Блуждающее время

Павел взглянул на бумажонку: это в центре, недалеко, действительно просто: «Может, гульнуть? – подумал он. – А то настроение что-то быстро меняется не в ту степь, надо поправиться. Чего думать-то? Все мы люди свои, и старичок весьма доброжелательный, хоть бы не помер, пожил бы ещё подольше, лет сто-двести. Я ведь людей люблю, – оживился Павел про себя, – хотя и скрываю это…»

Он не заметил, как старичок уже отплыл в сторону. Издалека он помахал Павлу женственной ручкой: дескать, скоро увидимся…

– Да, надо отвлечься, – окончательно решил Павел. – А то все разговоры о потустороннем, о жизни, о её подтексте, Достоевский, Ницше, Блок, Платонов, Лотреамон, Мейринк… И так до бесконечности. Можно и отдохнуть, в конце концов, на халяву. – И он почему-то погрозил пальцем сидячему Гоголю…

…В восемь вечера Павел подходил к дому, указанному в записке толстенького и весёленького старичка.

Дом этот был заброшенный, но, в общем, нормальный, в духе начала века: высокие потолки, широкая парадная дверь, но почему-то относительно узкая, тёмная и неопрятная лестница. Лифт не работал, но подниматься надо было всего лишь на четвёртый этаж. Он подошёл к высокой и обшарпанной двери указанной квартиры. Набрался вдруг лихости и настойчиво позвонил.

Изнутри раздался хрипловатый и какой-то пропитой женский голос:

– Кого ещё черти несут?

Но дверь распахнулась, и перед Павлом оказалась весьма милая дама лет тридцати пяти.

Павел глянул внутрь: было темновато, но полно народу, кричащего, шумноватого, но старичка своего он не увидел.

– Я от Безлунного, – выпалил Павел, почему-то покраснев.

– Бог с вами, – миролюбиво наклонила голову дама. – Проходите не спеша.

Квартира показалась Павлу довольно просторной, но обычной, хотя одновременно он почувствовал в ней какую-то странность, но в чём дело, он так и не мог понять, настолько всё было повседневно. У стола в гостиной толпились люди, не всем было место сидеть, некоторые ходили сами по себе по коридору и по комнатам, покуривая и беседуя. Павел, было, смутился от обилия вина и людей и потому решил сразу же выпить – и внезапно повеселел. Захотелось обнимать всех и знакомиться.

Сразу на него двинулся молодой человек, видимо, его возраста, даже чуть помоложе, но как-то не по-современному постриженный, и раскрыл руки для объятий. Павел от неожиданности отстранился в сторону и взглянул на благодушного. «Где-то я его встречал, – мучительно подумал Павел. – Помню это лицо… Но где? Где?»

Что-то до боли знакомое, даже родное, почудилось Павлу в этой физиономии. «Недаром старичок предупреждал», – мелькнуло в уме. Но воспоминания заглушили очередная порция водочки и объятья, а затем хитрые, лисьи, быстрые, даже нагловатые поцелуи странного молодого человека. Он даже хлопнул Павла по заднице – может, в знак дружеского расположения.

Закусь показалась Павлу неважной, простоватой слишком. Но люди были весьма спокойные, в меру довольные собой, уверенные и чаще всего болтали о бабах.

«И это в наше-то время, – озлился вдруг Павел. – Когда страна вот-вот взорвётся. Когда у всех нервы на пределе. Хамы стопроцентные, эгоисты, жрут, пьют, и, знай себе, одно бабьё на уме… А Россия…»

Впрочем, баб было не поровну.

«А одеты, кстати, плохо, – заметил про себя Павел. – А где же старичок всё-таки, пухленький мой…»

И он пошёл искать старичка. Но его не было. Спросил: «А Безлунный-то где?» – но от него отшатнулись. «Опять что-то не то, – заскулил про себя Павел. – Но что “не то”: кругом так обыденно, даже скучновато. А ещё соблазнял чем-то необычайным, старикашка поганенький… Где оно, необычайное, здесь? Да его тут с огнём не сыщешь. Если б не водка, совсем тут скиснуть можно», – подумал Павел.

– Хочу необычного, чёрт побери! – внезапно крикнул он на весь коридор.

– Какой же вы нервный, – улыбаясь, к нему подошла прелестная девушка лет двадцати. – Вера Малинина, – представилась она, – дочь хозяина этой квартиры, Малинина Петра Никитича, как вам известно.

«Ничего мне не известно», – подумал он. Вера вопросительно посмотрела на него.

– Мы же справляем такой день! Отец получил большую награду, повышение и орден. Кругом друзья, родственники, коллеги. Но мы и незнакомым сейчас рады, кто пришёл косвенно, от друзей…

Павел слегка кивнул головой, не отводя взгляда от девушки, от её нежных голубых жилочек, от глаз, полных власти жизни, от сияния неведомого света в них…

– Я и есть такой, – смущённо буркнул он.

Девушка тихо рассмеялась.

– Я поняла это. Смотрите – там мой дядя Валерий Никитич, а за ним моя мама Анна Кузьминична – видите, какая красавица, с бокалом вина… А вы от кого?

– От Безлунного…

– Не знаю такого. Но неважно. Наверно, какой-нибудь папин сослуживец.

Девушка до глубин каких-то всё больше и больше нравилась Павлу. Мелькнул опять благодушный паренек, опять почему-то хлопнул Павла по заднице и озорно подмигнул ему.

«Чего он хочет от меня? – подумал Павел. – Педераст, что ли? Нет, не похож. Просто шутник какой-то».

И он тут же забылся: уже вовсю действовало добротное, обжигающее вино. Водку он больше не пил, и вообще Далинин был крепок в отношении алкоголя, устойчив на ногах и не при таких дозах. Потому и решительно обнимался с кем попало, чего-то восклицал, кого-то обозвал лучшим другом, другого – родным братом, но при этом у него возникло и не покидало более то затаённо-, то явственно-непонятное чувство тревоги, беспокойства и вообще какой-то серой мути, провала, хотя вроде бы всё было ясно. Было трудно с этим чувством обращаться к кому ни есть с ласковыми словами, но помогал, как всегда, алкоголь.

Наконец в сердце явно вселилась совершенно уже неожиданная влюблённость в эту Веру. Уж очень она была чистая, как ребёнок, таких он давно не видел, и чем-то задела она забытые им, скрытые уголочки его сна и сознания.

Вера часто возникала рядом с ним.

– Вы какой-то странный, Павел, – вдруг сказала она ему.

Павел искренне удивился.

– Это ещё что? Почему?

– Я так чувствую. Но определить не могу. Что-то в вас есть чуть-чуть не то.

– Да это вы тут все чуть-чуть не то, – слегка возмутился Павел, – а вовсе не я. Я тоже это чувствую.

– Какие глупости! Что в нас странного?

– Всё равно, – вдруг выпалил Павел, – всё равно, ведь я в вас уже чуточку влюблен…

Вера мило и неожиданно покраснела.

«Ну и ну, ещё находятся девушки, которые лет в восемнадцать-двадцать краснеют, – подумал Далинин. – И это в наше время! Какое очарование!»

…Вскоре он потерял Веру. Закрутил вихрь из нелепых слов, речей, в чём-то даже непонятных Павлу, лиц, дружеских улыбок, неожиданных ссор, мелких недоразумений. Он не заметил, как пролетело часа два, голова мутнела, всё смешалось, позабылось, и вдруг где-то в сторонке, на кухне, удалённой коридорчиком от комнат, он, захотев найти что-то вкусное, столкнулся один на один с молодой женщиной по имени Алина. Ещё минут десять назад он положил на неё глаз, где-то в гостиной, – телесно она была как раз в его вкусе, толстенькая, сладкая, с белой обнажённой шеей и нежными пухлыми руками. И здесь, наедине с ней в кухне, дикое, непреодолимое желание овладело им. Он готов был разорвать, съесть эту родную плоть, по имени Алина, выпить, вылизать её пышненькие подушечки-груди, измять… Пьяная Алина была ошарашена, чуть-чуть сопротивлялась, но быстро поддалась. Он овладел ею в большом стенном шкафу, «чтоб было не видно», как он глупо пробормотал. Их мгновенный сладострастный вопль никто к тому же и не слышал за общим шумом…

Но после наступил срыв. Алина расплакалась ещё в стенном шкафу. Паша вышел из стенного шкафа тоже сконфуженный и, несмотря на довольство, чем-то пришибленный и немного протрезвевший. Такой дикости с ним ещё не случалось; вдали стучали ложками, вилками, слышался смех, опять произносили тост… К тому же, к его стыду, в голову полезла мысль о Вере, такой чистой, чарующей и в которую он был к тому же чуточку влюблен…

– Вот те на, – ошарашенно бормотнул Паша и съел бутерброд.

Алина ускользнула в ванную.

Паша пошёл к людям, уши были красные, как флаги. Он ничего не понимал. К тому же восклицания, слова, которые здесь раздавались, стали раздражать своей неадекватностью. Чтоб заглушить всё, выпил подвернувшиеся на столе грамм сто: чего – непонятно.

«Питьё-то какое-то архаичное, – подумал он. – Но как же Вера, Вера… Что за кошмар я совершил… Чтоб мне провалиться… Где Вера? Где она?»

Пьяная мысль осенила его: