щелей дует. Павел головой беспрестанно вертел, стараясь не пропустить появления вражеских истребителей. Штурман командует:

– Десять влево!

Это команда довернуть десять градусов влево. Через пару минут лёта показалось шоссе. Снизились до пятисот метров. Не хотелось бы сбросить бомбы по ошибке на своих. Не свои внизу, чужие. Видны кресты на танках и бронемашинах. А главное – открыли огонь из пулеметов по самолету. Штурвал на себя, набор высоты и одновременный сброс бомб. Облегченный самолет охотнее набирает высоту. А сзади и внизу разрывы бомб, аккурат по самой дороге, виден черный дым. Серый дым, когда горят хлеба на полях или деревянные дома. А черный, когда горит техника.

Не успели набрать даже двух тысяч метров, как в наушниках крик бортстрелка:

– Вижу немецкие истребители!

И сразу звук выстрелов из ШКАСа. Очереди длинные. Павел забеспокоился. Если так жечь патроны, можно в несколько минут остаться без их запаса. Очереди смолкли и сразу несколько разрывов на мотогондоле правого двигателя. Сразу дым повалил и огонь. Обернулся Павел. За хвостом бомбардировщика два истребителя висят.

Сразу сказался один из недостатков СБ – непротектированные бензобаки. Бронебойно-зажигательные пули истребителя продырявили правый крыльевой бензобак, огонь горящего двигателя поджег бензин и за самолетом потянулся огромный огненный факел. Как-то потушить его или сбить пламя возможности не было. Павел по внутренней связи сразу приказал:

– Приказываю покинуть машину!

Почти сразу потянуло сквозняком. Это штурман открыл люк. Павел обернулся назад. Истребители отстали, ясно уже, что бомбардировщику конец. Но что с бортстрелком? Если он ранен, надо немедленно прыгать.

– Михаил! Отзовись! Если слышишь меня, прыгай!

Павел предупредил бортстрелка по внутренней связи. Дальше тянуть нельзя, высота уже метров восемьсот, надо самому покидать самолет. Выпрыгнул, тут же рванул кольцо, легкий хлопок вытяжного парашютика, потом чувствительный удар подвесной системы. Это раскрылся основной купол.

К сожалению, парашюты в те времена были малоуправляемы. Видел болото, куда его несло, тянул за правые стропы, но все равно угодил в край болота. Вода смягчила удар, сверху накрыло куполом. С трудом выбрался на вязкий берег, лежа отцепил подвесную систему, встал. Вокруг редкий лес, почва влажная, сапоги уходят по щиколотку.

Сориентировался по сторонам света – по мху на деревьях, он всегда с северной стороны. По положению солнца, оно сейчас к югу. Да и пошел на восток. Где-то недалеко должен был быть штурман. Его парашют Павел успел заметить. Но надо хотя бы уйти с болота.

На второй день войны, 23 июня, немцы захватили белорусский город Гродно. Войска 3-й армии РККА с боями отходили, сдали Кобрин, Пружаны, Высокое. Зато на участке Луцк – Броды – Ровно наши механизированные корпуса Западного фронта атаковали первую немецкую танковую группу. Сильно потрепали немцев, остановили наступление, но пять советских мехкорпусов были обескровлены, фактически лишились большей части танков. Правда, танки были уже устаревших конструкций – БТ-5, БТ-7, наследники танка Кристи. Легкие, скоростные, с противопульной броней, с бензиновыми двигателями. Момент важный, ибо в закрытом моторном отсеке пары бензина вспыхивали мгновенно при пробитии бронебойными пулями, или снарядами противотанковых пушек.

Павел точного расположения наших и немецких частей не знал. Да и не было линии фронта в начале войны. Немцы шли вперед по дорогам. Впереди танки, за ними бронетранспортеры с пехотой, машины с пушками на прицепе. И все рвались вперед. Встречая очаги обороны, или обходили, либо уничтожали. Опасаясь окружений и котлов, наши войска тоже отходили. Такая тактика немцев принесла им успех, уже через неделю после начала войны пал Минск. Такую же тактику немцы применяли в Европе, и она приносила отличные результаты. Бронированными колоннами проламывали оборону, в прорыв входила пехота и вперед! За день вермахт продвигался на сто – двести километров, темпы, ранее не виданные.

Павел выбрался на сухую землю. Разулся, вылил болотную воду из сапог. Поколебавшись, разделся донага, отжал белье и комбинезон.

В небе послышался гул моторов. Павел поднял голову. На запад плыли три бомбардировщика ТБ-7. Они устарели еще до начала войны. Тихоходные, с гофрированной обшивкой, неубирающимися шасси, с открытой кабиной пилота. Что огорчило Павла – бомбардировщики шли без прикрытия истребителей. Фактически – обречены! Долго смотрел Павел вверх, пока самолеты не скрылись из вида. Снова пошел на восток. А через полчаса снова гул моторов и треск бортового оружия. Поднял голову – один ТБ-7 возвращается, за ним увиваются два истребителя. Дадут очередь и мимо проскакивают. Какое-то время бомбардировщик шел ровно – не дымил, не видно огня, потом из него стали выпрыгивать фигурки, над ними раскрывались парашюты. И снова «мессеры» делали заход. Едва слышимый треск пушечных очередей, от обшивки гиганта отлетают куски, потом густо повалил черный дым. От самолета отделилась фигура, стала падать. Одна секунда, другая.

– Открывай парашют! – закричал Павел. Как будто пилот мог его услышать.

Все же парашют раскрылся, стал опускаться. По прикидкам, в полукилометре в сторону от Павла. Побежал он к месту приземления. Уже и парашют виден, зацепился за крону высокого дуба. Под ним на стропах болтается пилот.

– Эй! – окликнул его Павел.

А человек не шевелится. Подошел поближе. Лицо пилота в крови, кровь стекает по рукаву комбинезона. Ранен, похоже, серьезно. Надо снять его с дерева. Павел полез на дерево, стал дергать за стропы, срывая их с веток. Сейчас бы пригодился нож, обрезать шелковые стропы. Разорвать их руками нереально. Приходилось забираться выше. Долго мучился, не менее получаса, пока ноги летчика коснулись земли. Потом сам вниз спустился. Хотел расстегнуть подвесную систему, а летчик уже не дышит, умер. Глаза закрыты, не дышит, и кровь перестала течь. Полез в нагрудный карман, достал документы. А они от крови слиплись. Удостоверение командира, партийный билет, аттестаты. В начале войны вылетали с документами, потом приказ вышел, стали сдавать в штаб полка. Все же хотел снять пилота.

Как-то похоронить надо, на карте отметку сделать. Чтобы не был без вести пропавшим, а геройски погибший в бою. А документы в штаб полка сдать. Усмехнулся. Мыслит так, как будто уже в расположение полка вернулся. До него еще добраться надо, что в условиях войны непросто. Он в лесу, свое местоположение знает приблизительно, где враги, а где свои войска, тоже достоверно неизвестно. Кроме того, не далее как вчера контрразведчик, который по штату в каждом полку есть, предупреждал об активизации националистического подполья, о заброске диверсионных групп в наши тылы. То есть передвигаться с оглядкой надо, осторожно.

Послышался невнятный разговор. Сначала Павел хотел крикнуть, позвать на помощь. Потом решил повременить. Отбежал в сторону, залег за куст бузины в высокой траве. К дереву и парашюту на нем вышли несколько красноармейцев. Павел решил – поисковая группа, выслана на помощь пилоту. Уже начал подниматься, как замер. Потому что услышал разговор на немецком.

Один боец говорил другому, показывая на тело пилота. Неужели диверсанты? «Красноармеец» обыскал карман летчика, потом достал из кобуры пилота пистолет. Видимо, находка личного оружия их удовлетворила. По советским законам раненый боец или командир, либо погибший, должен быть доставлен с оружием. Вот и надрывалась на поле боя санитарка, вытаскивая на себе бойца, да еще его винтовку. Утрата оружия была воинским преступлением, за этим следовал трибунал и суровое наказание.

Коли у погибшего пилота пистолет в кобуре, стало быть, никто к нему не успел подойти. А что документов нет, так наверняка в штабе остались.