Уходящие в вечность

Утренней нашей беседы я ждал с нетерпением, вооружившись блокнотом. Вот что записал после: «Мерле, будучи обер-лейтенантом и начальником штаба батальона, 23 января 1944 года с остатками подразделения отходил от Пушкина. Имел приказ подорвать авиабомбу, подложенную под церковь Екатерининского дворца. Но не сделал этого, так как получил одновременно другой приказ: бесшумно под покровом ночи оставить Пушкин. Выполнил второй из них. Так была спасена Дворцовая церковь. Мы привыкли в каждом военном эпизоде искать нечто экстраординарное, а все бывает значительно проще. Взорвал бы он эту церковь или нет, если бы ситуация развивалась по-другому, неизвестно. Теперь от этого осталось лишь сослагательное наклонение».

Запись эта, наверное, долго, пролежала бы без движения, если бы вскоре я случайно не оказался с тыльной стороны Екатерининского дворца, как раз там, где в войну были отрыты немецкие траншеи и откуда был сделан снимок военных лет. Сразу же вспомнился рассказ немецкого ветерана. Возникло то же самое чувство, что и в Штутгарте, когда я ночью листал фотоальбом и с нетерпением ждал утра, чтобы расспросить Мерле. Я понял, что должен узнать эту историю до конца.

После нового разговора с бывшим немецким офицером, который в этот раз состоялся по телефону, многое стало ясным. Получилось своеобразное интервью в форме коротких вопросов и ответов:

– Доктор Мерле, когда вы получили приказ взорвать Дворцовую церковь?

– В середине ночи 23 января 1944 года. Вместе с другим приказом, разрешающим отход.

– То есть один из приказов вы не выполнили?

– Мы сказали себе: так дело не пойдет. Мы не будем взрывать.

– Но ведь приказ есть приказ?

– Такого рода приказ в критической обстановке был бессмысленным. Всерьез мы его не восприняли.

– А от кого вы его получили?

– От командования моей 215-й пехотной дивизии. Получилось так, что эти два приказа противоречили друг другу. Один был нелепым, второй являлся долгожданным. В случае исполнения первого приказа из-за взрыва неминуемо возник бы переполох, противник тотчас же перешел бы к активным действиям. Другой приказ был для нас более чем своевременным. Цель его заключалась в том, чтобы бесшумно и незаметно покинуть свою позицию и скрытно оторваться от врага. К тому же мы эту авиабомбу вообще не видели, в подвал церкви не спускались. До нас все подготовили саперы. Но мы сразу же сказали, что не будем устраивать шума. Речь шла о выживании в критической ситуации, так как мы уже были окружены русскими войсками с трех сторон. В общем-то, мы ощущали себя обреченными на смерть, так как перед этим от Гитлера последовало строжайшее указание ни при каких обстоятельствах не сдавать Пушкин. На свой страх и риск командующий группой армий «Север» фельдмаршал фон Кюхлер в последний момент его нарушил, позволив тем самым выровнять линию фронта, иначе в окружение попала бы крупная немецкая группировка, истекавшая кровью на участке от Пушкина до Любани. За это он в итоге поплатился отставкой.

– Доводилось ли вам тогда бывать в самом Екатерининском дворце?

– Несколько раз. Состояние его было плачевным: разбитые окна, сильные разрушения, продырявленная снарядами крыша, из-за чего при таянии снега все заливалось водой.

– Можно ли утверждать, что к разграблению дворца приложили руку и испанцы «Голубой дивизии», занимавшие эту позицию до вас?

– К сожалению, это действительно так. Но я не хочу все перекладывать на испанцев. Немцы тоже оказались причастными к этому.

– Разрешено ли было входить во дворец солдатам вашей дивизии?

– Да, мы могли свободно передвигаться по нему. Но дворец действительно был в плачевном состоянии. Кроме того, рядом проходила линия фронта, поэтому охотников гулять по нему было совсем немного.

– А почему ваши позиции находились рядом с дворцом, а не в нем самом, где можно было бы укрыться?

– Это только на первый взгляд кажется, что стены всегда защищают. На самом деле русские концентрированно вели артиллерийский огонь, в том числе и по дворцу, когда видели в нем наших солдат. Поэтому гораздо спокойнее мы чувствовали себя в отрытых траншеях и блиндажах на территории парка, примыкавшего к дворцу.

– Вы знали о том, что из дворца немцами была вывезена Янтарная комната?

– О самой Янтарной комнате, разумеется, я слышал, но не применительно к Екатерининскому дворцу. О вывозе сокровищ мне стало известно только после войны.

– А каким было восприятие вами Екатерининского дворца? Отдавали ли вы себе отчет, что это – чудо архитектуры и сокровищница искусства?

– Для меня Александровский и Екатерининский дворцы были в первую очередь царскими резиденциями. Именно так я их и воспринимал. Не забуду, как в середине декабря 1943 года, в лунную ночь ехал на санях по служебным делам в соседнюю дивизию как раз мимо этих дворцов. Была поразительная тишина, фронт, казалось, тоже спал. И вдруг мне привиделось в лунном свете, будто в Екатерининском дворце в самом разгаре бал. Слуги стоят, держа факелы в руках, а по парку гуляют дамы в длинных роскошных платьях. Это был незабываемый мираж, и образ, который тогда возник, остается со мною до сих пор.

– Довелось ли вам побывать в Пушкине после войны?

– Да, это случилось в 1993 году, когда мы совершали круиз по Балтике с заходом в Санкт-Петербург. Повезли нас и в Пушкин, где мы осмотрели Екатерининский дворец. Я попросил симпатичную девушку-экскурсовода проводить меня к бывшему нашему командному пункту, который в войну располагался в Караульном помещении у входа в парк. Тогда мы называли его «Домом садовника», так как в нем хранилась утварь по уходу за парком. К сожалению, добраться до него не удалось.

В самом дворце я обратил внимание на большую фотографию, изображавшую штурм дворца советскими солдатами с автоматами наперевес. Я сказал тогда экскурсоводу, что этого быть не могло. Дворец мы покинули ночью скрытно, никакого боя и автоматной стрельбы в помине не было. Интересно, висит ли эта фотография там до сих пор?

Этим вопросом доктор Мерле завершил наш разговор. А мне вдруг самому стало интересно, как могла выглядеть фотография штурма? Я вновь поехал в Пушкин к сотрудникам Екатерининского дворца и выяснил, что фотография эта больше не висит на прежнем месте, сохранилась она лишь в альбоме. Зато вместо нее в коридоре, где собираются экскурсанты перед осмотром экспозиции, появился снимок авиабомбы, приготовленной для подрыва Дворцовой церкви. Мне сообщили, что для уничтожения дворца по периметру были размещены одиннадцать бомб. Их затем обезвредили советские саперы. Поскольку Ганс Мерле из-за преклонного возраста и слабого здоровья был не в состоянии вновь приехать в Санкт-Петербург, то я решил выслать ему снимок авиабомбы как подтверждение достоверности его рассказа.

К сожалению, вскоре Ганс Мерле скончался после внезапного сердечного приступа. Но фотографию авиабомбы он все же увидеть успел. Немецкий ветеран, позвонивший мне по этому поводу, сказал, что Мерле обрадовался, получив наглядное свидетельство того, что бомба так и не взорвалась.

Пусть никогда не будет войн

И вновь он приехал в Санкт-Петербург. Последний из дееспособных ветеранов 215-й немецкой пехотной дивизии, к оторые год из года с начала 1990-х посещали места своих боев под Ленинградом. Йозефу Вайденленеру, баварцу и страховому агенту из деревушки Биберах, 85 лет. В отличие от большинства своих сверстников, он все еще сохраняет подвижность, не дает седеть своим волосам, поскольку красит их в черный цвет, не обходит он вниманием и прекрасный пол.

В 215-й дивизии, воевавшей под Ленинградом, где Вайденленер был связистом при штабе 380-го пехотного полка, его считали счастливчиком. За всю войну он был лишь два раза контужен и легко ранен в руку. Избежал он и плена, в отличие от многих своих однополчан, которые долгие годы провели в русских лагерях. В ветеранском союзе дивизии он выполнял функцию своеобразного разведчика: ездил с начала 1990-х годов, после того как рухнул железный занавес, в пробные поездки по местам боев под Санкт-Петербургом.

Из всех немецких соединений, блокировавших Ленинград, 215-я пехотная дивизия, где служил Йозеф Вайденленер, пожалуй, ближе всего подошла к городу. По существу она находилась в его южном предместье. Название этой местности уже исчезло с современных карт, а на земле зарубцевались все раны войны. Тогда эту территорию называли Урицком, в честь известного сподвижника Ленина. Сегодня – это район железнодорожной станции Лигово. Немцы ориентировались на советские карты того периода, поэтому и данный район тоже именовали Урицком. На этот раз Вайденленер попросил привезти его к тому месту в бывшем Урицке, где летом 1942 года размещалась позиция роты, к которой он был приписан. Глядя на современные высотные здания и оживленный транспортный и людской поток, трудно было представить себе, что здесь 70 лет назад шли бои. Однако это подтверждала привезенная Вайденленером «История 215-й пехотной дивизии». В ней были представлены также карты и схемы. Поэтому привязку к сегодняшнему времени сделать было не так уж и сложно, так как ориентиром по-прежнему служила железнодорожная линия и здание вокзала с надписью «Лигово». Вайденленер уверенно повел меня к туннелю под железной дорогой, через который одна за другой следовали автомашины.

«Здесь летом и осенью 1942 года был оборудован командный пункт нашего 380-го гренадерского полка, – рассказывал Йозеф. – Я там дневал и ночевал, хотя иногда меня заставляли выдвигаться передовым наблюдателем к русским позициям».

Вайденленер подтвердил это затем записью, сделанной в музее, который оборудован в храме святых мучеников Адриана и Наталии. Он находится в Старопаново, близлежащем населенном пункте, который примыкает к Лигово. В войну здесь проходила линия фронта. Тогда остатки стен церкви служили укрытием немецким солдатам. Возможно, именно поэтому союз ветеранов 215-й дивизии, внес значительную сумму на возрождение церкви Адриана и Наталии. Впрочем, правильнее было бы говорить о строительстве нового здания, так как старинная церковь была уничтожена войной. Сейчас здание уже полностью выстроено на народные пожертвования. Его золотой купол виден издалека, когда следуешь по кольцевой автодороге по направлению к Таллинскому шоссе.

Вайденленер написал несколько слов в Книгу памяти, выставленную в музее при церкви, и попросил, чтобы рядом был представлен русский перевод. Вот эта надпись: «Я, Йозеф Вайденленер, солдат 13-й роты 380-го полка 215-й пехотной дивизии воевал здесь. Хотел бы выразить глубокую скорбь по своим погибшим боевым товарищам. Я скорблю также и по погибшим русским солдатам. Пусть никогда больше не будет войн».

Йозеф Вайденленер скончался в 2012 году.

Два букета гвоздик

Первый букет Рольф Дорндорф сразу же понес к советскому воинскому мемориалу. Нагнувшись, я стал читать фамилии похороненных здесь бойцов. Среди погибших солдат был известный поэт Великой Отечественной войны Георгий Суворов, освобождавший Сланцы в 1944 году.

Второй букет Дорндорф хотел положить отцу, который лежал на бывшем кладбище немецких военнопленных. Но мы пока не знали, где находится это место. В 1945 году бывшие солдаты вермахта восстанавливали разрушенный войной поселок Сланцы. Часть из них, в том числе 42-летний Адольф Дорндорф, остались здесь навечно. Через шестьдесят с лишним лет сын, почти вдвое уже переживший отца, нашел в России город, где тот был похоронен. Искать по-настоящему он начал десять лет назад, выйдя на пенсию. Обратился с запросом в российский Красный Крест. Получил ответ, что Адольф Дорндорф скончался в декабре 1945 года от заражения крови в лазарете лагеря в Сланцах. После чего младший Дорндорф окончательно утвердился в желании отправиться в неведомую ему Россию. Он пообещал это матери перед ее смертью. Она умерла в 92-летнем возрасте, до последнего вздоха надеясь получить хоть какую-то информацию о своем муже.

А дальше поиски пошли по линии «народной дипломатии», где везение и случай сопутствуют друг другу. Мужская половина деревушки Замс, где проживает Дорндорф, традиционно по воскресеньям встречается на посиделках в местном трактире. Там они дают себе небольшую разрядку после напряженного крестьянского труда. За разговорами выяснилось, что не так давно один из жителей побывал в Санкт-Петербурге. Он изъявил желание помочь Дорндорфу, сообщив, что петербуржец, который его сопровождал в поездке по местам боев в Приладожье, достаточно успешно помогает немцам в розыске солдатских могил. Так установился мой первый контакт с Дорндорфом.

Признаюсь, что вначале я был озадачен просьбой немца, поскольку никакими данными не располагал. Но вспомнил, что в Петербурге живет удивительный человек – Венедикт Бем. С начала 1990-х годов он плодотворно ведет поиски захоронений немецких военнопленных. Мы уже давно помогаем друг другу, обмениваемся информацией, участвуем в акциях по примирению между организациями и отдельными гражданами России и Германии. Бем действительно оказался незаменимым помощником в этой истории, передав мне ксерокопию сведений из Особого архива Главархива СССР, касающихся лагеря в Сланцах. В Москве ему удалось даже получить доступ к плану этого немецкого захоронения, который он затем и перерисовал.

Когда Рольф Дорндорф прилетел в Петербург, я сразу же познакомил его с этими документами. Сидя в одном из питерских кафе, мы обсуждали план нашей предстоящей поездки в Сланцы. Для немца в России многое было в диковинку. Больше всего его, как деревенского жителя, потрясли не сокровища Эрмитажа, а наше питерское метро, вернее, «его глубина и огромный поток людей, беспрерывно снующих в различном направлении».

Несколько раз он повторил эту фразу уже в автомобиле, когда на следующий день мы отправились в Сланцы. По дороге Рольф все считал коров и лошадей и огорчался, что их так мало на огромных полях под Петербургом. Мы сошлись во мнении, что сегодня сельское хозяйство представляет головную боль для многих стран. Выяснилось, что сам Рольф несколько лет назад отдал свои пахотные земли в аренду, поняв, что ему не выдержать конкуренции с более крупными фермерскими хозяйствами. За разговорами мы не заметили, как въехали в бывший шахтерский поселок Сланцы, который сегодня стал городом с населением 45 тысяч человек и районным центром. На въезде нас встретил огромный рекламный щит с надписью: Heidelbergzement, то есть «Цемент из Гейдельберга». Рольф как-то сразу оживился, видимо, осознав, что здесь, в Сланцах, работают его соотечественники.

Мы сразу же направились в местный краеведческий музей. Оказалось, мы не первые, кто интересуется немецким лагерем военнопленных в Сланцах. В 1991 году один из бывших заключенных посетил места своей военной молодости. Вернер Шютце, как написано в сланцевской газете «Знамя труда», «с теплотой вспоминал не только бывшего коменданта лагеря, подполковника, который относился к пленным немцам по-человечески, но и простых русских людей, с которыми вместе восстанавливал разрушенное войной».

Работники музея любезно провели нас к бывшему немецкому кладбищу. Сегодня это просто пустырь на кочковатой местности. Здесь Дорндорф и положил свой второй букет в память об отце.

Оказалось, что находится бывшее немецкое захоронение совсем рядом с краеведческим музеем у строящейся церкви в память о Серафиме Саровском. Мы выслушали волнующий рассказ о создании в 1960-е годы неподалеку отсюда советского воинского мемориала. С раннего утра и до темноты на грузовиках с открытым верхом через весь город нескончаемой колонной везли тогда гробы с останками восьми с половиной тысяч наших солдат. Стар и млад плакали, не стыдясь своих слез, глядя на это. Рассказали нам также и о немецком кладбище, где было не меньше трехсот деревянных крестов. Размещались немецкие военнопленные в двух каменных домах, единственных из тех, что уцелели после освобождения города советскими войсками. Мы обратили внимание, что слева от бывшего немецкого захоронения возвышался большой камень с памятной табличкой. Это памятный знак жителям Сланцевского района, погибшим в Афганскую и Чеченскую войны.

Как-то незаметно наш разговор перерос в дискуссию о перспективе дальнейшего обустройства этого участка местности. Подумалось, что здесь мог бы возникнуть уникальный комплекс, объединяющий памятью о войнах три объекта: советский воинский мемориал, захоронение немецких военнопленных и памятный знак сланцевским парням, ушедшим из жизни в Афганистане и Чечне. Их всех, как жертв военных конфликтов, могла бы сблизить строящаяся поблизости церковь святого Серафима Саровского. По окончании строительства она стала бы осенять их своим крестом. Люди посещали бы ее, идя мимо военных могил, задумываясь о трагических последствиях войн.

Зандбостель – памятник советским военнопленным

Чем примечательна маленькая деревушка Зандбостель, находящаяся в 60 километрах западнее Гамбурга? В Германии о ней знают многие, у нас – единицы. На первый взгляд, все в ней мирно и очень мило: старинные дома, высокие деревья и аккуратно подстриженный кустарник. И только тот, кто пристальнее всмотрится в этот мирный уголок, заметит, что на окраине деревушки, между красивыми деревьями-великанами, нашли свое упокоение десятки тысяч людей.

«На унылой болотистой пустоши, над которой круглый год льют дожди, висят туманы или свистят морские ветры, в 1939 году был организован лагерь для военнопленных» – так описывается это место в книге «Шталаг-ХВ Зандбостель», вышедшей третьим изданием в Германии в 2003 году. Его первыми узниками стали захваченные в плен поляки. По мере вторжения нацистов в новые страны расширялся и национальный состав заключенных: около миллиона человек 40 национальностей прошли за годы войны через страшные застенки лагеря. Одной из самых многочисленных групп пленных были красноармейцы.