Семь буханок чёрного… Сборник рассказов

– Ты устала?

Она кивнула. Он посмотрел на занесенные снегом длинные тяжелые скамейки, и вдруг левой рукой подхватил ее за спину, правой – ноги под коленями. В долю секунды она очутилась у него на руках, голова лежала на согнутом локте, ладонью он аккуратно поправил ее голову вправо, и они встретились взглядом. Соня не сопротивлялась, зеленоватые глаза светились, в них было столько добра и благодарности, что у Ивана снова перехватило дыхание.

Он осторожно приблизил губы к ее губам, холодным, с легким привкусом домашних солений. «Любительница фасоли», – вспомнил Иван, как Соня аппетитно уплетала длинные стручки дальневосточного растения. Она приняла его горячие, пахнущие табаком для трубки, губы, стала лизать их, будто стараясь слизнуть горький запах никотина, спокойно впустила его язык внутрь рта и, закрыв глаза, полностью отдалась Ивану.

Он подошел к скамейке, ногой расчистил снег, уселся так, чтобы хоть краем короткой куртки закрыть нижнюю часть спины. Ивану казалось, что он теряет сознание, улетает от чувства, которое рождалось в нем, когда от поцелуев губ переходил к поцелуям ее глаз, щек, пролезал под оренбургский платок и целовал мочки ушей.

Они потеряли счет времени, не помнили, сколько просидели на скамейке. Вернее, сидел на заснеженной скамейке Иван, а Соня покоилась у него на коленях. Прошел милицейский патруль, но, видимо, распознав летную атрибутику на одежде Ивана, даже не остановился. Но этот эпизод все-таки отразился в памяти Ивана, он подумал, что утром ему надо на доклад, и, не куда – нибудь, а в службу главного штурмана Полярной авиации. Предстояла встреча с начальником.

– Сонечка, мне пора в часть…

– Господи, что это я? Да, конечно. Вы… Ты беги, тут рядом, я дойду сама.

Он проводил ее до двери квартиры, они еще с десяток раз прощались, целуясь, крепко обнимаясь, до боли в спине и суставах. Она первая приняла решение, открыла дверь квартиры.

– Мы когда увидимся? – Спросил Иван.

– Хочешь, сразу после спектакля.

– Я могу опоздать, ничего не знаю по завтрашнему дню…

– Я дам тебе телефон. Запоминай. – И назвала московский номер. – Но это не мой. Это моей подруги… Она на гастролях. – Ивану показалось, что Соня покраснела. – А мама не знает… Но это не важно. Я там буду ждать твоего звонка.

И закрыла дверь квартиры, может, даже чуточку поспешнее, чем ожидал летчик.

***

Они не виделись почти два месяца: утренняя встреча Ивана в Полярной авиации закончилась срочным вылетом на дальний аэродром. Непогода накрыла все побережье Северного Ледовитого океана, экипажи, застигнутые врасплох, спали, ели, читали, углубляли теоретические знания в классе или кабине самолета. Конечно, Иван передавал несколько весточек любимой девушке, по которой он так скучал, что ему, порой, бывало страшно ложиться спать. Ночью ворочался, вставал, пил воду, ел шоколад, слушал радио, читал все, что хранила уже «немолодая» библиотека для летного состава.

Прилетели они с Севера на мощнейшем самолете, пробыв в воздухе около 20 часов, когда в Москве зацвела мать-и-мачеха. Соня отдыхала после репетиции, оставалась дома одна, на ней кроме шелкового пеньюара ничего не было. Она сказала только одну фразу: «Я не могу без тебя… Я так люблю, что не могу дышать без тебя». И в самом конце этого безумия, длящегося более двух часов, она тихо произнесла: «Боже мой, как я сегодня буду танцевать».

Танцевала Соня, на взгляд Ивана, лучше, чем когда—либо. Он заметил, при всей некомпетентности, что она уже выступает с маленькой сольной партией. Это был «Щелкунчик», это был восторг, который Иван не мог скрыть. В антракте к нему подошла Таисия, специально пришедшая посмотреть на Соню, и выпалила:

– Ты все понял? Вот что значит вовремя заметить талант. Разглядеть надо… Ты мой должник… Но это потом, медведь. Сейчас ты должен немедленно жениться на Соне. Иначе она умрет без тебя. Все я сказала! – Она подставила щеку для поцелуя и удалилась, зная, что за ней наблюдает, минимум, половина фойе Большого театра.

По просьбе руководства Полярной авиации, Ивана и Соню расписали на второй день после «Щелкунчика». Ивану дали комнату в благоустроенном общежитии, со всеми удобствами. Но, в общем-то, это была одна большая коммунистическая общага. Соня жила с ним здесь от командировки до командировки. Потом налегке уходила к маме и, не нарушая привычного ритма жизни, продолжала выступать в Большом. Детей они не заводили: Ивану надо было закончить Академию, Соня репетировала главную партию в «Жизели», правда, во втором составе.

***

Сталин пришел на спектакль неожиданно, именно тогда, когда выступал второй состав. Он спросил, кто солирует? Ему ответили. Чья она? Ему сказали, что жена штурмана Полярной авиации, который служит у Ивана Дмитриевича Папанина. В антракте Соню привели в ложу. Папанин был здесь же, стоял рядом с Берией. Помня, что Соня – жена Ивана, он ни на шаг не отходил от Вождя народов.

Сталин сказал примерно следующее: «Вы замечательная балерина, вас ждет большое будущее. Вы даже не представляете, какое будущее вас ждет!»

Потом он спросил Папанина: а где ее муж? В срочной командировке по проводке судов по Северному морскому пути… И сколько он уже в командировке? Больше месяца, последовал ответ…

***

Конечно, Иван Папанин не был эдаким всесоюзным добряком-весельчаком, каким его пытались изобразить в средствах массовой информации, литературе того времени и в последующие периоды нашей истории. Это Иван знал не понаслышке, прослужив в его ведомстве длительное время. Даже, имея репутацию отличного и зрелого штурмана, Иван чувствовал ревность Папанина. Ему передавали высказывания типа, молокосос и туда же: то героические полеты к Северному полюсу, то грандиозная экспедиция на Полюс недоступности. Надо же, как повезло: именно его самолет стал основным, первым достиг «терра инкогнита».

На самом же деле, Иван был лишь частью большого экипажа и частичкой огромного коллектива, готовившего эту экспедицию. В Северо-Восточной части Арктики, на расстоянии гораздо дальнем, чем надо было лететь до Северного полюса, находился участок географического пространства, где ни разу не ступала нога человека. Никогда. Об этом много писал академик Обручев в своих увлекательных романах, большом количестве научных трудов.

Тянул этот неизведанный уголок природы и полярных летчиков. Они прекрасно знали, что по весне туда летели несметные полчища птиц, не раз видели на кромке ледовых полей белых медведей и песцов. Но они также знали, что человеку на собаках ли, пешком ли невозможно добраться до этого белого пятна. Самолет может долететь туда, но ему нужны будут взлетно-посадочная полоса и полная дозаправка горючим на обратную дорогу… Значит, лететь надо, как минимум, двумя самолетами с огромным запасом горючего. Ну, а чтобы подстраховка была организована по-советски, высшим руководством страны было принято решение лететь сразу тремя самолетами, самыми современными и могучими.

Экипажу Ивана посчастливилось первому сделать посадку в белом безмолвии. Он один из первых увидел этот нетронутый никем снег, под ним был лед и пугающая километровая толща океана. Мировая пресса сравнила по значимости этот перелет с открытием Северного и Южного полюсов. «Для нас же главным было другое, – говорил потом Иван журналистам. – Мы – первые. Стране советов все по силам!».

***

На прием в Кремль Иван и Соня собрались быстро. У неё было кое-что из семейного гардероба, Иван надел летную форму. Кремлевский зал наполнялся быстро гостями, лица – напряжены, переговаривались вполголоса.

Папанин, напротив, был необычайно весел, громко разговаривал, смеялся над своими шутками, то и дело кричал: «А вы, засранцы, знали, что по Герою получите?!»

Никто не объявлял торжественного вхождения в зал Сталина. Он появился незаметно, буднично подходил к группам людей, с кем-то здоровался за руку, с другими, кто представлялся ему, знакомился кивком, иногда задавал вопрос-два, поздравлял с наградой и, не спеша, отходил к следующей группе собравшихся.

К Папанину и его группе Сталин подошел довольно быстро. Иван и Соня часть разговора не слышали, стояли не так близко. Сталин повернул голову и заметил Соню.

– Что за жемчужина появилась на приеме? – спросил он.

– Соня Афанасьева, солистка балета Большого театра и жена нашего лучшего полярного штурмана Ивана Афанасьева, – широко улыбаясь, сказал Папанин.

Сталин подошел, взял протянутую руку Сони двумя своими и долго держал в ладонях. Сталин смотрел прямо в глаза Соне, потом вымолвил:

– Мы, похоже, уже виделись?

– Да, – едва слышно ответила балерина.

– В антракте «Жизели», в ложе. Помните, я предрек вам большое будущее? – Спросил он.

– Да, помню, Иосиф Виссарионович…

– Будем считать ваш ответ благодарностью, – проговорил он и посмотрел на рядом стоящего Ивана. Тот, как положено по Уставу, представился Вождю советского народа.

– Вижу орден Красного знамени… Высокая награда. Поздравляю. Вы так молоды, у вас все впереди. Берегите очень талантливую жену… Соню Афанасьеву. – И Сталин пошел к следующей группе участников приема.

– Соня! Поздравляю! Вы оба – молодцы! Зас-ран-цы!! Вас заметил Иосиф Виссарионович! Это отлично! – Папанин был готов задушить их в своих объятиях.

***

Гулянье продолжилось за городом, на дачах у руководства, почти до утра. Иван чувствовал себя скверно. Он был крепок на выпивку, но тут явно перебрал с количеством, перемешал шампанское, коньяк и водку. Соня все время была рядом, молчала, с любовью смотрела на крепкую фигуру мужа, красивую форму, на орден, так по-свойски разместившийся на широкой груди летчика.

Иван вышел во двор, рядом с летним туалетом его обильно вырвало. Стало гораздо легче, но хотелось пить, и он направился в дом. На крыльце дачи стояли Соня и заместитель Папанина – Синельников, молодой руководитель, пришедший на эту должность из боевых летчиков.

– Он теперь не отстанет от вас, Соня, – говорил Синельников. – Я знаю. Это было с моими друзьями. Бедный Иван, он его или возвысит, или тот исчезнет с глаз долой…

– Что вы такое говорите, Станислав Ушерович…

– Я знаю.

Иван, почувствовав, что Синельников пьян, стоял и думал, когда ему объявиться на широком крыльце дачи.