В ожидании августа

– Никак… Ты был в длительной командировке. Выполнял задание правительства. Паспорт у тебя есть СССРовский? Считай, что все сделано… И последнее: я хочу предложить тебе работу у меня в аппарате. Мне все равно нужен советник, черт-дьявол, руководитель пресс-службы, что ли называется… В общем, сформулируешь сам, как это должно называться. И я, думаю, мы всем позатыкаем глотки в момент!

– Когда вы улетаете?

– Придешь в аэропорт, в зал VIP-персон, охрану я предупрежу. И всё. Больше никто ничего знать не будет. На борту, если кто из моих коллег спросит, скажешь, что ты – корреспондент, старинный друг моей семьи. Воспользовался оказией, чтобы быстрее добраться до дома.

– А по прилету, пограничники, службы…

– Мы летим на Внуково-2, там обходимся без границы.

– Хорошо… О гарантиях не прошу: вы меня пригласили на работу, это мои гарантии… Я подумаю о вашем предложении… Скажите, что было в августе 91-го?

– Полное го***… Но мое министерство, мои предприятия поддержали государственный комитет по ЧП. А это ни много, ни мало около полутора миллионов работающих. Плюс семьи. Это не шуточки… Но в Москве у меня кроме пяти вагранок – ничего нет. Мы хотели объединиться с железнодорожниками, это еще почти миллион. И министр точно знал, что его люди поддержат Советский Союз. Мы могли бы к дому на Краснопресненской набережной вывести до 200-300 тысяч человек в течение двух часов, пришлось бы, правда, закрыть на время метро. Но это даже к лучшему, бежать бы было некуда пьяной толпе. С рабочими не пошутишь, это страшная сила…

Фаворит замолчал, сидел, положив огромные ручища на стол, играл массивными ножами из сервировочного набора. Как эти два ножа попали на холостяцкий стол, было загадкой.

– Ну, и что же помешало вам?

– Я лично понял, что за всем этим бардаком стоит наш дорогой президент, как будто отдыхающий на море и как будто не ведающий о том, что творится в столице. Я твердо знал, что все предварительные документы по ГКЧП согласовывались с ним. Мне в страшном сне не могло бы присниться, что Премьер или министр обороны пойдут против живого руководителя страны. Мы не так воспитаны. Власть может убрать только высший коллективный орган, типа Политбюро, Верховного Совета, которые ее, власть, и назначали. Понимаешь, о чем я говорю?

Помолчал и продолжил также горячо:

– Президент знал обо всем, знал, что есть желающие убрать его, но их меньшинство, и они трусливы как крысы. Знал он и о том, что порядок в стране надо наводить. И за это его поддерживало большинство в руководстве страны. Но они не были популярны у горлохватов – перестроечников, кооператоров, новых и старых цеховиков, барыг, людей с новыми деньгами. А президент и им тоже хотел нравиться. Поэтому молчал, выжидал до последнего: кто кого в этой банке сожрет. Вот такая вот истина. Рад, что первым пинка под зад получил именно этот президент. Я бы, на мой характер, застрелился после того, что над ним учудил Мальцин. Впрочем, что я говорю. Я сам вот теперь служу у него, фактически руковожу правительством, выполняю его поручения напрямую. В общем, херня какая-то творится…

– Как вы думаете, за что они меня так…?

– Прости, но ты – чудак на букву "м", если не понял…, – он довольно долго молчал, соображая, как бы поаккуратнее загладить ту бестактность, которую допустил.

И без перехода:

– Ты – идеолог, трактовал линию поведения второму человеку в государстве… Вы были, на тот момент, единственным легитимным и законным органом власти в государстве. Поверь, все прекрасно понимали, что если бы пришло Распоряжение Кабмина защитить правительство от бесчинств толпы (а это реально была толпа), я первым бы отдал команду рабочим коллективам – владимирцам, тулякам, калининцам, липчанам и т.д.– срочно прибыть в Москву. И, поверь, они бы и прибыли, и навели порядок. Ты что думаешь, этого не понимал Мальцин?

А ты знал Героя Социалистического Труда Братюка с НЛМК? Легендарная личность! Он мне после августа 91-го не раз говорил, что ждал моей команды, что две сотни автобусов стояли под парами. А вот почему ты не уговорил Премьера взять все в свои руки?! Ведь я знаю, что ты ему именно такую линию поведения выработал: все взять в свои руки. Эх, если бы, да кабы! Вот тебе и мстили за всё это. Все, брат, утомил ты меня… Давай-ка, выпьем водочки. Охерел я совсем от этого рома!

Он сам подошел к холодильнику, открыл дверцу, вынул бутылку «Столичной» с ярко-красным рисунком на белой этикетке. За столом открыл ее, ополоснул граненые стаканы прямо водкой, вылив остатки в короб со льдом.

– Ну, Сергей Иванович, за нашу дальнейшую совместную работу. Молча, стоя и до дна, – и налил граммов по двести в каждый стакан.

– За нашу будущею работу, – повторил сосед Фаворита и выпил наполненный стакан быстрыми, даже слишком торопливыми глотками. Фаворит посмотрел на него, сказал:

– Давно, Серёга, не пил русскую водку–то, по-русски?

– Давно, – едва отдышавшись, просипел журналист, – здесь так и по столько не пьют…

Фаворит поднял массивный стакан, красиво держа его в ладони с оттопыренным мизинцем, и глоток за глотком опорожнил содержимое, не морщась, не захлебываясь, с достоинством человека, знающего толк в экспортной русской водке…

***

Шансы на успех на выборах были не только призрачны. Их не было вовсе. Только 2-3 процента будущих избирателей поддержали бы действующего президента. Такого еще не знала новая Россия.

Он стоял в условленном месте у выездных ворот Белого дома, в котором после расстрела парламента в 93-м разместилось правительство. Бронированный «Мерседес» остановился прямо перед его ногами, дверца мягко открылась, и он увидел Фаворита:

– Влезай, мы, кажется, можем опоздать… Затрахали меня на малом Совмине…

И без перехода:

– Гоните мужики! Мы должны быть в КДСе…

Поехали так быстро, как могла позволить себе машина с мигалками и сиреной. Старший смены охранников, сидевший рядом с водителем, с кем-то говорил по рации, просил кого-то подержать перекресток, потом часть Нового Арбата, потом въезд в Кремль со стороны Боровицких ворот. К Кремлевскому Дворцу съездов машина домчалась за семь минут. Вошли в двери дворца напротив служебного входа, где внутри небольшого зала ждал офицер из службы охраны президента. За стойкой гардероба стоял крепкий старичок, видимо, ветеран КГБ. Зал-вестибюль – небольшой, стояли старинные диванчики, в проемах нескольких окон, наглухо закрытых металлическими жалюзи, выставлены то ли стулья, то ли мини-кресла.

– Присядь, – сказал Фаворит пассажиру из «Мерседеса», – тут в чем суть. Я представлю тебя президенту… Ну, как главного рекламщика его предвыборной кампании. Об этой встрече никто не знает, кроме моего друга – руководителя одной из служб президента. Если получим добро, сегодня же я представлю тебя членам штаба по выборам. С президентскими полномочиями… Тогда пусть пляшут, ворочают морды, скоты! Думали, что их деньги все могут? Посмотрим… Готовь ребят. Позаменяем, нахер, всех на ТВ, радио… Гниды, шакалы вонючие, алчные…

И без перехода:

– Ты молчи, если не спросит. Я все сказал ему, он знает, в какой он ж***. Слава Богу, поверил… Да еще здоровье совсем ни в дугу. Выборы – не для его состояния… Но выхода нет. Он просил меня… Я – обещал!

Массивная дверь медленно стала открываться, в нее проскочил маленький круглый охранник, которого все звали Коля. За ним, дождавшись, пока дверь откроется полностью, вошел высокий пожилой человек в длинном кашемировом пальто, прекрасного покроя, с коротким мехом норки, заведенным на подкладку. Это был президент. Гардеробщик выскочил из-за стойки, стал аккуратно снимать с него пальто.

Президент одернул костюм, достал из кармана расческу, подошел к зеркалу в полный рост, тщательно причесал белые с полосками цвета папируса волосы. Развернулся медленно от зеркала, сказал:

– Здравствуйте. У меня минут 15 времени перед выступлением…

Эти слова, скорее, были адресованы спутнику Фаворита, потому что длинноногий любимец президента уже успел энергично потрясти руку старика и отойти в сторону. Сопровождающий Фаворита подошел к президенту совсем близко, увидел протянутую руку, и они поздоровались.

– Вот вы какой… Эээ, мне говорили про вас. Что ж, все бывает, время такое… Хорошо, что все закончилось. Да… Шт-эээ вы думаете, сможем выстоять? Я плохо верю в победу… Но мне все говорят: больше некому отстоять демократию, – обратился он к журналисту.

А тот смотрел на абсолютно больного старого человека, чьи биологические и энергетические ресурсы полностью израсходованы. Характерные пожёвывания челюстями, багровые подтеки от скул до шеи и за ушами выдавали в нем часто и много пьющего гипертоника. Глаза усталые, почти выцветшие и потухшие практически ни на что не реагировали. Ему не были интересны новые знакомства, он не ждал от людей ни новых мыслей, ни идей. Он скучал в этой жизни давно и безысходно. Ему наскучило даже обладание безграничной властью.

«Такие плохо кончают, – думал про себя спутник Фаворита, – тихой смертью в мертвецком сне во время очередного запоя или под ножом хирурга во время тяжелейшей операции на сердце. Он не подъемен на новый президентский срок. Его нельзя возить по городам и весям… И что делать? Что я скажу ему? Главное, что я скажу Фавориту?»

– Шт-эээ, плохо дело? – Как будто прочитал его мысли больной президент. – Вы скажите честно, не скрывайте…

«Больной президент» – так мысленно назвал его спутник Фаворита – сделал шаг к дивану, медленно и осторожно опустился на шелковую обивку, оперся руками о сиденье.

– Стоит мне затевать все эээ-то?

– Не стоит…, – ответил собеседник. Он стоял в двух шагах от сидящего на диване старика, и ему казалось, что они одновременно с президентом чувствуют, как боль из левой стороны груди уходит к подмышке, как медленно немеет левая рука, и колючие искорки бегут к пальцам. Так было и в ту памятную ночь августа…

Президент поморщился, всем видом давая понять, что разговор окончен, но сказал:

– Эээ-та почему?

– Надо попробовать вылечить сердце… Вы можете не… Вы, скорее всего, не выдержите даже первого тура выборов…

Наступила пауза. Фаворит дышал шумно и часто, приблизившись к президенту вплотную. А тот опустил глаза, в которых собеседник успел разглядеть не страх, даже не мимолетный испуг – скуку.

«Он знает о своем физическом состоянии, – думал напарник Фаворита, – и ему на мои откровения наплевать. Или он ждал бодрых заверений? Мне, в конце-то концов, все равно, что он обо мне думает. Вот, что он о себе думает? Это сейчас самое главное… Фаворит меня убьет… Но и это сейчас не главное…»

Президент стал подниматься с дивана так тяжело и некрасиво, что подбежавший к нему Коля – охранник постарался закрыть его своим телом от чужих глаз. На плечо охранника он оперся одной рукой, а второй продолжал держаться за диван. Рывка не получилось, он застыл в позе человека, сраженного острым приступом радикулита. И в это время Фаворит, отодвинув своего протеже, стал двумя руками буквально тянуть вверх, отрывать от дивана Больного президента. Он все-таки сумел подняться, переминаясь с ноги на ногу, выровнял тело относительно пола, сделал три – четыре шага к дальним дверям, ведущим в президиум на сцене КДСа. Вдруг остановился, затем, передвигаясь мелкими шашками вокруг своей оси, повернулся к собеседнику и сказал: