Не потускнели витражи. Избранные стихи, циклы стихов, поэмы

по Ордынке, по Волхонке,
по Таганке, по Тверской.

В чем тут дело, в чем секрет —
я готов тысячекратно
поворачивать с Арбата
на Калининский проспект.

По пути ль, не по пути —
непременная отрада:
от Кропоткинской пройти
к Александровскому саду.

Ах, Москва, в полон взяла!
Я невольник добровольный.
Колокольни, колокольни,
колокольни, купола!

Я, Москва, навеки твой.
Помолчим перед разлукой.
На прощанье Долгорукий
машет княжеской рукой…

    1986, 1987

2. «Кропоткинская. Выход из метро…»

Кропоткинская. Выход из метро.
Сырое утро. Очередь в музей.
Довольно пестрый авангард культуры —
сообщество невыспавшихся граждан,
зевающих, читающих, жующих,
желающих во что бы то ни стало
узреть полотна импрессионистов
из залов Вашингтонской галереи.

И я меж них, притянут той же силой,
тихонько перелистываю книгу,
гекзаметром сводящую мне губы
и наполняющую рот слюной
давнишней позабытой детской страсти
по древним и любимым временам.

Итак, стоим. Еще не «запускают»,
и очередь уверенно растет,
и люди, понемногу оживляясь,
завистливо ругают экскурсантов
из профсоюзных «творческих» экскурсий
и иностранцев – им везде дорога…

И вдруг… я вздрогнул, кровь в висках забилась,
по мне прошел тревожный нервный ток:
почудилось, привиделось, приснилось, —
ты от метро идешь наискосок.

Не может быть! Какая-то ошибка.
Ведь ты ушла. Тебя давно здесь нет.
Но ты все ближе. На губах улыбка —
любви полузабытой поздний свет.

И все ушло – дома, деревья, лица…
Звенящая повисла тишина,
и зазвучали надо всей столицей
в одном аккорде наши имена…

«… нет-нет, позвольте, я стоял за ней,
да-да, за этой девушкой в берете,
она – за парнем в кожаном пальто,
а вы – за мной, пожалуйста, не спорьте,
еще вы уходили позвонить
и, возвратившись, не нашли меня,
я тоже отходил недалеко,
пожалуйста, спросите у любого…».

У входа люди вдруг заволновались,
сержант взглянул со вздохом на часы,
затем поправил легкую оградку —
загончик непременный для толпы,
желающей искусству приобщиться, —
ворота наконец-то отворились
и… потекла струящаяся лента —
людской ручей, в оградку заключенный,
под своды вожделенного музея,
переполняя сумрачные залы.

И мне? Идти за ними? Утонуть
в пейзажах? В натюрмортах раствориться?
Вобрать очарованье впечатлений
полуживой отчаявшейся кисти —
на час, на полчаса, на пять минут…
Но прошлое умеет возвращаться,
сжигая воспаленный мозг и нервы
на медленном костре воспоминаний…

За ними! Поминутно спотыкаясь,
с подавленным желаньем оглянуться,
по равнодушным каменным ступеням,
тяжелую отталкивая дверь,
я восхожу – такой же одинокий,
как парус в море на холсте Сёра…