«Пиши мне куда-нибудь…». Маленькие повести

Потянулись десятки рук, знакомые и малознакомые люди хотели пожать руку настоящему футболисту, так рано и так по-дурацки попавшему в беду. А Спирин гнул свою линию:

– У кого сейчас есть резерв, любой, чтобы поддержать парня?

Молчание не обещало ничего хорошего. Ставки вторых тренеров в заводских командах практически отсутствовали, а если где-то и завалялись одна-две, на них держали таких же неудачников-инвалидов, как и Мишка.

– Пойдешь ко мне в техникум? Я там работаю преподавателем физкультуры, – вдруг сказал немолодой мужчина с прямыми, зачесанными назад волосами, которого Михаил даже никогда не встречал. – У нас несколько групп – ребята с инвалидностью. Объясняю популярно: во-первых, будешь учиться четыре года на всем готовом. Во-вторых, будешь, типа, вторым преподавателем физкультуры. А то я просто замаялся с этими ребятками из спецгрупп. По окончании техникума получишь профессию – технолог обувного производства. Культурно и перспективно.

– Давай, Мишуня, решайся! А то сопьешься к энтовой матери, – дядя Валя-тренер теребил его не на шутку. – Ты хоть ребятам покажешь, что не все потеряно в их жизни. Что есть спорт, что можно восстановить себя, свои силы… Да, что я тебе рассказываю! Давай, Елистратов, встречайтесь завтра, забирай Мишку через собес – и с Богом… Про стипендию не забудь: он все же твоим помощником будет.

– Да у меня и полставки найдется!

– Ай да умница! Вот это молодец. Учитесь жизни у старших!

Михаил уехал тихо и незаметно в один из больших районных центров области. Багаж ему собрала мама, но чемоданище, набитый всякой всячиной, с собой не дала – послала железнодорожным сообщением. Мишка потом рассказывал Сереге, как он больше недели ходил в весеннюю грязюку в полуботиночках, пока ему завхоз техникума не выдал кирзовые сапоги. А багаж, отправленный поездом, все еще был в пути.

Официально Мишка стал студентом техникума, неофициально – преподавателем физкультуры, а также ответственным за шефские связи и художественную самодеятельность. Все уважительно называли его Михаилом Иванычем. Жизнь потихоньку налаживалась.

Глава третья

По меркам того времени семья у Мишки и Сереги должна была, по определению, быть неблагополучной. Но, на удивление многих, семья у них была вполне обычная и даже дружная. Одно плохо: жили они крайне бедно. Мать получала за умершего вскоре после войны мужа мизерное пособие, поэтому она подрабатывала грузчиком на складе и уборщицей в общежитии. А там в общих туалетах и умывальниках гадили так, что даже она, деревенская женщина, привыкшая за годы служения в няньках и домработницах ко всему, не выдерживала. Вдруг после работы наотрез отказывалась от еды.

Женщины в семье – те просто героини: двух старших дочерей комсомол позвал, и они поехали осваивать северные просторы, не забывая выйти замуж, регулярно рожать детей, тем самым улучшая демографическую ситуацию в стране. Но, так как жилья на стройках, кроме засыпных шлаком бараков, не было, то их дети болели по одиннадцать месяцев в году. Мама, а для внуков уже и бабушка, забирала детей к себе, в среднюю полосу, то есть к Мишке и Сереге, на тридцатиметровую жилплощадь.

Мишкина учеба в школе держалась только на его футбольном авторитете, в пропорции девять к одному. Последняя цифра обозначала наличие знаний. Но он когда-то, мальчишкой, попал в сборную школы, потом района и наконец – в сборную области по футболу среди школьников. Выиграли юношеский чемпионат РСФСР, стали призерами Спартакиады народов СССР. По спортивному разряду – это уже звание «кандидат в мастера спорта СССР». Вот только документы, как всегда, долго оформлялись.

Но действительно, что душой кривить: лучшего нападающего под номером «семь» в его возрастной группе болельщики не знали. Мишка был бесстрашен, противник знал, что запугать его на поле нельзя. Его можно было сбить с ног, потому что он был легковат для своего возраста (война, проклятущая, виновата), но для этого надо было как минимум догнать его. А бежал он – как ветер: голова запрокинута, ладошки, словно ножи, ходят по бокам туловища, ноги частят так, что временами рябит в глазах. Его крученый мяч, пробитый по воротам сходу, почти без остановки, изучали на тренировках… Ну разве можно такого ученика мучить двойками на уроках?

Серега, на удивление, учился легко, был честолюбив, любил получать хорошие отметки. Он зубрил стихи, параграфы по русскому, до последнего примера или задачки решал математику, физику. Доказательством теоремы «бином Ньютона», которого он боялся и который, конечно же, досталась ему на школьных выпускных экзаменах, он изрисовал две классные доски. Учителя даже не стали до конца проверять написанное: комиссия с чувством глубокого удовлетворения поставила ему заслуженную пятерку.

А если бы копнули, задали вопросик по теме? «Не копнут и не зададут, – был абсолютно уверен Сергей. – Потому что я – пахарь! И по-другому в этой жизни мне нельзя…» Много раз говорил ему так и Мишка, доучившийся лишь до восьмого класса, но и впоследствии постоянно приглядывавший за младшим братом.

С отъездом Михаила в техникум когда-то большая семья Серовых распалась окончательно (летчик всегда появлялся неожиданно, на день-два, не больше). Серега и мама остались вдвоем. Своего любимца Мишку они видели только в дни длинных праздников и на каникулах. Правда, одна зацепочка оставалась – худенькая длинноногая блондинка Лиза. Она жила в этом же доме с мамой и бабушкой, ходила в ту же школу, в которой продолжал учебу Сергей. То, что с Мишкой они дружили («ходили»), – это знала даже детвора. Но как сложились их отношения после отъезда брата на учебу, кроме них никто не знал.

Семья у Лизы была необычной для тех времен: и мама, и бабушка – глубоко верующие люди. Про отца Лизы никто ничего не знал – сгинул на войне. Особенно мрачно выглядела бабушка. Она ходила, как монахиня, во всем черном, хотя в монастыре не состояла. Дружбу Лизы с Мишкой они не поощряли, но девочка училась в современной школе и демонстративно выкручивать ей руки они не хотели.

Она, неизвестно почему, с симпатией относилась к Мишке, немного неотесанному, малограмотному и в то же время абсолютно доброму, застенчиво-обаятельному парню. Но уж точно не за его футбольные заслуги. В футболе Лиза разбиралась как раз меньше всего. А тут еще этот трагический случай, произошедший с ним… Лиза видела, как на глазах меняется лучший футболист школы и двора, переживший страшную трагедию. Он перестал учиться, пытался работать почтальоном, ночным сторожем… Видимо, что-то не складывалось в его жизни.

Заново их передружила сестра Михаила – заводная Катька, которая приехала со своей ударной стройки отдыхать к маме на целое лето. Девушка начитанная, но несколько прямолинейная, не разделяющая полутонов, она была ненамного старше Лизы. Они дружили еще со школы, хотя учились в разных классах. Но это ничуть не мешало им вместе ходить в школу и обратно домой.

В честь приезда в отпуск Катя устроила вечеринку, позвала Лизу, других девочек из школы. И Лиза целый вечер танцевала с бывшим футболистом. Она знала, что он инвалид, что у него плохо с легкими. Но она не знала, что ему изуродовали еще и позвоночник. Об этом толком никто не знал, кроме мамы. Только ей бывший футболист рассказал обо всех своих болячках.

«Конечно, никакой любви здесь нет, – думала Лиза. – Да и с чего ей взяться-то? Мы совершенно разные люди… Наверное, я побуду с ним, хотя бы временно, на первых порах, поддержу его заботой и вниманием».

Так несколько напыщенно, по-книжному, размышляла Лиза, готовя разговор с мамой, и особенно с бабушкой, агрессивно настроенными против «чертова хулигана», которого Господь наказал за грехи его.

На самом деле ей действительно хотелось поддержать бывшего спортсмена. Поэтому они стали видеться почти каждый вечер, если у Лизы не выпадала ночная смена на молокозаводе, куда она только что устроилась учетчиком. В институт можно было попасть, только имея трудовой стаж.

Но кто бы мог подумать, что за нее, взрослого человека, так серьезно возьмутся родители? В семье все обернулось страшным скандалом. Лизе пришлось напоминать родителям и о милосердии, и о поддержке ближнего.

– Не кончится добром дело, помяни мое слово, девочка моя! – говорила со слезами на глазах бабушка. – Я-то знаю, что говорю. Пить будет, привыкнет к тебе, начнет куролесить… И все под маркой своей несчастной болезни. Но если Господь так решил…

– Бабушка, милая, да ничего я не решила! Я знаю только одно: что мы настолько разные люди, что нам кроме как о жизни во дворе, школе и футболе не о чем и поговорить! Но именно сейчас, когда у него никого нет, когда даже его Катька возвращается на стройку, а Сережка совсем еще мальчик, я нужна ему как никто. И я ведь тоже не принцесса голубых кровей: на заводе тружусь. Такого понаслушаешься за смену, что уши вянут. Ну и пусть он поухаживает за мной… Это, в конце концов, приятно!

– Дурочка ты моя! Не успеешь оглянуться – дети пойдут, – это уже мать сказала в конце разговора.

Как в воду глядела. Никто ни о чем и не думал, и не предполагал, а он, ребенок-то, взял и зашевелился в глубинах Лизиного тела. А Лиза рада была, видя счастливого Михаила, его нежный взгляд. Нет, теперь уже на них, на двоих, он так смотрел. Что ж, решили, институт подождет. Стали ускоренными темпами готовиться к свадьбе. А у жениха – госэкзамены в техникуме, да плюс ему сдают экзамен по «физре» его подопечные.

Глава четвертая

В итоге Михаил получил диплом с одной четверкой – по сочинению: подвела грамотность. И его «клюшечники» из спецгрупп (от слова «клюшка», инвалидная палка), как их в шутку называли преподаватели, тоже хорошо сдали экзамены, в том числе и по «физре». Комиссия должна была заседать в среду. А на понедельник директор техникума пригласил Михаила к себе в кабинет. В приемной уже был преподаватель физкультуры Геннадий Павлович Елистратов (все его звали Елистратыч), который порекомендовал Михаила на работу четыре года назад. Выпускник понял, что физрук что-то темнит. Он прижал коллегу в углу, и тот признался, что рекомендовал его стопроцентным преподавателем физкультуры в группах спецконтингента. Уже с полной нагрузкой.

Но директор позвал в кабинет одного Михаила. Поздоровались, он узнал о здоровье выпускника, о семейных делах, о жилищных проблемах. И вдруг без перехода начал о делах:

– Миш, физрук настаивает, чтобы я закрепил за тобой все группы, которые идут через наборы социального обеспечения. Я, в принципе, согласен. Вижу, что у тебя с ребятами хорошо получается и по учебе, и по жизни… Но сказать я сейчас хочу о другом.

Директор по селектору попросил у секретаря в приемной чаю и продолжил разговор:

– Нам нужен руководитель практики на головной обувной фабрике в областном центре. Ты родом оттуда, город знаешь, а город помнит своего кандидата в мастера спорта СССР. Начальство фабрики, особенно главный технолог Антипова, о тебе отзываются только положительно. Это, дорогой мой, крайне важно для будущего наших воспитанников. Мы же в основном технологов готовим.

Опять помолчали. Чаю не несли. Директор начал говорить, явно смутившись:

– Я знаю, что ты готовишься к свадьбе, что уже ждешь ребенка. Вот это для меня, может быть, даже важнее, чем все остальное. Ты серьезный и взрослый человек! Ты знаешь, мы даже поможем тебе с жильем: у нас в городе при фабричном общежитии есть отдельная двухкомнатная квартира. Это для того, чтобы практика студентов проходила более успешно. Зарплата у завпрактикой большая, почти как у замдиректора техникума. Но это и правильно. Практика студентов – это ого-го! А главное – мы тебе доверяем, уверены, что ты справишься, через год-другой все отладишь по высшему разряду.

Белокурая девушка, которую все звали просто Лера, принесла поднос с заварным чайником, печенье и чашки. Их было три.

Директор сказал:

– Ну, зови уж и Геннадия Павловича! Вот расстроится человек…

Пока секретарь директора выходила из кабинета, пока физрук несколько минут почему-то не заходил, медлил, Михаил успел спросить директора:

– Это будет служебная квартира?

– Да, к сожалению, на время твоей работы завпрактикой. Но ты парень молодой, у тебя все впереди, все получится. Учиться пойдешь на вечерний факультет в институт. Без экзаменов, кстати…

В это время в кабинет вошел Геннадий Павлович. То ли он услышал в дверях конец разговора, то ли узнал о намерении директора из секретных источников, но сразу включился в разговор:

– Бесспорно, если вы решите вопрос по жилью, то я свое предложение, товарищ директор, снимаю.

– Вот и отлично! Я знал, что вы патриот техникума и что вас не придется уламывать. Ну-с, а вы-то, молодой человек, что молчите? Опешил, не ожидал?

– Конечно, не ожидал… Думал, что пойду на фабрику в отдел главного технолога, к Светлане Валерьевне Антиповой, что будем с женой жить у мамы и ждать рождения ребенка…

– Если я правильно понял, то наше предложение ты не отвергаешь, так, Михаил Иванович? Только береги здоровье! Никакого футбола и экстремальных видов спорта! Хватит с тебя и одного раза. Да, чтобы не забыть… Миш, ты оставь нам на память свой значок «Кандидат в мастера спорта СССР». Мы на стенде его разместим, с твоей фотографией, а?

Физрук закивал в знак полного одобрения слов директора, сказал:

– Ты не представляешь, какую это силу будет иметь для ребят! Ведь ты же помнишь, что больше половины наших студентов приходят к нам по направлению комиссий собесов, с инвалидными палками, еле ходят… А тут – свой мастер спорта: и учился, и преподавал у нас.