Уходящие в вечность

Решены были вопросы о том:

– кто станет заботиться о подаче тока в случае выхода из строя центральной городской электростанции;

– какие телефонные и телеграфные станции и с каким персоналом должны будут продолжать свою работу;

– кто будет заботиться о снегоуборочной и дорожно-строительной технике;

– кто будет отвечать за разминирование взрывоопасных предметов и их ликвидацию.

Когда я переводил эту страницу из «Трагедии на Неве», то возникло сильное желание ознакомиться с архивными немецкими документами применительно к каждому из указанных пунктов. Особенно зацепила фраза относительно привлечения снегоуборочной техники. Речь ведь шла не о лопатах и скребках и других подручных средствах, а о машинах для уборки снега. Получалась так, что немцы еще летом 1941 года продумывали, откуда будут завозить эту технику в захваченный ими Ленинград. Следуя логике, эта техника могла завозиться из Баварии, где в горных районах снега в избытке, или из Австрии. А может быть, из оккупированной Норвегии? Но тут же возник другой вопрос: а как же это сочеталось с желанием Гитлера сровнять город с землей? Вновь подумалось, что только личное знакомство с такого рода документами, а не простая ссылка на них, может внести полную ясность в данный вопрос.

Пропуск в Ленинград.

Среди документов Фрайбургского архива, помещенных в книге «Трагедия на Неве», имеется один поистине уникальный. Это проект пропуска для передвижения по Ленинграду его жителей в уже оккупированном немцами городе.

Вот как он выглядит в переводе на русский язык:

Месяца там нет, только год. Но какой – 1941! По существу, это еще один ответ на вопрос, что собиралось делать командование группы армий «Север» с Ленинградом после его занятия осенью 1941 года. Капитуляция города, но никак не разрушение, была целью немецкой армии. Зачем им нужно было его разрушать, ведь личному составу предстояло в нем жить. Зачем рубить сук, на котором придется сидеть, да тем более еще в преддверии зимы?

Профессор Хюртер высоко оценивает архив вермахта

С документами Фрайбургского архива вермахта постоянно работает немецкий военный историк – профессор Йоханесс Хюртер из Мюнхена. На них он ссылается в своей монографии «Вермахт под Ленинградом. Боевые действия и оккупационная политика 18-й армии осенью и зимой 1941/42 годов». Издана она в журнале «Ежеквартальные тетради по современной истории» Ольденбургского издательства научной литературы в Мюнхене в 2001 году. Исследуя вопрос о планах командования 18-й армии, входившей в состав группы армий «Север», Хюртер отмечает, что они в отношении Ленинграда в случае его захвата оставались неизменными и концентрировались прежде всего на важнейших вопросах управления, обеспечения безопасности и снабжения.

«Вопросы управления готовились в тесном согласовании с начальником тыла группы армий «Север», который уже выделил для Ленинграда полевые и местные комендатуры и откомандировал в 18-ю армию с этой целью, как большого специалиста, полковника Лизера, бывшего сотрудника Восточного отдела». Такого рода данные Хюртер обнаружил в журнале боевых действий 18-й армии, где были представлены донесения отдела обер-квартирмейстера за 13 и 16.9.1941 г. Документ хранится во Фрайбурге под идентификационным номером BAMA, RH 20-18/1203. Заслуживает внимание уже само упоминание о журнале боевых действий 18-й армии. В советской и последующей российской военной историографии мне не доводилось сталкиваться с содержанием документов подобного рода. Ниже уровня дневников начальника Генерального штаба сухопутных войск вермахта генерала Франца Гальдера наша историография никогда не опускалась. А ведь чаще всего информация низовых звеньев, отслеженная и проанализированная, дает самые интересные результаты и позволяет делать выводы, привязанные напрямую к реальным фактам.

Хюртеру удалось отыскать в архивах вермахта документ, согласно которому «для захвата Ленинграда в сентябре 1941 года была определена конкретная ударная группировка в составе 50-го армейского корпуса и полицейской дивизии СС». За нею в город должны были последовать другие части полиции и службы безопасности СД. Следующий документ, обнаруженный Хюртером, оказался еще более интересным, поскольку в нем была названа кандидатура будущего коменданта Ленинграда. На эту должность планировался командир 50-го армейского корпуса генерал Линдеманн. Хюртер при этом вновь ссылается на телефонный разговор командующего группой армий «Север» Лееба с командующим 18-й армией Кюхлером.

Как же должна была действовать эта ударная группировка? Из журнала боевых действий 18-й армии за 13 сентября 1941 года следует, что начальник штаба армии полковник Хассе намеревался «в первую очередь самыми боеспособными силами проникнуть в город через максимально большое количество улиц. Войсковые подразделения должны были сразу же задействоваться для поддержки полицейских сил с целью проведения систематических зачисток и лишь после этого постепенно отводиться из города». По существу была предложена типовая схема захвата крупного населенного пункта, которая немцами с успехом была отработана при взятии Варшавы, Киева, Смоленска и других больших городов.

Уверенное в падении Ленинграда командование 18-й армии 15 сентября подготовило «Инструкцию по обращению с населением города». В ней предписывалось направлять в пункты сбора военнопленных и концентрационные лагеря всех красноармейцев, милиционеров, коммунистов, комиссаров, евреев, а также подозрительных лиц. Планировалось зарегистрировать мужское население города, «так как определенно следовало считаться со всевозможными террористическими актами врага». Каждое лицо мужского пола должно было иметь при себе отличительный знак для контроля за его передвижениями. Все эти данные имеются во Фрайбургском архиве вермахта, зафиксированы они в документе под названием «Информация о поездке командующего 18-й армии генерал-полковника Кюхлера в 50-й армейский корпус 17.9.1941 г.».

Согласимся, что наличие таких источников, исследованных Хассо Стаховым и Йоханнесом Хюртером, доселе неизвестных российским историкам блокады, может вызвать плодотворную дискуссию и, несомненно, пополнит коллекцию ценных материалов по этой теме.

История «Петергофского десанта»

Петербургский военный историк Юрий Кольцов собирал материал о высадке балтийских моряков в октябре 1941 года на побережье Финского залива. В историю боев за Ленинград эта операция вошла под названием «Петергофский десант». Узнав, что я побывал во Фрайбургском архиве, он взял у меня его адрес. Затем связался с дирекцией и попросил найти информацию по интересующему его вопросу.

Вскоре он получил оттуда материалы 1-й немецкой пехотной дивизии, которая в занятом ею Петергофе в первых числах октября 1941 года отражала атаки моряков-балтийцев, посланных туда по личному приказу Жукова. Оказалось, что первую атаку советских моряков-десантников отразила немецкая рота снабжения, которая случайно попала под удар. С немецкой педантичностью было зафиксировано, как развивался бой, сколько человек с нашей стороны было убито и взято в плен.

Российский историк опубликовал эти данные в книге «Петергофский десант». Думается, что эта работа является одной из удачных попыток создания исторического документа, основывающегося на точных архивных сведениях с обеих сторон.

Апрельская трагедия Невского пятачка

Олег Суходымцев, сотрудник музея-диорамы «Прорыв блокады Ленинграда», попросил меня поискать дополнительные данные с немецкой стороны о ходе боев за Невский плацдарм с 24 по 28 апреля 1942 года.

Перед поездкой во Фрайбург я направил туда соответствующий запрос и был приятно удивлен, когда по приезде мне вручили пухлую папку с различными документами. Признаюсь, что просмотрел ее буквально на бегу, так как мне предстояло обстоятельно пройтись по всем залам архива. Но даже то, что я мельком увидел, произвело впечатление. Особенно когда в папке обнаружилась крупномасштабная немецкая карта, показывающая линию обороны, а также позиции своих войск и противника. Были там и протоколы допросов взятых в плен солдат и офицеров советского 330-го полка 86-й стрелковой дивизии.

Суходымцев затем написал статью «Апрель 42-го: гибель плацдарма», которая была опубликована в книге «Невский пятачок. От плацдарма к мемориалу». Работа, на мой взгляд, получилась интересной и насыщенной документальными данными из российского (Подольского) и немецкого (Фрайбургского) военных архивов.

Может быть, Путину это будет интересно

Применительно к Невскому пятачку имеется еще один интересный факт. Связан он с отцом президента России Владимира Путина. Владимир Спиридонович воевал на плацдарме и был искалечен немецкой гранатой. Не сомневаюсь, что Владимиру Владимировичу было бы интересно ознакомиться с немецкими документами с Невского пятачка за 17 ноября 1941 года. В этот день его отец получил там тяжелое ранение. Путин в книге «От первого лица» так описывает этот эпизод: «Отца тяжело ранили на этом пятачке. Ему и еще одному бойцу дали задание взять «языка». Они подползли к блиндажу и только приготовились ждать, как оттуда неожиданно вышел немец. Растерялся и он, и они. Немец пришел в себя раньше. Достал гранату, запустил в них и спокойно пошел дальше».

Судя по всему, это мог быть либо солдат из 1-й пехотной дивизии, либо десантник из 7-й Критской авиадесантной дивизии. В своей книге «Ленинградский “Блицкриг”» я привожу дневниковые записи фельдмаршала фон Лееба, командующего группой армий «Север». Вот что он пишет 17 ноября: «Относительно плацдарма Выборгская можно предположить, что благодаря подходу двух третей 1-й пехотной дивизии позиции будут удержаны. Есть основание надеяться, что тем самым удастся противостоять даже крупным силам атакующего противника. В то же время запрошено согласие на то, чтобы 7-я авиадесантная дивизия продолжала находиться поблизости в качестве тактического резерва».

Без сомнения, более полную информацию по данному вопросу можно было бы получить, пролистав дела указанных выше немецких дивизий. Скорее всего, они сопровождаются также и фотографиями того периода.

Все приведенные выше примеры наглядно свидетельствуют о важности документов Фрайбургского архива вермахта для российской блокадной историографии. Несомненно, они могли бы стать ценным дополнением материалов и экспонатов, представленных в Музее обороны и блокады Ленинграда.

Представляется важным начать наконец-то планомерное исследование документов Фрайбургского архива вермахта. Заявки на поиск документов применительно к определенным знаковым датам и событиям уже поступают от музейных работников, историков и литераторов, занимающихся проблемами блокады Ленинграда и боев за город.

К примеру, информация о Фрайбургском архиве интересует некоторых историков, разрабатывающих тему воздушных налетов немецкой авиации на корабли в Кронштадте в сентябре 1941 года. Их, в частности, занимают такие вопросы, как кодовое название воздушной операции немцев по уничтожению Краснознаменного Балтийского флота в период с 19 по 23 сентября, а также какие потери понесли немцы от огня корабельной артиллерии осенью 1941 года. Эти данные как раз и можно найти во Фрайбурге.

Отрадно, что мысли, изложенные здесь, находят отклик и у юной молодежи нашего города. Вот что написала ученица одной из петербургских гимназий Катя Лифинцева, ознакомившись со статьей: «Трудно не согласиться с Вами в том, что изучение секретных архивных немецких документов необходимо, чтобы иметь более полное представление о событиях, происходивших в блокадном Ленинграде. На уроках истории нам говорили, что Ленинград по приказу Гитлера должны были стереть с лица земли. Однако, узнав о существовании документов, в которых говорится о планах командования группы армий «Север» по устройству жизни в Ленинграде после его захвата, я поверила, что немецкое командование не планировало разрушать город и уничтожать всех его жителей. Ознакомившись с материалами, представленными в Вашей статье, я осознала, что изучение архивных документов поможет не только разобраться в сложнейших военных ситуациях, но и разрешить проблемы, связанные с судьбами русских солдат и офицеров. Я раньше ничего не слышала о полковнике Старунине. Прочитав отчет о допросе пленного командира 191-й стрелковой дивизии, я не просто открыла для себя новое имя человека, чья судьба была определена военной ситуацией, но еще раз задумалась о том, насколько жизнь каждого воина зависела от политики руководства страны, гражданином которой он являлся. Страшно, когда у человека не остается никакого выбора, потому что и плен, и выход из окружения для Старунина были равносильны смерти. Но вместе с тем я вновь испытала чувство гордости за русского героя, который перед лицом смерти не отказался ни от своих убеждений, ни от Родины. Вновь задумалась над тем, какие уроки необходимо вынести нам, анализируя события этой страшной войны».

Подобные письма радуют, особенно когда их пишут молодые люди. Им еще предстоит постичь историю, свободную от идеологической засоренности.

Насколько реально сегодня посещение Фрайбургского архива историками из Санкт-Петербурга? В принципе никаких проблем, кроме знания немецкого военного языка и наличия денег, для этого не существует. Доступ открыт практически ко всем документам, в отличие от многих наших архивов. Заказ на получение материалов можно сделать заранее по Интернету. Однако хотелось бы сразу подчеркнуть, что немецкий военный язык отличается большим количеством сокращений. Эффективная работа в архиве вермахта может лишь тогда иметь смысл, если историк будет знать военные термины и специфику боевых действий под Ленинградом. Сам доступ к материалам архива бесплатный, платить надо только за ксерокопии документов. То же самое касается карт, схем и фотографий. Учитывая, что командировка во Фрайбург – это вопрос не одного дня, то расходы будут связаны с размещением и питанием. Поблизости от архива имеется доступный по деньгам центр туризма, где можно решить все вопросы. Мне ясно дали понять, что в архиве охотно примут гостей из нашего города, предоставят им нужные документы и будут оказывать всяческое дальнейшее содействие.

Дорогами примирения

(часть вторая)

Завещание Фогта

«Прошу похоронить меня в русском городе Холм» – такое завещание оставил бывший немецкий солдат.

Имя этого немецкого ветерана войны выпало из памяти. А вот фамилия, звучная и короткая, – Фогт – осталась. Был он высокого роста, худой, с бледным лицом тяжелобольного человека. Так оно, впрочем, и оказалось, но выяснилось в ходе совместной поездки в Холм совершенно неожиданно.

Признаться, до этого я никогда не слышал о населенном пункте с таким простым русским названием. Узнал о нем благодаря этому немцу. Потом уже довелось прочитать многочисленную литературу на немецком языке о страшных боях 1942 года за этот районный центр сегодняшней Новгородской области. Советские войска неоднократно пытались развивать здесь свои наступательные операции, окружая немецкие дивизии. Старинные укрепления, построенные некогда для отражения набегов кочевников, вновь превратились в крепость, в которой роль защитников по парадоксальному стечению обстоятельств была уже уготована немецким оккупантам. Среди них был и Фогт. Видимо, досталось ему там крепко, так как уже в автомобиле он вел себя довольно нервно: жестикулировал, показывая карты и схемы того времени.

С нами был еще один попутчик, немец по имени Михаэль. Фамилию свою он так и не назвал. Потом я задумался: отчего так? Видимо, были у него на то причины. Запомнился он своим великолепным русским языком. Он говорил намного чище сегодняшнего поколения русских, на том изысканном языке, которым изъяснялись персонажи Тургенева, Куприна и других писателей второй половины девятнадцатого века. При встречах с русскими местными жителями во время нашей совместной поездки просил называть его попросту – Мишкой. Передвигался он на костылях, волоча ноги за собой. Скорее всего, имел серьезные проблемы с позвоночником. Не исключено, что он происходил из остзейских немцев, которые проживали в России до революции и в одинаковой степени свободно владели обоими языками. В войну часть из них использовалась в качестве переводчиков в немецких ротах пропаганды при штабах армий. Но он мог быть и разведчиком, и даже палачом из айнзатц-команд, оставивших страшный след своими карательными операциями. Разумеется, это были лишь мои предположения, но до сих пор у меня сохраняется чувство, что Мишка имел веские причины скрывать свое военное прошлое.

Как бы там ни было, но ехали мы к Холму, приветливо общаясь. Не было мыслей о том, что я везу «недобитых фашистов», как незадолго до этого немецких ветеранов охарактеризовал Александр Невзоров в телевизионной передаче «600 секунд». Он извратил смысл встречи в Совете ветеранов Санкт-Петербурга с немецкими солдатами, воевавшими под Ленинградом. Спровоцированная Невзоровым акция вылилась не только в митинг протеста с красными знаменами у стен германского консульства, но и привела к отставке руководства Совета ветеранов во главе с генералом Виктором Рожковым. По существу, Рожков стал первой жертвой в нелегком процессе примирения между бывшими врагами.

Ни Фогту, ни Мишке я не стал об этом рассказывать, понимая, что такая информация не добавит им положительных эмоций. Они и без того уже были измучены ухабистой дорогой, которая началась сразу же за Старой Руссой, когда мы повернули на Холм. Правда, Фогт вначале попытался пошутить, заметив, что это не дорога, а, скорее, направление. В войну, по его словам, немецкий строительный батальон содержал ее в исправном состоянии, так как она обеспечивала подвоз живой силы и техники. Не знаю, как у меня это вырвалось, но я сказал, что самые тяжелые работы немцы взваливали на бесплатную рабочую силу: русских женщин и подростков из прилегающих деревень. Фогт сразу же осекся, поняв, что память о войне жива и в современной России.

В Холм мы въехали под вечер. Этот старинный городок-карлик, давно уже утративший всякое хозяйственное значение, после развала советской власти, как тысячи ему подобных, оказался брошенным на самовыживание. Некогда прекрасный дворянский парк с усадьбой пребывал в запустении, на бронзовом памятнике местным партизанам давно облупилась краска. Редкие прохожие, почему-то это были исключительно мужики самого работоспособного возраста, нетвердой походкой перебирались от одного питейного заведения к другому. Некоторые из них сидели у своих деревянных домов, покосившихся от ветхости, и молча курили, провожая взглядом наш автомобиль.

Внезапно Фогт произнес фразу, которая повернула всю нашу поездку в неожиданное русло: «Хочу поговорить с русским ветераном войны». Сделать это оказалось даже проще, чем я вначале предполагал. Первый же из встреченных мужиков сказал, что дома бывших советских солдат украшены маленькими красными звездочками,? прибитыми к входным дверям. Сразу же вспомнилась прочитанная в детстве книга Аркадия Гайдара «Тимур и его команда». Там мальчишки-тимуровцы шефствовали над домами, откуда на фронт уходили красноармейцы. Когда я сказал об этом немцам, то увидел в их глазах неподдельное уважение к делам тимуровцев и возросший интерес к тому, что их могло бы теперь ожидать.

Действительно, буквально тут же нам на глаза попался один из таких домов. Казалось, никого в нем не было, уж больно все выглядело безжизненно. На всякий случай я все же несколько раз крепко постучал. Послышались шаркающие шаги, и на порог вышел пожилой человек. Правая рука у него отсутствовала по самое плечо. Интуитивно я понял, что ситуация может получить нежелательное развитие, и хотел уже, извинившись, уйти. Однако, сам не знаю даже почему, стал объяснять ветерану, что стоящий рядом со мною человек – немец. Он тоже солдат и воевал как раз в этих самых местах.

Лучше бы я этого не говорил. Ветеран побагровел и раздался столь знакомый каждому трехэтажный русский мат. В промежутках угадывался смысл, сводившийся к тому, что если бы у него была правая рука, которую ему оторвало в боях, то он ею сейчас бы врезал этому фашисту от всей души.

Фогт вначале недоуменно переводил взгляд с него на меня в расчете на перевод, потом понял, что не дождется его. Но смысл до него дошел: уж больно разъяренным было лицо у хозяина дома. Красноречивые интонации тоже говорили сами за себя. Немец опустил голову, весь сжался, но не уходил, а терпеливо дожидался, пока не иссякнет запал у русского ветерана. После этого тихо, но внятно и твердым голосом произнес то, что, видимо, годами откладывалось в его душе:

– Переведите, – попросил он меня. – Я пришел в Россию второй раз, он же будет и последним. Пришел, чтобы не только повидать места, где была изломана войной моя молодость, но и для того, чтобы попросить у жителей Холма прощение за то, что здесь мне пришлось стрелять и убивать русских солдат. После нескольких лет плена я по-новому узнал Россию и бескорыстность русских людей, делившихся с нами, пленными, последним куском хлеба. Своего сына я воспитывал противником всяческих войн, не позволил ему идти в бундесвер, и он выбрал альтернативную службу без оружия. Мне самому осталось жить не более полугода. Так сказали врачи, обнаружив у меня рак. Поэтому я решился на эту поездку, понимая, что если сейчас не сделаю, то этого уже не будет никогда. Я хотел бы попросить прощения за то, что был инструментом войны и искренне верил тогда в то, что хорошо поступаю, освобождая Россию от большевизма. Потом, уже воюя под Ленинградом, убедился, что политика «крестовых походов» никогда не приводит к успеху. Я хотел бы пожать вам руку, но даже этого не могу сделать, видя, как война жестоко обошлась с вами.