Илья Муромец и Сила небесная

* * *

Со своими вопросами Ножкин ко всем приставал. Особенно к учителю истории Евгению Петровичу Ворошилко. Но Евгений Петрович Ворошилко отмахивался от него, как от назойливой мухи, потому что сорок пять лет назад защитил диплом не по Киевской Руси, а по истории строительства Беломоро-Балтийского канала.

Тогда Илья начал читать книжки сам и незаметно для себя пристрастился к истории. Правда, в ущерб английскому и ещё парочке ненужных предметов.

Зато по физкультуре у него всегда было двенадцать с плюсом. И то потому, что их физкультурник боялся числа тринадцать…

Чудак!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

БАШМАЧКА

ПЕРВАЯ ПОЕЗДКА ИЛЬИ

Когда после дня рождения прошло полгода, сразу наступило лето. Двор моментально опустел. Кого-то отправили в лагерь. Кого-то сплавили на море. А когда и «братья-славяне» с палатками и родителями махнули в поход, Ножкин заскучал. Тем более, что в бассейне обнаружилась дырка, через которую вытекала вода, и его закрыли на текущий ремонт, а до пляжа было далеко, поэтому Илью туда одного не пускали. Вот и приходилось ему слоняться по пустому двору или бить мячом по пустым воротам. Как говорится: «Пришла беда – отворяй ворота»…

Но Илье повезло. Не успел он вдоволь наскучаться, как папа сказал:

– Киндер-миндер, не горюй! Послезавтра отправим тебя на деревню к дедушке.

– И к бабушке, – добавила мама.

– К бабушке-балабушке, – весело подхватил папа, – к тёщеньке моей ненаглядной, Валентине Павловне любимой!

– Аркадий, прекрати паясничать! Не понимаю, чем тебе моя мама не угодила?

– Ира, как ты могла подумать? Просто у меня хорошее настроение! А твою маму я очень люблю, ведь она мне лучший в мире подарок сделала.

– Какой подарок? – спросил Ножкин.

– А вот такой! – ответил папа и, подхватив маму на руки, звонко чмокнул её в щёку.

* * *

Через два дня родители отвели Илью на автовокзал и посадили в сине-белый автобус «Икарус», который ехал через деревню, где Ножкина должен был встретить дедушка Никифор. Мама боялась отпускать Ножкина одного, и чтобы её успокоить, папа пошёл договариваться с водителем – толстым добродушным дядькой с кучерявой грудью, торчащей из-под расстёгнутой рубашки. Водитель молча выслушал папу, потом подошёл к Илье, смерил его взглядом и проговорил сиплым голосом:

– Не боись! Довезём твоего богатыря в лучшем виде и сгрузим где надо. Дело привычное: я ж раньше кур мороженых возил, и то ни одна не пропала!

От этих слов мама сразу успокоилась и даже заулыбалась, отчего стала такой красивой, что кучерявый водитель крякнул и пошёл утрамбовывать пассажиров дальше.

А Ножкин и не улыбался, он просто светился от счастья. Ведь из-за того, что у мамы надвигался смотр художественной самодеятельности, а у папы намечалась сдача очередного секретного объекта, Илья впервые в жизни ехал один. И ведь путь был неблизкий – целых пять часов ходу!

К тому же место ему досталось что надо – у самого окна. Ножкин сразу прилип к стеклу носом и стал махать родителям рукой, чтобы они побыстрее уходили. Но те наоборот стояли на месте и радостно махали в ответ. Наконец автобус тронулся, и родители уплыли за край окна. Ножкин быстро вскарабкался на сиденье с ногами и успел в последний раз увидеть их в заднем стекле. Папа что-то кричал вдогонку. Илья прислушался и услышал:

– А ну, слазь! Чего скачешь? Я может, хрусталь везу из десяти предметов, хотя поначалу было двенадцать… Так что не дрыгайся, пока мы остальное не кокнули.

Голос шёл откуда-то сбоку. Ножкин перестал прыгать и обернулся. Оказалось, кричал вовсе не папа, а сосед, которого Илья сразу не заметил. Это был взрослый парень лет двадцати в синих брюках, фиолетовой рубашке и чёрных ботинках. На его голове, несмотря на лето, красовалась коричневая шерстяная фуражка, которой он то и дело вытирал пот с широкого лица.

– Семён… Сеня… – представился сосед и протянул Илье горячую ладонь.

– Ого! – уважительно сказал он, когда Ножкин её пожал. – Штангу тягаешь?

– Нет, в воду прыгаю.

– Зачем?

– Что зачем?

– Зачем в воду прыгать? В воду надо постепенно входить: мало ли чего там на дне лежит…

– А что там может на дне лежать? – не понял Илья.

– Ну, рельсы, к примеру.

– Дядя Сеня, откуда в бассейне рельсы?

– Как откуда? Строители забыли! И вообще, какой я тебе дядя? Я тебе просто Семён. Семён Кочкин. Газоэлектросварщик… Через неделю экзамены… – тут сосед неожиданно зевнул и договорил сонным голосом. – Подарки домой везу… Весь упарился… Так что, извиняй!

С этими словами будущий газоэлектросварщик откинулся на подголовник и моментально заснул. Но Илья не сильно расстроился. Он снова прилип к окну, за которым летели столбы и деревья, а за ними почти неподвижно лежали зелёные поля, упираясь в синий небесный свод.

* * *

Ровно через пять часов водитель автобуса почесал кучерявую грудь и объявил в микрофон:

– Башмачка! Стоянка на всё про всё две минуты… – потом он наморщил лоб, словно вспоминая что-то, и наконец радостно воскликнул: – Слышь, Ножкин, выходи!

– Слышу! Выхожу! – громко ответил Илья.

– А! – вскинулся сосед-сварщик, проспавший всю дорогу. – Чего сказали?

– Башмачка, – объяснил Ножкин, – моя деревня.

– Что значит твоя, когда моя? И зачем деревня, когда оно – село?

– А какая разница?

– Как какая? – обиделся Семён Кочкин. – Очень даже такая! В деревне, во-первых, церкви нет! А у нас… Вон, смотри!

Илья посмотрел вперёд и увидел, что в конце дороги показались дома. Над их острыми крышами покачивались деревья. А ещё выше, над зелёными верхушками, сверкали три золотых купола – один большой и два поменьше. Они парили в затухающем вечернем небе, хотя сама церковь прочно стояла на земле. Ножкин зажмурился и помотал головой. Ему вдруг показалось, что это ожила картинка из его любимой книжки: три богатыря в сверкающих шлемах охраняют родную землю от супостатов…

* * *

Дед Никифор – высокий, крепкий старик с окладистой и седой как лунь бородой – не опоздал, потому что пришёл на станцию на два часа раньше. Лёгкая соломенная шляпа и чистая рубашка-косоворотка, какие сейчас можно найти только в доисторическом музее или увидеть в кино про крепостных крестьян позапрошлого века, свидетельствовали о том, что его заботят отнюдь не мода и мнение окружающих, а исключительно соображения удобства и здравого смысла. Правда, его брюки и сандалеты были чуть посовременнее, да и то лишь потому, что эти части гардероба из-за своей близости к земле не живут так долго, как шляпы и рубашки.

Старик выбрал скамеечку под тенистым деревом и приготовился ждать, опёршись подбородком о деревянную палку с какой-то странной рогатиной вместо ручки. Со стороны могло показаться, что он спит, но он не спал, потому что, когда в самом начале длинной улицы, ведущей к автостанции, показался автобус, дед Никифор открыл глаза. Они оказались светлыми и живыми – как у ребёнка, но взгляд был пронзителен и даже несколько тяжёл. От такого взгляда не спрячешься: он прожигал насквозь и выдавал в его обладателе недюжинную внутреннюю силу.

Это было тем удивительнее, что на самом деле дед Никифор был даже не дедом. Он был прадедом. А своего настоящего деда – маминого папу – Ножкин никогда не видел, разве что на фотокарточках. Одна стояла у них на телевизоре: дед Антон – возле самолёта. Антон Никифорович был лётчиком-испытателем на самолётном заводе. Он испытывал новые машины, которые собирали в одном экземпляре, чтобы проверить, что у них не работает. А у них всегда что-то не работало: то мотор, то рули, то шасси. Но дед Антон был настоящим асом и умел приземляться без мотора, рулей и колёс, за что его очень любили конструкторы. Они вносили изменения в чертежи и расчёты, и дед снова взмывал в небо. Бабушка Валя очень переживала, провожая его на аэродром, а дед Антон улыбался и говорил, чтобы она успокоилась, потому что у него есть волшебная кнопка, которую он всегда успеет нажать. Это была кнопка катапульты – устройства, которое выстреливает лётчика из падающего самолёта, чтобы он смог приземлиться на парашюте.